— Я вижу, что ты недоволен собой.

— Я рад, Андрюша, что судьба вновь сводит нас.

Максим долго и обстоятельно говорил о поездке в тайгу, о дискуссии в научно-исследовательском институте, о людях, которых он встретил на просторах Улуюлья.

Было уже половина двенадцатого ночи, когда Максим предложил выйти из дому и прогуляться.

— Давно, Андрюша, я не бродил по московским ночным улицам, кажется, с тех пор, как закончил Институт красной профессуры. Бывало, начитаешься «Феноменологии духа» Гегеля или «Критики чистого разума» Канта до ломоты в висках, выйдешь на улицу и ходишь, пока усталость из головы не переместится в ноги.

— Пойдём, Максим, вспомним старинку! И я ведь таким же способом Смита и Рикардо переваривал, — вставая из-за стола, сказал Зотов.

Они шли не спеша. После томительного, жаркого дня приятно было ощущать прохладный ветерок, освежавший тело. Улицы ещё не спали, но прохожих становилось меньше. Попадались кварталы совершенно пустынные, с тёмными окнами в домах, с тусклыми ночниками над таблицами с номерами и названиями улиц и переулков.

На Манежной площади Зотов и Максим попали в людской поток, катившийся с говором и гамом от подъездов Большого и Малого театров, где только что закончились вечерние спектакли. Но живая эта волна была подобна быстротечному, горному потоку после короткого ливня — прошумела и стихла.

Зотов и Максим вышли на прогулку с намерением «вспомнить старинку», но не прошлое, а будущее владело сейчас их чувствами и мыслями. Максим расспрашивал Зотова, как человека более осведомлённого, о том, что делается в центральных органах.

— В Госплане у нас сейчас горячие дни и ночи, — рассказывал Зотов. — И Центральный Комитет и правительство не дают нам никаких отсрочек и промедлений. Давно ли мы начали мирную жизнь? А посмотри, какие горизонты открываются перед нашей страной! Восстановление разрушенного войной народного хозяйства — это первая ступень. Как только мы на неё встанем, мы так двинем производительные силы, что это даже трудно себе представить.

— Мне часто, Андрюша, вспоминаются слова Ильича: «У нас есть материал и в природных богатствах, и в запасе человеческих сил, и в прекрасном размахе, который дала народному творчеству великая революция, — чтобы создать действительно могучую и обильную Русь».

— Действительно могучую и обильную Русь, — вслед за Максимом, так же как и он, растягивая слова, повторил Зотов.

Они миновали Исторический музей и вышли на Красную площадь.

От прожекторов по площади из конца в конец разливался неяркий, ровный электрический свет. При этом мягком свете Максим утратил ощущение расстояния. Ему показалось, что Ленинский мавзолей, собор Василия Блаженного с памятником Минину и Пожарскому, белокаменные кремлёвские дворцы и башни с зубчатой стеной и резными игольчатыми елями — всё это монумент, высеченный одними руками из одного материала. «Что же, это так и есть, — подумал о своём чувстве Максим. — Этот монумент возводился веками. Его материал — жизнь, его мастер — народ».

Максим был настроен приподнято. Вся их с Зотовым беседа рождала чувства, которые захватывали его всё больше и больше, вытесняли прочь усталость от длительного полёта и разливали ощущение бодрости и нерастраченной силы.

Максим хотел сказать Зотову о своих мыслях, но тот опередил его:

— Представь себе, Максим, тысячи раз я проходил по Красной площади и всегда, ступив на эти камни, чувствовал волнение. Здесь как-то по-особенному ощущаешь, что ты не просто ты, а часть величайшего государства, винтик сложного механизма, соединившего прошлое с грядущим.

— Это правда, Андрюша, истинная правда!..

Они замолчали и всё так же не спеша, погружённые каждый в свои чувства, прошли по Красной площади.

Перед ними лежал широкий залитый светом Москворецкий мост. Он был пустынным и от этого казался ещё более обширным. По осевой линии моста, разделявшей его на две половины, по которым в обычные часы оживления шумели встречные потоки людей и машин, медленно и торжественно шагал милиционер.

Зотов и Максим дошли до того места, где мост нависал над тёмной, тихо плескавшейся рекой, и остановились, чтобы закурить и насладиться видом переливающихся огней, ласковым небом, тишиной, охватившей великий город.

Максим достал портсигар, и они не торопясь закурили, поглядывая то под мост, в темень, то ввысь, в бескрайнюю ширь зарева, стоявшего над Москвой.

— Ну и что же, Андрюша, выпадает на матушку-Сибирь по тем проектам, над которыми в Госплане ломают головы? — попыхивая дымком, спросил Максим, возвращаясь к прерванному разговору.

Зотов отбросил за высокий парапет моста не потухшую ещё спичку и тоном, по которому чувствовалось, что он рад вернуться к этому разговору, произнёс:

— То, что было сделано в Сибири, в сущности, только начало. Её возможности неисчислимы. Тебе ли говорить об этом! Думаю, что развитие края пойдёт по двум направлениям: будут совершенствоваться и расширяться существующие производственные районы, а вместе с этим возникнут новые мощные экономические очаги.

Милиционер давно уже заприметил, что два гражданина остановились на мосту, стоят себе покуривают, бросают непотухшие спички в реку, где может оказаться в этот момент либо речной трамвай с людьми, либо (что ещё хуже!) судно с легковоспламеняющимся грузом. Поразмыслив немного о своём долге, милиционер свернул с дорожки и пошёл к Зотову и Максиму. «Граждане, стоять так долго на мосту не рекомендуется!» — хотел сказать он, но, не вымолвив ни слова, круто повернул и, стараясь ступать как можно осторожнее, удалился. «Пусть себе граждане беседуют на речной прохладе», — подумал милиционер, увидев, с каким увлечением разговаривали в глухой ночной час два товарища.