- Как было бы хорошо, если бы ты был Громом… - Я не была уверена, что сказала это вслух, совершенно не разбирая, где заканчивалась реальность и начинался мир грёз, и поэтому не знала в каком из этих миров получила в ответ шепотом: “Это я и есть”.
========== 37 ==========
Дома творилось что-то странное. Оля сидела на диване в гостиной и наблюдала за тем, как туда сюда чернее тучи сновали мама и старший брат. Один телефонный звонок за день до этого основательно изменил окружающую атмосферу. Казалось, что Костя был даже готов заплакать, настолько его глаза были покрасневшими. Девочка, чувствуя, что всем сейчас не до нее, сидела тихонько и не лезла ни к кому с расспросами и надоеданиями. Ей смутно вспоминалось что-то похожее, что уже случалось, но она никак не могла понять, что же это было. До того момента, как расстроенная мама не подошла к Оле и не присела рядом с ней, чуть приобняв и поцеловав в волосы. Девочка вспомнила, она была тогда еще слишком мала, но всё же вспомнила - так тяжело и тихо в доме было, когда умер папа. Воспоминание напугало, и Оля, ища какой-то поддержки, посмотрела на старшего брата, стоявшего недалеко и наблюдавшего за ними, пока мама собиралась с духом что-то сказать своей дочери.
- Оленька, случилось кое-что плохое. - Девочка упорно не смотрела на мать, пытаясь найти ответ в глазах Кости, но тот старательно отводил взгляд. Оля действительно испугалась. - Родная моя, послушай, Кирилл…
- Нет! - Девочка, воскликнув, вскочила с дивана и гневно посмотрела на брата и мать. - Нет! Нет! Нет!
- Оль, стой. - Костя, назвав сестру по имени вместо обычного обращения “мелкая”, попытался удержать ее за плечо, но она вырвалась и побежала в свою комнату, закрывшись там на замок. Брат остановился за дверью, прислонившись к ней лбом и тихо позвал: - Оль, пожалуйста, послушай. Это непросто сказать…
- Уходи! - Девочка забралась на кровать с ногами и, уткнувшись лицом в коленки, закрыла руками уши, не желая слышать ничего, что ей пытались объяснить. Было страшно, как никогда до этого. На диване в гостиной мама, решившая не идти за детьми, немного нервными движениями смахнула сорвавшиеся с глаз слезы.
- Оль, Кирилла не стало. - Как не старалась девочка зажать уши посильнее, но всё равно услышала слова брата. Слезы обожгли глаза, захотелось плакать горько-горько.
- Неправда! - Упрямо отказывалась верить и швырнула в дверь подушку, лежавшую рядом. - Уходи! Иначе я всё расскажу Грому, он тебе устроит за такие слова! Уходи отсюда-а-а…
Девочка, не сдержавшись, расплакалась, упав на кровать и обняв себя руками, пытаясь защититься от навалившегося на ее хрупкое сердце несчастья. Брат, отдавший бы всё за нагоняй от друга за такую неудачную шутку, потер лицо руками и пошел за запасными ключами от комнаты сестры. Мама поднялась и подошла к двери, нашептывая дочери слова утешения, надеясь, что Оля сможет успокоиться. Костя вернулся и, отперев дверь, зашел в комнату, присев рядом с ней, попытавшейся увернуться от его рук, пытавшихся прижать сестру поближе к себе. Она, продолжая плакать, изворачивалась словно в ее горе был виноват брат, отсутствие которого, могло бы что-то изменить в этот момент, но Костя не сдался, и вскоре, устав сопротивляться, девочка присмирела и затихла, беззвучно содрогаясь в рыданиях. Брат молча гладил ее по голове, не пытаясь ее утешать, не зная, что могло бы помочь им: и сестре, и ему самому.
В день похорон было отвратительно солнечно и как-то слишком по-летнему беззаботно, что не вязалось со всем произошедшим. Оля держалась за руку брата и смотрела себе под ноги, стараясь избегать смотреть на закрытый гроб, который вызывал у нее больше сомнений, чем чувство тоски по тому, кто должен был там лежать. Точнее то, что от него осталось… Оле никто не рассказывал, детям такое не рассказывают, но она всё же услышала про то, как машина, в которой находился Кирилл, попала в аварию и загорелась, не оставив тем самым ни единого шанса находившемуся там другу. Его родители постарели в один миг, словно от них оторвали большую часть жизни, что была им отмеряна. Оля же так же быстро лишилась детства, которое хоронили в тот момент в той же могиле, что и Грома. Не было больше детских слез, не было причитаний о несправедливости и неправде, осталось лишь разбитое сердце, которое до этого обещало давать столько любви и жизни, сколько в нем самом больше не осталось, испарившись бесследно.
