Но Рыкинс даже не заметил, что его выстрел отскочил, позабыв про все на свете. На данный момент он был полностью сосредоточен на огромной темной туше, покоящейся на полу. Глаза размером с небольшую дыню изучали разинувшего пасть распушившегося от шока волка с высоты свыше четырех метров. Узкие змеиные зрачки были наполнены тревогой и готовностью броситься на незваного гостя в любой момент. Отражающийся от пятнистой зеленой радужки свет придавал потревоженному нагу голодный блеск и хищный вид, особенно когда Сэм с ужасом осознал, что между ним и плотоядной тварью не было НИЧЕГО...

Но повторно закричать, позвать на помощь и тем более убежать от опасности он не мог от внезапно перехватившего горло спазма и невесть откуда взявшегося паралича в лапах.

— Белый... — черная голова, чье местоположение в темноте выдавалось лишь зелеными огоньками глаз, опустилась ниже и остановилась напротив. — Ты ещ-щ-ще кто? Не вс-с-стреч-ч-чал раньш-ш-ше.

— Я... Я... — заикающе выдал Рыкинс, у которого хватило сил один раз согнуть и разогнуть задние лапы, чтобы немного отползти спиной вперед.

У него сердце несколько раз едва инфаркт не словило от этого жутчайшего примораживающего к полу изучающего взгляда напротив. Даже Верас не вызывала такого страха, когда желала припугнуть. Сэм кожей чувствовал, что сейчас его жизнь, как никогда, висит на волоске и может оборваться в любой момент, если в голове царя змей только мелькнет подобная мысль.

Почему он не может больше пошевелиться?! Что происходит?!! И почему он никак не может перестать смотреть в глаза своей смерти?

— Белый, — повторил зачем-то змей с заметным шипением. — И глаза ц-цвета неба... Но ты обыч-ч-чный зверь. Нич-ч-чего примеч-ч-чательного, — заметно успокоился заключенный, перестав напоминать напряженный вопросительный знак, после продолжил более миролюбивым тоном: — Любопытс-с-ство не доведет тебя до добра, детеныш-ш-ш...

Вот что правда, то правда!

Сэм вдруг почувствовал, что его словно “отпустило”, хотя змей не отвел взгляд. Просто стал каким-то более... мягким? Неугрожающим? Но все еще настороженным и недоверчивым с нотками любопытства. Ожидающим.

— А-а-а-а... — невнятно промямлил волк, внезапно обнаружив в себе способность говорить. — Не ешь меня, п-пожалуйста! – взмолился заикающимся голосом.

— С-с-с ч-ч-чего бы это? — прищурился.

Возможно, наг имел в виду “С чего бы мне тебя есть?”, но мохнатый хищник перевел для себя эту фразу, как “с чего бы мне тебя щадить?”.

С невиданной ранее прытью он вскочил на все четыре лапы и на первой космической скорости дал деру, слыша позади насмешливое шипение, казавшееся ему угрожающим. Только возле лестницы он остановился, осознав, что за ним никто не гонится с желанием откусить голову.

Отдышавшись, зверь посмотрел вначале наверх, где находились другие дежурные по участку, которые могли бы помочь пролить свет на происходящее, после туда, откуда только что улепетывал со всех лап и где находится неизвестно как оказавшийся на свободе плотоядный монстр.

Поколебавшись с минуту, Сэм в который раз за этот вечер совершил ошибку. Он вернулся обратно, так никому ничего не сказав и не подняв тревогу.

Перво наперво он по запаху проследил перемещение охраны и обнаружил ее всю тихо-мирно спящую вповалку в кабинете неподалеку. Но никакого запаха снотворного или яда уловить не удалось.

Да что здесь творится?!! В какую задницу он опять влез??? Надо разобраться!

Наг остался там же, где он его и видел, разве что голову теперь не держал, а положил на тело.

Волку показалось это странным. Почему же змей не уползает, когда у него есть такая возможность? Ни решеток, ни охраны...

Боязливо зайдя в логово чешуйчатого убийцы и постоянно наблюдая за малейшим его движением, выдаваемым шелестом друг о друга жестких гладких ороговевших чешуек с заметно выступающими краями, как у песчаной гадюки, пока не обнаружил выключатель на стене. И только когда свет лампы разогнал всю черноту помещения, кроме той, что представляла из себя черная, как ночь, змеиная кожа с оливковым отливом, Сэм понял, как же глубоко он заблуждался. Потому что между ним и опаснейшим убийцей все это время находилось толстенное стекло, заключавшее змеюгу наподобие огромного аквариума!

