========== Глава 1. ==========
В первый момент Орсин даже не понял, что произошло. Просто почувствовал, как стопа взрывается болью, резкий толчок заставляет попятиться на пару шагов, животу почему-то становится мокро, а кожу на нем жжет, как будто кипятком ошпарили. Он с недоумением осмотрел ярко-алое пятно, разливающееся по белому шелку парадной туники. В шаге от него — непозволительно близко — стоял глава имперского посольства, держа в руке пустой треснувший и поблескивающей острым краем бокал, и вот это-то обстоятельство разом прочистило мозги пятому принцу Румелийского халифата, заставив мысли забегать загнанными блохами в попытке исправить почти безнадежное положение.
Нападение на носителя крови халифа карается смертью, всегда. Это непреложный закон. А убийство этого посла гарантированно приведет к началу войны. Между халифатом и его соседкой, Фиорской империей, всегда существовало напряжение. Слишком разные культуры, ментальности, да и возраст: халифат сохранял свои границы неизменными веками, в то время как империя, зародившись всего лет двести назад, в последние десятилетия расширялась, как на дрожжах. И быстро подмяла под себя соседние карликовые королевства, с которыми у румелийцев исторически были хорошие отношения. Это вызывало закономерную настороженность халифата и не способствовало дружеским контактам между соседями.
Допустивший оплошность посол вздрогнул, приходя в себя, и низко склонился, рассыпаясь в самых искренних извинениях. Орсин устало прикрыл глаза: такой малостью сейчас не поможешь. Румелийцы уже начали глухо и недовольно ворчать, искоса поглядывая на главных действующих лиц разворачивающейся на их глазах трагедии, а невдалеке замаячила стража, ожидая от него отмашки схватить смертника и тащить его в казематы. Простить посла Орсин не мог: при горячем нраве румелийцев и их склонности к интригам и многоходовым комбинациям это означало создать прецедент, открыть шкатулку Пандоры. Придурков вокруг много, недовольных политикой халифа — еще больше, и нарушить хоть раз заповедный закон о неприкосновенности правящей крови, тем более ради чужака, иноверца… Отец сам лично его за это придушит и будет прав. Но и война с империей, особенно теперь, когда удалось достигнуть более-менее приемлемого соглашения по торговым вопросам… Отец, быть может, и сумел бы как-то разрулить ситуацию, но сейчас он сидел на диване, не вмешиваясь в скандал. И лишь его напряженно выпрямленная спина и замершее в неподвижности, словно высеченное из скалы, лицо говорили о том, что он следит за развитием конфликта. По неписаным правилам разбираться с проблемой должен был Орсин и только он. И сейчас молодой принц чувствовал себя хуже, чем на самом сложном экзамене.
Он снова посмотрел на посла, точнее на его затылок, и уже собирался отдать приказ стражникам, когда в его голову пришла светлая мысль. Он незаметно перевел дыхание, стараясь успокоить быстро бьющееся сердце, и, выпрямив спину еще больше (хотя куда уж больше-то?) и придав лицу торжественно-отрешенное выражение, спросил:
— Нападение на принца карается смертью. Ты готов раскаяться и с честью принять наказание от меня?
Последние слова принц специально выделил интонацией, одновременно с этим взглядом пытаясь показать фиорцу, что именно они являются ключевыми в этой фразе. После короткой заминки фиорец начал говорить, тщательно подбирая слова:
— Это была случайная оплошность, принц Орсин, но я готов вверить свою жизнь и судьбу в ваши руки.
— Искреннее раскаяние — это хорошо, — облегченно выдохнул Орсин, потому что слова посла можно было истолковать так, как ему требовалось. — Наши законы суровы, но справедливы. Своей волей я объявляю, что беру этого человека в ха’тиан-дэ до тех пор, пока он не искупит свою вину.
Принц снял с руки массивный золотой наруч и, не давая себе время передумать, надел его на запястье посла. С негромким щелчком браслет закрылся, и по нему прошла вспышка света, намертво спаявшая половинки наруча воедино.