========== 38 ==========
Моё пробуждение нельзя было назвать приятным хотя бы потому, что очнулась я от жуткой боли - укол, который мне сделали утром, закончил своё действие. Я лежала в больничной палате, а рядом в кресле посапывал Симонов, и это подтверждало мои опасения насчет того, что всё произошедшее за последние сутки не было плодом моего воспаленного воображения. А жаль. Потому как чувствовала я себя после такого совершенно неуютно, да и понимала что-то уже откровенно с трудом. В голове смешались абсолютно дикие образы, домыслы и капля безумной веры на собственную невменяемость, лишь которая могла дать хоть какой-то шанс на то, чтобы правдой оказались болезненные надежды. Дура.
Антон заёрзал в кресле и, приоткрыв глаза, сонно уставился на меня, потихоньку просыпаясь, а затем сел поудобнее, потянулся и, потерев глаза, окончательно приобрел вид вполне презентабельный, нельзя было сказать, что он всю ночь нянчился со мной.
- Ты как? - Он хмурился, осматривая меня, а я, собрав все свои силы, через боль улыбнулась ему и даже не поморщилась.
- Нормально. Но вот еще от одного укола я бы не отказалась. - Я оглядела палату. - А где… где Юля?
- Повезла твоего брата домой, он проспится и заберет тебя вечером. - Антон кивнул на мою руку. - Я это… за медсестрой схожу.
- Погоди… - Я не знала, как задать вопрос, ответ на который меня очень интересовал. - А где…
- В универе. У него сегодня четыре лекции, а такой удачной отмазки, как ты, он придумать не сумел. - Я кивнула и опустила взгляд, чтобы не встречаться глазами с Антоном. Мне стало жутко неловко в его присутствии, а он постоял минуту молча, тоже смотря куда-то в сторону, а потом вновь обратился ко мне: - Он… он не обижает тебя?
- Вроде нет. - Моя неуверенная улыбка в ответ.
- Если обидит, ты должна сразу сказать мне, ясно? На брата твоего надежды нет, как я погляжу. Серьезно, сразу скажи мне. - Он был очень серьезен, а потом внезапно широко улыбнулся. - Есть у меня одна знакомая с лопатой, готовая прикопать его на кладбище чуть что. - Я засмеялась, а Симонов взъерошил неуверенным движением волосы и встал с кресла, направившись к выходу. - Я за медсестрой, пусть сделает укол тебе.
- Спасибо тебе большое. - Я не знала сама за что благодарила его больше, но он наверняка меня понял и без дальнейших слов и, кивнув мне, вышел из палаты.
После укола мне стало полегче, позвав медсестру, Антон заглянул и сказал, что отлучится, чтобы я не волновалась, что он пропал, поэтому я лежала на больничной койке в совершенно пустой палате. За окном шел дождь, и я, словно пытаясь медитативно постигнуть саму себя и привести в гармонию свои растрепанные чувства, следила за каплями, скатывавшимися по стеклу по причудливым траекториям. А подумать было о чем. Первым вопросом на повестке дня был “Как я докатилась до такой жизни”, а вторым - “Как в эту самую жизнь так стремительно ворвался Купряшин”. Откуда он вообще взялся, почему в моей жизни, почему не в чьей-то другой? Словно изначально я и была его целью по захвату, а я и сдалась без боя. Хорошо это было? Плохо? Черт ногу мог сломить в моих путанных мыслях. Я откинулась на подушку и прикрыла глаза, перед которыми тут же предстал образ взволнованного и уставшего профессора, видимо действительно искавшего меня до самого утра после моего побега. Кладбище! Ведь он уже был со мной на кладбище! Не могла понять, как не додумалась сразу, что он забрал мое письмо Грому в тот вечер, потому и мог знать мое прозвище, которым меня никто и никогда больше не называл. Рассмеялась своим мыслям, черт, ведь я уже на самом деле почти поверила в то, что Кирилл восстал из мертвых. Да уж, нервы мои ни на что уже не годятся, зато мания преследования отрабатывает за них по полной. Потянулась за телефоном, лежавшим на тумбочке возле кровати вместе с моей сумкой, которую, видимо, принес Купряшин. Мне захотелось написать ему хотя бы сообщение, пока он на работе и не мог позвонить сам. Я открыла журнал вызовов и окинула взглядом безумное количество пропущенных звонков за сегодняшнюю ночь. Один за другим, они в какой-то момент прекратились совсем. “Ты, видимо, случайно ответила на звонок, и я услышал крики о поездке на кладбище.” В голове словно прозвучали эти слова, сказанные мне в машине, но я не видела ни одного звонка, на который ответила… ни единого звонка, который бы помог профессору найти меня. Кто же ты, черт тебя возьми, Купряшин? Я похолодела от какого-то внезапного волнения и от того, что путалась всё больше и больше в том, что происходило вокруг меня. В этот самый момент телефон завибрировал, так и не переведенный на обычный режим. На экране высветилось имя куратора, словно почувствовавшего, что о нем думают. Я же от неожиданности выронила телефон из левой здоровой руки, затрясшейся от волнения. Рано я успокоилась.
