Эта комната будет не такая славная, как мотельные номера Сэма и Дина. Но она будет моя.

***

Среда, тридцатый день октября. Уже поздно, почти полночь, и я снова устраиваюсь на ночлег в подсобке. Это моя вторая ночь здесь. Все еще не могу привыкнуть к тому, как здесь тепло. И еще я выяснил, что в ванной можно достаточно основательно помыться.

***

Все еще ночь среды. Я не сплю. Здесь очень тихо и темно. Гораздо темнее и тише, чем в парке. И не видно луны и звезд. Здесь спокойно, но и очень уединенно. Я не скучаю по крысам, дождю и холоду, но замечаю, что скучаю по сове и по сойкам, что прилетали и прыгали по моим кустам поутру.

Как ни странно, мне нравилось смотреть на порхание соек по утрам. Хотя и это непросто — видеть, как легко они летают.

Я думал о том, чтобы позвонить Дину — рассказать ему, что больше не сплю на холоде, но не стал. Лучше подожду, пока сниму комнату с первого декабря. Тогда я смогу показать ему свою комнату, если он когда-нибудь заедет в гости.

***

Четверг, тридцать первый день октября.

Сегодня четверг, и это должен быть удачный для меня день. Также сегодня праздник, известный как Хэллоуин, или, как его еще называют, Самайн.

Это всего лишь мой второй Хэллоуин на Земле. В старые времена этот праздник не отмечали, а за последние шесть лет я пропустил большинство Хэллоуинов — в прошлом году я был в Чистилище, за год до этого — в психиатрическом госпитале, а до этого — в Раю. Единственный Хэллоуин, который я видел лично, был в тот год, когда я вызволил Дина из Ада, — когда взламывали 66 печатей.

Поэтому, конечно, сегодня я весь день вспоминаю тот Хэллоуин. Кори взял выходной, и я работаю в вечернюю смену. Студенты весь вечер приходят в магазин в странных нарядах. Некоторые наряжены монстрами, некоторые — демонами. Двое оделись ангелами. Обе — женщины. У них были никуда не годные крылышки, сделанные из проволоки, искусственных перьев и блесток. Не крылья, а полный абсурд. Но потом я подумал, что даже такие крылья — лучше, чем то, что у меня сейчас, а именно — вообще никаких крыльев.

Я помню лицо Дина, когда я показал ему тени своих крыльев как раз перед тем Хэллоуином. Помню, как вынес его на крыльях из Ада. Теперь смешно, что меня выбрали для этого задания, потому что считалось, что у меня непревзойденные навыки полета в боевой обстановке. Стыдно признаться, но я даже испытывал гордость — за то, что летал лучше других и меня выбрали для спасения Праведника из Ада. Признаюсь, навыки полета были предметом моей гордости.

И я так это любил — летать.

Бессмысленно теперь об этом думать. Я никогда больше не полечу. Как странствующий голубь, я

***

Уже почти полночь. Нужно это прекратить. Прекратить думать о крыльях. Пойду спать.

***

Время — час ночи. Все еще не могу уснуть.

Еще я помню, как в тот Хэллоуин встретил Сэма. Я помню очень ясно комнату, где мы встретились — это было в мотеле, конечно, в номере с пурпурными стенами (в одной из них был спрятан колдовской мешочек) и зеленым диваном. На мне был плащ Джимми и синий галстук. Ни того, ни другого давно уже нет.

Я пожал руку Сэму неохотно. Он это заметил. Теперь, когда я лучше понимаю значение этого жеста, неловко об этом вспоминать.

Это были последние дни перед моим бунтом. В тот момент я еще верил в справедливость Небес, в правильность данных мне приказов. Я повиновался и следовал приказам. Я еще верил, что Бог с нами. Но уже на следующий день, сидя в парке, я сознался Дину в своих сомнениях. В том, что не уверен, что правильно, а что неправильно. По-моему, он так и не понял, насколько рискованным было это признание. Для ангела это было богохульство — это было непростительное признание. Я не рассказал об этом больше ни единой душе во всем мироздании — ни своим соратникам, ни своим начальникам, ни своим друзьям — никому. А тут вдруг я сознался в этом человеку.

Я был ангелом. У меня была благодать, были крылья. Я еще мог летать. Но я сомневался.