— Я идиот, — даже заявил он это вслух.

— Не с-с-собираюсь с-с-спорить с-с-с тобой, — с ехидцей отозвались по ту сторону стекла, высовывая при этом во время “с-с-с” длинный темный раздвоенный язык, будто приманивая ближе наивную жертву.

А “жертва” и повелась на этот трюк, будто загипнотизированный.

— Ух ты! — более храбро приблизился к хищнику зверополец, остановившись в шаге от стекла, и принялся разглядывать это чудо во всех подробностях. — А ты не кажешься таким же большим, как на видео.

Наг медленно прикрыл глаза наполовину полупрозрачной мигательной перепонкой, словно намекая, что подобная тема ему не по нраву.

Рыкинс почувствовал слабый укол совести. Неудобно как-то получилось. Словно действительно посетитель террариума перед редким представителем своего вида. Для нага это должно быть унизительно.

— Но это скорее потому, что ты сейчас скрутился, ведь места не так много, а в полную длину будешь казаться куда внушительнее, да и вообще я не то, чтобы большой знаток в змеях, чтобы судить об твоей величине, потому что я их в жизни никогда не видел, а тут сразу ты, такой огромный, я никогда не слышал, чтобы змеи были настолько большие, но для тебя это нормально, в смысле, все наги такие огромные по сравнению с другими змеями... — затрещал Сэм восторженно и на одном дыхании, словно знаков препинания для него не существует.

Так как заключенный уже закрыл глаза, то свое неудовольствие от наличия неугомонного источника шума выразил более радикально. Он спрятал голову в кольцах, как если бы зажал уши ладонями, в наивной попытке спастись от словесного потока. Но млекопитающий не сразу заметил это и потому оправдывался еще минут пять, увеличивая количество колец тела на голове пожалевшего о своем слухе змее.

— Ой, прости. Обычно меня сразу затыкают, но я всегда много говорю, когда волнуюсь, — смущенно потер затылок парень.

— Неужели? — почти без шипения раздалось из глубины клубка.

Причем опять было непонятно, что он имеет в виду. То ли “Неужели ты много говоришь?”, то ли “Неужели ты заткнулся?!”

— Ага, — склонился к первому варианту Сэм. — Ну, знаешь, некоторые звери, когда волнуются, начинают нервно ходить по кругу, листать приложения в смартфоне, щелкать ручкой или есть, а я вот много разговаривать. Но лично я не считаю, что я болтун, ведь обычно я всегда молча слушаю, но почему-то все вокруг утверждают, будто у меня не язык, а помело!

— Ис-с-скрене им с-с-соч-ч-чувствую... — куда более глухо из уплотнившегося клубка.

Змеи терпеливы. Змеи хладнокровны и невозмутимы в любой ситуации. Но у любого терпения, даже самого большого, есть свой предел.

— З-с-сабери меня Гаруда! Ч-ч-что тебе от меня нуш-ш-шно, с-с-скотина?! — не выдержав, взвился наг, стукнувшись головой о потолок.

Он сделал резкое телодвижение в попытке схватить и придушить болтуна, но лишь ударил хвостом по стеклу, испугав прилипалу.

— Да ничего... — попятился Рыкинс под гневным светом малахитового огня.

Такое впечатление, что у него реально глаза слабо светятся скрытой невиданной силой, а не просто свет отражают. Причем, когда наг рассержен, это впечатление лишь усиливается, перерастая в уверенность.

— Мне просто было интересно...

— Пос-с-смотреть на меня? — безошибочно угадал змей первоначальную причину, приведшую сюда его собеседника. — Утолил с-с-свое любопытс-с-ство? А теперь пош-ш-шел вон! Отс-с-стань от меня!

Наг как-то совсем уж страшно глянул на зверя, сверкнув громадными клыками и острыми коренными зубами перед белой, как мел, мордой, что лапы без участия сознания понесли его в направлении выхода.

— На самом деле, мне было интересно, куда делась вся охрана возле твоей камеры! — переборол порыв волк, оставшись на месте.