Он остановился, глядя на Дина широко раскрытыми глазами с надеждой, и гордостью, и мольбой.

Растянулось молчание.

Дину хотелось провалиться сквозь землю.

Дину хотелось спрятать лицо в ладонях. Ему хотелось сказать Приятелю: «Прости меня, прости, я не понимал, я не сообразил, я не знал!» Но его горло сомкнулось, и он не мог произнести вообще ничего.

Приятель снова обвел взглядом комнату. Его плечи поникли, и он сказал, тихо усмехнувшись:

— Наверное, вам это не кажется таким уж достижением. — В его тоне не было никакого намека на гнев — только принятие.

Дин открыл рот, но ничего не смог выговорить. Он опустил глаза в пол.

— Тебе есть, чем гордиться, — сказал Сэм. Приятель бросил на него полный сомнений взгляд, но Сэм повторил: — Тебе правда есть, чем гордиться. Я серьезно. Это… честно говоря, это звучит ужасно. Дин и я — мы знаем кое-какие приемы, чтобы сводить концы с концами, но нас многому научил отец. И мы всегда поддерживали друг друга, всегда. Прожить одному, должно быть, совсем нелегко. Особенно если ты даже не отсюда.

Дин по-прежнему не проронил не слова и только сосредоточенно хмурил брови, глядя в пол. Что-то конкретное теперь не давало ему покоя, что-то, о чем Приятель упомянул ранее. Он сообразил, что это, и сказал:

— Почему тебе не помогли твои друзья?

Приятель отвел взгляд.

— Они… не могли.

— Они знали, что ты в беде, и не помогли? — не поверил Сэм.

— Дело не в том… они не… не думаю, что они… — Приятель умолк, стоя неподвижно, повесив голову и обняв себя руками. Потом он сказал очень медленно, очень тихо, словно пытался осознать этот невероятный факт: — Они предпочли забыть обо мне.

— Отстойные из них друзья, я считаю, — сказал Сэм.

— Нет, они не… отстойные, — возразил Приятель, споткнувшись на этом слове, как если бы никогда не употреблял его раньше. Он поднял голову и посмотрел на Сэма. — Вовсе нет. Все… сложно. Все, я думаю, сводится к тому… — Он набрал воздуху. — Я думаю, что я плохой друг, — сказал он, переведя взгляд на Дина. — Думаю, это одна из тех вещей, что мне очень плохо удаются. Я был плохим другом. Я их подвел. Я совершил ошибки. Ужасные ошибки. Так что… — Он посмотрел на них обоих, встретившись взглядом с Дином. — Думаю, они поняли, что им лучше без меня.

— Мы все совершаем ошибки. Друзья должны прощать друг друга, — сказал Дин твердо. Ему стало почти физически нехорошо от истории Приятеля; он обдумывал ее снова и снова. «Его друзья облажались. Это они ошиблись. Они потеряли что-то важное».

— Но что если им и правда лучше без меня? — спросил Приятель.

Камин резко затрещал: воспламенился кармашек смолы. Приятель вздрогнул и огляделся, словно очнувшись. Он прочесал рукой волосы и сказал:

— Простите меня, я… Я трачу ваше время… на несущественные вопросы. — Он снова обхватил себя за бок правой рукой и добавил, нахмурившись: — Я правда собирался поговорить только о деле, но почему-то разговорился гораздо больше обычного. Прошу прощения.

— Да, у виски есть такая особенность, — заметил Дин. — Особенно если ты к нему непривычен.

Приятель посмотрел на него крайне серьезным взглядом.

— А… — сказал он. — А, я понял. Я пьян. Виски… виски крепче пива?

И Сэму, и Дину пришлось сдержать смешок.

— Да, Приятель, — ответил Дин, пытаясь сохранить бесстрастное лицо. — Виски крепче пива.

Приятель нахмурился.

— Плохо, что я об этом не знал, — проворчал он. — Я слишком много наговорил. — Он отошел обратно к столу, сделав очевидную попытку сосредоточиться на деле. Он выбрал одну из газет, лежавших на столе, и передал ее Дину. Это была статья с фотографией молодой брюнетки, погибшей несколькими днями ранее — той, чье тело они осматривали в морге. Приятель сказал: — Эта девушка умирала два полных дня, Дин.

— Это нас не отпугнет, Приятель, — сказал Дин. — Мы видали и похуже.