В те дни Дин, кажется, еще испытывал ко мне некое благоговение. Это продолжалось недолго.

***

Все еще не могу уснуть. Уже почти рассвело.

О чем спросить, если Дин позвонит:

1. В порядке ли он/Сэм

2.

3.

Дин не позвонит.

Я уже давно это знаю.

К чему я составляю эти списки?

***

Наконец-то удалось заснуть, и мне приснился сон. Приснилось, что я шел в снегах в поисках убежища. Вокруг выла метель. Кто-то меня преследовал, и в конце концов я увидел кругом тощих волков с красными глазами — они подкрадывались все ближе. Я долго бежал сквозь заснеженный лес, едва опережая их, и наконец увидел впереди окно, в котором горел свет. Это оказался бункер. Заглянув в окно, я увидел Сэма и Дина. Они были одеты в мягкие рубашки и выглядели хорошо. Похоже было, что им тепло и уютно. Их окружало изобилие еды. Огромное количество еды — сыры без плесени, много пиццы с разными начинками — и еще стопки белых полотенец и одеял и горы, горы подушек — все это было просто навалено на полу. Сэм что-то читал на своем компьютере, а Дин пил один из напитков, которые он любит, — и они над чем-то смеялись.

Во сне я знал, что должен попасть в бункер, потому что там безопасно. Я занес руку, чтобы разбить окно. Но вдруг я понял, что если разобью стекло, то впущу внутрь холод и снег. И волков.

Дин посмотрел в окно. Казалось, он смотрит прямо на меня. Но он только отвернулся. Сначала я подумал, что он отвернулся намеренно. Но потом я понял, что он увидел лишь свое отражение — он на самом деле так и не увидел меня.

Во сне я развернулся и пошел прочь, к лесу. Там, у края леса, ждали волки. Десятки волков.

Потом я проснулся.

До сих пор удивительно, насколько сильно человеческие эмоции физически действуют на мою оболочку. Меня до сих застает врасплох это ощущение, когда колотится сердце или дрожат мышцы; или глаза щиплет и легкие сжимает так, что затуманивается зрение и становится трудно дышать. Мне все еще тяжело бывает взять себя в руки, когда такое происходит — я так и не привык. У меня уходит уйма времени на то, чтобы прийти в себя, когда тело реагирует так непредсказуемо.

На этот раз я даже не могу понять, какая из эмоций вызывала такую физическую реакцию. Снова заснуть не получилось. Сейчас пять утра, и я открыл магазин пораньше.

Все в порядке. У меня есть теплое место для ночлега, работа и спальный мешок на три сезона; есть сыр и чашка горячего кофе, и через месяц я, может быть, смогу снять комнату.

Все в порядке. Я в порядке.

***

Дин продвигался небыстро — ему то и дело приходилось делать перерывы и временно закрывать, а потом вновь открывать тетрадь — и когда он наконец взглянул на время на телефоне, то обнаружил, что уже шесть утра. Скоро должен был вернуться Сэм.

Дин закрыл тетрадь и отложил ее, в очередной раз, на ноги Каса. Затем он положил ладонь Касу на голову, надеясь немного его разбудить, и другой рукой сжал его руку. Дин наклонился к Касу и заговорил ему прямо в ухо, надеясь, что вопреки всему, тот его как-то услышит.

— Кас, слушай меня, — начал Дин. Он заметил, что его собственный голос вышел грубым рыком, и подумал: «Я звучу рассерженно».

«Это потому что я рассержен, — признался себе Дин. — Только не на Каса. Совсем не на Каса».

Он заставил себя сделать пару вдохов и снова заговорил с Касом, смягчив голос:

— Слушай сюда. Тебе станет лучше, слышишь меня? Ты проснешься и начнешь дышать сам, сегодня, и ты справишься. Справишься с этой пневмонией. Тебе дают антибиотики, так что ты поправишься, слышишь? Но ты должен бороться, Кас, я знаю, что ты умеешь. Ты же настоящий воин — всегда им был. Я знаю, что ты уже месяцы стараешься изо всех сил, но постарайся еще чуть-чуть — ты меня слушаешь? Еще только пару дней, ладно? Пока не победишь эту болезнь.