– Черепахи одолевают не одну сотню лет, – вспомнил Фай. – Почему?

– Потому что живут медленно. Все дело в скорости жизни. Скорость зависит от размеров тела, чем оно легче и меньше, тем полнее охвачено огнем движения, быстрее вычерпывает свое Большое время. Черепахи сами по себе не велики, хотя бывают исключения, но очень заторможены, потому и переползают из одного века в другой.

– Вороны, – опять вставил Фай.

– Тут другой случай. Они тоже много не суетятся. Все больше наблюдают, а это уже действие мысли, не тела. Ворону не сразу напугаешь. Видит, что с ней шутят, не взлетит, зачем напрасно тратиться. Большое время витально, – продолжал Максим, – заключает в свой круг всю жизнь от начала до конца. Малое акционально, его хватает всего только на отдельное действие. Действий тем больше, чем они короче. Коротким каждое из них будет только с уменьшением массы. Меньше масса – крупнее выброс энергии. Не потому, что ее вообще больше. Просто становится доступнее, ближе к краю чаши. В больших и темных массах залегает глубоко, достать ее трудно.

– Как это связано с Солнцем? – не выдержал Фай.

– Связано простым отношением: чем крупнее масса, тем мельче частицы ее состава, приводимые в движение. Большое существует. У него есть функция. Природа возводит до небес громады вещества не просто так, но действует по плану, соединяя малое в большом. Пропорция между ними растет – очень большое может жить и развиваться, лишь опираясь на предельно малое. Так на единицу массы бактерия выделяет больше энергии за одно и то же время, чем Солнце, но работает на молекулярном уровне, энергетически бедном. Молекулы образованы сопряжением электронов, частиц с ничтожной массой. Звезды питаются энергией ядер и только так могут выполнить свою задачу.

– Бактерия ест энергию, уже поданную на стол, родилась в мире химии, пришла на все готовое.

– Так и звезда на готовое. Ни одна из них не умеет выпекать в своей духовке водород, для этого нужны уже не миллионы, а миллиарды градусов и совсем другая масса даже по сравнению со звездой.

– Ядро галактики? – усомнился Фай.

– Не знают! Надо подняться на самую крайнюю точку Млечного Пути или даже еще выше, чтобы получить исходный материал для сооружения звезд.

– Что может быть выше?

– Метагалактика. Говорят еще, водород стал результатом чуть ли не Большого взрыва, но я в это не верю. Водород должен вывариваться в котле, который находится на этаж выше видимой Вселенной. В этом как раз и присутствует логика эволюции. Конкретно о жизни внутри котла пока никто не знает.

– Всего-навсего протон, – хмыкнул Фай, – и так высоко подвешиваешь его начало?

– Великое дело получить протон, – не согласился Максим. – Основание нашей Вселенной, первый шаг к химии. Дальше уже звезды с целым веером элементов, составленных из тех же протонов. Не сказать, чтобы очень просто, другой класс работы.

Фай смотрел на него, как будто видел впервые.

– Ты как об этом узнал?

– Тут ничего нового. Большие ядра – вот они перед глазами. Прошлое висит над нами в виде светящихся шаров. По холодному шару мы ходим. Все они требуют от нас сиюминутного и длящегося действия, в котором течет их настоящее. Живи мы на Солнце, утонули бы во времени, как муха в киселе. Чтобы почувствовать его, пришлось бы спуститься на Землю. Попав на поверхность электрона, не знали бы, что такое масса и связанная с ней прочность бытия. Наш с тобой мир слишком мелок, не может целиком укрыть в себе человеческую душу, но и не лишен хотя бы малого и относительного покоя.

– Ядра перед глазами, это верно. Откуда ты взял окрестность?

– Из двоичности.

– А ее?

– Совсем просто. Куда ни глянешь, всюду она. Неужели не замечал? Горячее – холодное, близкое – далекое. – Он споткнулся, подбирая примеры. – Да вот самое обыкновенное: мужчины и женщины.

– Окрестность далеко?

– Окутывает ядро.

– Зачем?

– Без нее нет целого.

– Холодная или горячая, – продолжал Фай по инерции. – Нет, не так, – поправил он сам себя, – мужчина или женщина? – Глаза его маслено блеснули.

