Хорошо было бы отправиться с ребятишками в какое-нибудь маленькое путешествие. Тянутся они ко мне, и чувствую, что это влечение мне необходимо поддержать. Мечтаю повозить их по местам своего детства и юности. Но нынче вряд ли это удастся. Загадываю на будущий год…
Максим долго молчал. Взяв папироску, он осторожно разминал её в пальцах. Зотов терпеливо ждал, когда Максим продолжит свой рассказ. Лицо у Зотова было спокойным и серьёзным, и только одни глаза сверкали из-под очков. «Теперь ему надо о Марине рассказать. Ждёт, наверное. Может быть, не всё ещё перегорело в его душе», — подумал Максим.
Любовь Зотова к Марине ни для кого из окружающих не была секретом: Зотов полюбил Марину, когда та была ещё угловатым подростком. Когда же Марина поступила в институт, он сделал ей предложение, но она затягивала с ответом, а Зотов всё ждал, ждал… Переехав из Сибири в Москву, он не переставал звать её к себе.
Максим знал, что, вступая в брак с артисткой, Зотов не скрыл перед нею своего долголетнего чувства. Он честно сказал ей, что на земле живёт женщина, которую он любит так, как полюбить уже больше никого не сможет, но та женщина далеко-далеко, и самое главное — она не разделяет его чувства.
Правда, письма Марины были собраны и уничтожены, но её давняя фотография, на которой она была изображена худенькой девушкой в обнимку с собакой, так и осталась висеть в кабинете Зотова над его большим столом.
Максим взглянул сейчас на эту фотографию и опять невольно подумал: «Да, да, видно, ещё не совсем он забыл Марину!»
— Ну, кто там у меня дальше, Андрюша? Артём, Марина, сам я… пожалуй, расскажу кое-что о Марине, — раздумывая вслух, сказал Максим.
Он взглянул на Зотова, на его плотно сомкнутые губы, на глаза, устремлённые куда-то в синевшее предвечернее небо. Ничто не переменилось в лице Зотова при имени Марины. Он сидел как каменный. «Сколько лет прошло. Видно, время сделало своё!» — подумал Максим.
— Марина… — с напряжением в голосе начал Максим и вдруг, помолчав, весело засмеялся. — Вот теперь мы оба с ней уже в годах, а я часто воспринимаю её такой, какой она была в детстве: в длинном платьишке, с косичками, которые торчат, как овечьи хвосты, босая от снега до снега и всегда с мальчишками. Недавно был такой случай: она пришла к нам, начала что-то говорить о серьёзном. Я слушал-слушал её и расхохотался. Марина даже опешила, спрашивает: «Что тебя так рассмешило?» А мне вдруг представилась она той, с косичками, и так это не вязалось с тем, что она говорила…
Сам знаешь, Андрюша, как любит она своё дело. Давно уже подготовила докторскую диссертацию, но защищать не спешит, выжидает, что-то её удерживает. Может быть, излишняя требовательность к себе. Недавно проводили её в экспедицию. Хорошо, что Настенька вместе с ней. Мариша не привыкла управлять людьми, да и экспедиция досталась ей нелёгкая…
Максим прервал свой рассказ и взглянул на Зотова. Тот сидел в той же позе, с окаменевшим лицом.
— Говори, пожалуйста, говори, — глухо сказал Зотов и, чтоб Максим не увидел его потемневших и увлажнившихся глаз, отвернулся.
Максим понял, что ошибся со своим поспешным выводом.
А в душе Зотова словно всколыхнулось что-то. Вспомнилась юность, студенческие годы в Сибири, как живая, вся в белом, с сияющими карими глазами предстала перед его мысленным взором Марина.
Марина… О ней можно было забыть на время, но вытеснить её образ из души навсегда Зотов не мог. Это чувство было подобно незаживающей ране: хочешь не хочешь, а она напоминает о себе. И пока к ней не прикасаешься, её можно терпеть, но стоит только чуть-чуть тронуть её, подымается такая боль, что хоть кричи на весь белый свет.
Максим на мгновение заколебался: «А надо ли бередить его душу? Не лучше ли скорее заговорить об Артёме?» Но Зотов почувствовал колебания Максима и нетерпеливо взглянул на него.
— Ну, что тебе ещё о ней рассказать? — продолжал Максим, подыскивая слова. — Личная жизнь, Андрюша, у Марины не клеится, — сказал наконец Максим, не найдя других, более гибких и менее определённых слов.
Зотов слушал Максима, стараясь быть спокойным, потом порывисто поднял рюмку.
— Давай выпьем за Марину. Чтоб переборола её душа подлость и чтобы не согнулась она от всех невзгод. — Зотов поднял глаза и посмотрел на фотографию Марины, словно хотел, чтоб она сама услышала его.
— Давай выпьем, Андрюша, с верой в её звезду, — поддержал Максим.
Они дружно выпили.
— Ну, про Артёма много говорить нечего, — возобновил свой рассказ Максим. — У него всё без особенных перемен. Седьмой год секретарствует в Притаёжном. Был я недавно у него в гостях. Постарел Артём и, кажется, засиделся на одном месте. Хорошо, что Марина с Настенькой поживут у него в районе.
— Да уж Настасьюшка расшевелит хоть кого!.. Помнишь, как она заставила нас танцам учиться? Я-то какой тогда увалень был, а поди ж ты, обучила наперекор всему, — засмеялся Зотов, повеселевшими глазами посматривая на Максима. — Ну, а ты, Максим, как? Вошёл в курс мирных дел? — снова переходя на серьёзный тон, спросил Зотов.
Максим откинулся на спинку стула, приподнял голову в задумчивости. Зотов задал ему трудный вопрос, над которым он и сам много размышлял за последнее время.
— Ну, как тебе сказать, Андрюша? Если считать вхождением в курс дела знание того, что и где делается в области, то, пожалуй, я уже на высоте. Но не в этом суть…
— Руководитель должен знать положение вещей. Это первое и элементарное требование, — заметил Зотов.
— Согласен. Но чтобы руководить правильно, руководитель обязан выработать общий взгляд на обстановку. Это определит его принципиальную линию в работе, вооружит перспективой.
— Ты прав.
— Я ещё не выработал этого общего взгляда.
— Но ведь это и не такая простая штука. Умозрительно общего взгляда не выработаешь. Он, вероятно, должен сложиться в ходе жизни.
— Конечно же, Андрюша, ты прав. Качества, о которых я говорю, складываются в борьбе.
— А ты ещё слишком мало времени работаешь в обкоме, Максим.
— Это верно, Андрюша. Пока я изучал лишь тенденции, которые таит в себе жизнь, и мало, очень мало сделал, чтобы воздействовать на развитие их в нужном направлении.