Зал замер в тишине: румелийцы пораженно переглядывались между собой, пытаясь осознать решение их принца, а немногочисленные фиорцы просто ничего не понимали. Хотя посол, казалось, о чем-то уже догадался. Он стоял, гордо выпрямившись под любопытными и насмешливыми взглядами, и продолжал сверлить принца взглядом, словно пытаясь смутить его и дрогнуть, заставить изменить решение. Увы, теперь уже это невозможно. Слово было сказано.
Орсин краем глаза заметил странную смесь удивления и шока, приправленных толикой одобрения, на лице отца, и еще раз уверился, что всё сделал правильно. Халиф долгие годы пытался наладить отношения с империей, и рушить его старания теперь, когда договор был уже в кармане… Временный дискомфорт его пятого отпрыска — ничтожная цена за мир и процветание драгоценной родины.
Орсин снова сосредоточил всё свое внимание на после, который благоразумно предоставил решение щекотливой проблемы более подкованным в местных реалиях людям. Принц буквально скользнул к нему, одним плавным движением, почти не отрывая ног от пола, и, придержав дернувшегося политика за плечо, прошептал ему в самое ухо:
— Прошу вас тихо и без шума пройти к выходу, слуги проводят в мои покои. Я присоединюсь к вам чуть позднее и буду готов прояснить все несомненно возникшие у вас вопросы.
Фиорец сдержанно кивнул, поджав губы, и, сохраняя достоинство, направился в сторону выхода. Окружающие при его приближении расступались, держа приличную дистанцию. Орсин следил, как за высокой внушительной фигурой, облаченной в традиционный фиорский камзол, закрываются массивные створки дверей, но резко обернулся, услышав за спиной слегка встревоженное:
— Син? Ты как: не сильно задело?
— Да нет, так, царапина.
— Пятно от вина? Мда. А издалека выглядело всё совсем скверно. Как еще отец успел стражу удержать!
Орсин согласно кивнул: стражников внутренних покоев натаскивали, как бойцовых псов, да и набирали, скажем так, не за светлые головы, а по физическим кондициям и врожденным рефлексам. Так что всё могло закончиться куда быстрее и кровавей. Зато сейчас Орсину не было бы так муторно от чувства безысходности и мыслей о предстоящем.
— Да уж, братец, похоже, что ты уже можешь не стараться: после сегодняшней выходки ты точно войдешь в историю… Определенно, таких ха’тиан-дэ не было ни у одного халифа или его сына до тебя. Сам-то хоть понял, на что подписался?
Несмотря на насмешку, в голосе брата Орсин различил нотку искреннего беспокойства. Вздохнув, он тихо ответил:
— Не знаю, Цзан. Я просто не успевал придумать ничего лучше. Сам понимаешь, что убийство не выход: по законам Фиории это не стоило бы и выеденного яйца. Пришлось импровизировать.
— Да, но искупление через браслеты, Син? Ты этого посла-то вблизи видел?
— Заткнись, и без тебя тошно, — буркнул Орсин, упрямо набычившись.
— Лишь бы тебя в процессе не стошнило, а то будет нам второй дипломатический скандал. Я этого лорда Рэндала знаю. Еще бы: второе лицо империи, как-никак. И та еще злопамятная сволочь. Ужасный гордец, так что столь явного пренебрежения собой не простит. А хуже всего, что он умен. Такой не будет делать ничего непродуманного и поспешного. Он затаит обиду, будет лелеять ее столько, сколько потребуется для составления идеального плана мести, и воплотит в жизнь тогда, когда мы будем этого меньше всего ожидать.
— Черт, Цзан, а ведь я даже не политик! — скривившись, почти простонал Орсин, сцепив руки в замок. — И на этот прием вообще не должен был попасть. Надо же было случиться этим дождям!
— Да, Аслан и Дориль застряли на границе ужасно не вовремя, — понимающе усмехнулся Цзанрен. — Зато ты успел прочувствовать, чем мне с ними приходится заниматься. Не нравится?
— А как ты сам думаешь? Мое место среди книг. Ну или на производствах, тут уж как получится. Кстати, мы недавно смогли усовершенствовать процесс выплавки стали, так первый же меч, изготовленный мастером Рушилем…
— Син! — прервал его восторженный монолог брат. — Вернись на грешную землю. О своих изысканиях ты способен трепаться вечно, а твой тиан-дэ может и заскучать или перенервничать от неопределенности. Я ведь правильно понял, что ты ему еще ничего не объяснил?
