В общем, только теперь, отправляясь в Высокий Штауфен по каким-то своим делам, его дядя и вспомнил, что племяш где-то там проживает. Заехал. В общем, картина такая: дружочек мой – третий сын в семье и ни титула, ни земли наследовать не может и, как войдет в подходящий возраст, духовный путь изберет. Впрочем, семья не возражает, если я его до срока у себя подержу.

– Так что делать-то станем? Вернем парня в семью или у себя оставим? Твоя находка, тебе и решать, – грустно улыбается отец. Я глянул на Вихмана, и такая меня тут горечь взяла, единственный, можно сказать, друг! И он тоже ревмя ревет, расставаться не хочет. Дома-то его и отец поколачивал, и мачеха подзатыльниками угощала, не жадничала, и братья старшие со света сжить пытались. Он мне рассказывал. Глянул я на пришлого, что за Вихманом моим пожаловал, да и изрек:

– Племянник ваш, Вихман фон Зееберг, в Высоком Штауфене мне и роду моему служит верой и правдой. Нет более завидной доли в нашем герцогстве. Посему повелеваю все как есть оставить, пусть учится вместе со мной, покуда время ему не пришло свою дорогу выбирать.

Папка мною тогда очень гордился. А Вихмановский дядюшка качнулся и за стену единственной рукой схватился, чтобы не упасть. Видать, сразили его слова мои. После чего я позволил Вихману попрощаться с родственником, а отец остался формальности улаживать. Как потом выяснилось, договорились, что мы обязались за свой счет отправить его учиться.

Лотарь уже прикарманил себе, считай что, весь Эльзас, скоро последние крепости возьмут штурмом, и тогда уже всех либо переколотят, либо выгонят под зад коленом. А дядя Конрад все кружит по Италии, все обивает порог апостольского престола, да только шиш ему, а не папская помощь. Чужие мы там. Оба короля Генриха, как два турнирных копья, обломились об этот Рим, а толку-то? Папы меняются, а нас, германцев, все одно ненавидят. Надо будет запомнить на будущее: от папства одни несчастия.

Неудачно для нас начался 1131 год от Рождества Христова.

Снова я сделал большой перерыв, даже страшно продолжать. На дворе 1134 год, мне двенадцать лет, сестре, стало быть, одиннадцать. Что сказать, мы пока что живы, и благодаря гениальным способностям моего отца вести переговоры, возможно, проживем еще какое-то время. Но по порядку. Лотарь и наш клятый дядюшка Генрих Гордый развернули свои войска двумя фронтами и в две руки разом вдарили по крепости Ульм. Бац! И нет нашего Ульма, нет его ратуши, нет ярмарки, и подарков мы к Рождеству, похоже, тоже не получим! Богатые дома разграблены, гарнизон развешен по стенам, часть города пожгли и тут же своих ставленников посадили из тех, кому запах падали особенно приятен. Собственно, город бы очистили дочиста, а потом еще и сожгли и стены разрушили, если бы не мой папа, который в октябре, помолившись и попрощавшись с нами, поехал на сейм, где пал на колени перед Лотарем и вымолил у него прощение взамен на клятву верности. Прощение и для себя, и для Ульма, да и вообще для всех. А в обмен ему вернули его владения и титулы. Знать, не зря колени трудил. А вслед за папой и дядя Конрад покорился, собственноручно сняв с головы железный венец и отдав его супостату. Это папа его так подучил. Сначала я на него сильно за это осерчал, даже думал восстать, но дядька Хротгар меня вовремя удержал, де «отец твой хоть и одноглазый, а зрит получше некоторых. Попомни мои слова». Я и вспомнил, когда война закончилась, и можно было уже за городские стены без опаски выглядывать. А дядя Конрад не в остроге, а снова при власти. Лотарь его чтит, чуть что – советуется, обещал после своей смерти венец возвернуть. Завещать в смысле. Чудеса.