– Ты-то сам как считаешь?

– Женщина. Похожа на окрестность – маленькая, легкая, прячется.

– Где же она прячется?

– Вдали.

– Как серна робкая, она умчалась вдаль, – вспомнил Максим.

– Хорошо сказал – серна! – Фай даже слегка причмокнул губами.

– Разве восточные женщины холодны?

– Зачем? – обиделся Фай. – Стыдливость не принимай за холод.

Он был прав. Недавно у него побывала сестра. Фай спал на стульях, стелил себе пальто. А утром все убирал. Нурия, так ее звали, недолго думая, купила ему матрас, хотя он отнекивался. Она приехала в столицу по приглашению брата, но женским своим чутьем догадалась, как тут непросто.

Максим смотрел на стулья, не придавая им значения. Он жил в витальном времени. Малое каждодневное проходило мимо, не оставляя ничего, словно так и надо. Теперь, бывая в гостях у Фая, он видел два ряда стульев, обращенных друг к другу, и широкий полосатый матрас на них. Ему было приятно осознать встречу обоих времен: витального с акциональным, – здесь в этом месте. Но сам он внезапно обнаружил непонятную грусть в окрестности собственного сердца.

– Если есть два, почему не быть трем? – размышлял Фай вслух.

– Сказать откровенно, я начинал с единицы. Все из одного источника.

– Да, – подхватил Фай, – чем ближе к нему, тем тверже мир.

– Почему тверже?

– Плотнее.

– Нет, – отмел Максим. – Ты говоришь о ядрах. Они только сгущают. Я имею в виду настоящий источник всего. Мы покидаем его, спускаясь все ниже и ниже, но это не конец. Предстоит возвращение: самое далекое в нас сольется с близким, холодное с горячим, тяжелое с легким.

– Аллах, – сказал Фай, – все из него и к нему.

– Потом я стал думать, как это происходит, и пришел к двум.

– Не ты один.

– Если два, то оба разные.

– Верно. Единство и борьба противоположностей – прожужжали все уши.

– Прожужжали, не сказав главного, – кивнул головой Максим. – В чем она – эта противоположность. Пришлось брать за основу первичную комплементарную пару: кто или что в ней, во-первых, и как отдельное становится собой, во-вторых.

– Но из двух возникает три, – опять закинул Фай. – Ты не можешь остановиться.

– В горизонтальном плане третий – это посредник. Например, энергия. Она стоит между массой и информацией.

– Бог, – возразил Фай, – Он поверх всего.

– Верх, даже самый последний, означает вертикаль. Вертикаль входит в механизм Вселенной. Бог не механизм. Впрочем, некоторое превосходство и подчинение можно обнаружить и среди двух. Каждая противоположность считает себя главной. Кому принадлежит первенство у вас?

– Инженер, мираб, председатель – уважаемые люди.

– Это лестница власти. У нее множество ступеней, особенно на Востоке, тебе не надо рассказывать. Я говорю только о двух – разных и равных, о мужчине и женщине.

– Мужчина старше, – сказал Фай без тени сомнения.

– Вас же всего двое, чего тут делить?

Фай тонко улыбнулся:

– Жена приходит в дом к мужу, он платит калым. У богатых до сих пор несколько жен. Дом большой, всем хватит места.

– Ты почему не женат?

– Я?

– Да, ты.

По лицу Фая пробежала волна.

– Я же здесь, в России, спустился в ядро, твое слово – не мое. А прошлое осталось там. У нас на свадьбе жених накрывает стол длиной в сотню метров, родственники, соседи, друзья. Как можно обидеть!

Максим молчал, пытаясь представить себе такое застолье.

– Ты не спустился в Россию, а поднялся к ней.

– Так ведь она ядро.

– Периодическую систему знаешь? Каждый период изображает поэлементную развертку пары. Ядро – металл, окрестность – все остальное, кроме инертного газа. Россия стоит в начале строки, она металл. Ты в самом конце – там, где металлоиды, но номер твоего периода ближе к началу таблицы.

– Считаешь себя умнее?

– При чем здесь ты и я, речь о наших странах.