В глазах Приятеля появилось упрямое выражение, как если бы он готовился прочитать лекцию. Он повернулся лицом к Дину, машинально оставив камин за спиной, чтобы лучше видеть лицо Дина. Потом положил левую руку ему на правое плечо и сказал:

— Дин, ты серьезно недооцениваешь опасность здесь. Эти землетрясения…

Это было все, что Дин услышал. В тот же момент, когда Приятель коснулся его плеча, Дин почувствовал электрический разряд от плеча прямо в сердце. По коже снова побежали мурашки, и Дин опять впал в странный полутранс, глядя в эти серьезные пронизывающие голубые глаза. Взъерошенные волосы Приятеля контрастно выделялись на фоне потрескивающего камина, и он говорил… что-то… что-то о том, что надо уехать, бежать, убираться подальше; Приятель сжимал плечо Дина, и огонь позади него, казалось, ревел. Он внезапно стал казаться гораздо больше — очаг размером с целый мир, окруживший их со всех сторон. Что-то расцвело в сознании Дина, открылась какая-то дверь, и Дин оказался в совсем другом месте, в месте, оплетенном огнем, агонией, страхом.

Пойманный, в отчаянии, беспомощный. Молящийся о спасении. «Пожалуйста, помоги мне…»

На мгновение его охватила паника, но потом он почувствовал руку, сомкнувшуюся на его плече — блаженно прохладную, уверенную, крепко державшую его, и Дин знал, что спасен.

Все рассыпалось на фрагменты. Он услышал этот отдаленный голос, голос Приятеля, этот хриплый низкий голос, который ни с чем не спутать, но он, казалось, доносился с расстояния в миллион миль. Он говорил: «Я тот, кто крепко схватил тебя…»

Фонтан серебряных искр. Голубые глаза совсем рядом, смотрящие прямо в душу.

«Прояви немного уважения».

Неравномерно вздымающиеся черные крылья. Опаленные, огромные. Пугающие. Изумительные. Раскат грома.

— Дин? Дин!

Дин очнулся от наваждения. Он словно каким-то образом отключился от реальности; он обнаружил, что сидит на одном из ящиков, опустив голову между коленей, и перед глазами у него все плывет. Голова раскалывалась. Сэм сидел на корточках рядом, крепко схватив Дина одной рукой за левое плечо, другой поддерживая его голову. Приятель исчез из поля зрения Дина и теперь, кажется, стоял сразу за ним справа, придерживая его сзади. Сэм говорил: «Дин? В чем дело? Ты меня слышишь? Что случилось? Дин?»

Дин начал собираться с мыслями и сел чуть прямее. Он повернул голову, чтобы увидеть Приятеля. Тот немедленно отпустил Дина и сделал шаг назад. Теперь он выглядел совершенно трезвым и сильно встревоженным; одну руку он поднял в странном жесте, сжав вместе два пальца. Дин в замешательстве взглянул на его руку. Жест казался смутно знакомым. Приятель заметил взгляд Дина и посмотрел на собственную руку с удивлением, как будто сам не осознавал, что делал. Он уронил руку вдоль туловища и отступил еще дальше, почти к противоположной стене, пока не оказался в тени.

— Прости, — сказал он. — Мы разговаривали слишком долго. Я слишком надолго задержал вас здесь. Простите. Я просчитался. Вам нужно уйти сейчас же.

— Дин, что это, черт возьми, было? Ты в порядке? — спросил Сэм.

— Да. Просто устал, — ответил Дин. Он поднялся, стряхнув с себя руки Сэма, и сказал Приятелю: — Прости, я просто очень уставший. Плохо сплю, как Сэм уже сказал. Это просто… сахар в крови или что-то такое. Просто голова закружилась.

— Вы должны уйти сейчас же, — заявил Приятель снова. — Мне очень жаль. — Он прошел к двери, обогнув Дина так, словно пытался держаться от него как можно дальше, и открыл для них дверь. — Уложи его в постель, — посоветовал он Сэму, пока Сэм провожал Дина за дверь. — Дай ему снотворное и лекарство от головной боли, и проследи, чтобы он принял и то, и другое.

Сэм кивнул.

Дину было ужасно стыдно, и он с облегчением почувствовал, что ему быстро стало лучше, когда Сэм довел его до машины. Сэм выудил ключи из кармана у Дина и отогнал его к пассажирской двери.

— Я могу сесть за руль, Сэм…

— Заткнись и садись в машину.

Сэм затолкал его на пассажирское сиденье и закрыл за ним дверь. Дин опустил стекло и высунул голову в окно, чтобы посмотреть на Приятеля, который остался в дверях дома.