Но это еще не все, дядя Конрад и папа вдруг решили, что хватит ходить вдовцами, и невест себе подыскали, ибо негоже знатным господам неженатыми небо коптить. Кроме того, дядя Конрад мечтает сыном обзавестись, а папа все о дочке черноволосой грезит. В общем, папа заслал сватов к дочери Фридриха I, графа Саарбрюккена, Агнесе[27], быстро согласие получил, и теперь новая герцогиня в маминых покоях обосновалась, вместе с оравой подружек, что с собой из родного графства привезла, за братом моим новорожденным, Конрадом, ухаживают. А дядя к Гертруде, дочери Беренгара II, графа Зульцбаха, чья сестра, между прочим, вышла замуж за императора Византии Мануила I Комнина[28], посватался, и тоже дело на лад идет.

Только папа мрачен, Агнеса эта его – девчонка чуть меня старше, приехала скромница такая, а как зачала да пузо заметным сделалось, возгордилась, нос задрала. Теперь, как супругу сына подарила, и вовсе фыр-фыр, распушится, все бусы, что в шкатулке лежат, на себя напялит, дура, и ходит по замку, хвастается. Только папа не весел, это дядя Конрад мальчика хотел, а ему дочку подавай. И чтобы черноволоса была. Одна радость – кривляка Агнес, герцогиня Швабская, темнокосая, авось родит кого велено.

Папа страдал до тех пор, пока в горнице Агнесы плач младенца не послышался и повитуха не сообщила, что у него дочь. Меня, Берту и папу впустили в комнату роженицы первыми, а еще раньше, перед нами, Сарацин зашел, черный мамин кот. Не иначе под ногами неслышно прошмыгнул, а то откуда ему там взяться? Деловито воздух понюхал, прыг на кровать, где Агнеса с дитем под чистым уже одеялом. Подлез к младенчику, лапами ее обнял. Заурчал даже. Признал, стало быть. Девочку тут же окрестили Юдит[29] и папа устроил праздник, на котором он и дядя обнимались, распевая друг другу здравицы.

Показав гостям уставшую, но довольную собой Агнесу, молодец все-таки девчонка, и маленькую Юдит, папа подмигнул мне, мол, золотой век не за горой. А дядя толкнул локтем свою разлюбезную толстуху жену: видала, как надо, сначала сын, через год дочь? В тот же день папа сделал меня герцогом, и я для начала присягнул в верности ему. Сначала ему, а потом уже королю, успеется.

Прошло еще два года, умер старик Лотарь и новым королем Германии избрали дядю Конрада, а я снова сделался королевским племянником, претендентом на престол и был посвящен в рыцари. Правда, у дяди уже свой наследник народился, сподобилась его благоверная, подарила мужу к коронации карапуза Генриха, но да ведь тому еще вырасти нужно. Когда пришла весть о кончине его величества, отец спешно вызвал к себе дядю Конрада, и вместе они, запершись в папиной светелке, долго о чем-то совещались. А потом папа вдруг ни с того ни с сего собрался с небольшой свитой, человек сто – не больше, к архиепископу Трирскому[30] в гости. Мол, тот его давно звал на охоту. Я к нему – охота это хорошо. Мол, обещал! А он на меня так странно поглядел и трофей посулил привезти. Какой?

В последний момент, когда подъемный мост опустился и прозвучал приказ по коням, папа вдруг обнял меня, и крепко прижав к себе, шепнул в самое ухо. За зверем – удачей! Что за зверь такой? Должно быть редкий, раз за ним в самый Трир ездить нужно.

Мой папа теперь правая рука короля, а пока папа гоняется за мятежными Вельфами – родственниками моей мамы, все хозяйство на мне. Пятнадцать лет, вырос уже в бирюльки-то играть. Нужно дело делать. Я бы, конечно, лучше с папой, но герцогство на кого оставить, на трехлетнего Конрада? На двухлетнюю Юдит? Не смешите.

Глава 5. Сказ Маттиаса Лотарингского[31]

Берта выходит замуж и скоро уедет от нас, ревет теперь целыми днями, сбылась мечта дуры. Впрочем, жених у нее хоть куда – Маттиас I, герцог Лотарингии, всего на год меня старше! Нормальный парень. Мы с ним, едва приехал, сразу же на мечах сразились, потом мало показалось, турнирные копья преломили, целыми днями, пока он у нас гостил с родственниками и свитой, охотились да наперегонки по полям да горным дорожкам скакали. Ума не приложу, когда он с невестой своей объяснялся, все время занят был. Но да намилуются еще.