— Всё равно сволочь, — с удовольствием повторяет ругательство Мария. Раньше ей не разрешали ругаться, и она вообще не понимала, зачем знает подобные слова.
— Хочешь, пойдём ещё одного прибьём?
Мария поворачивает голову и смотрит на Юлю, но та не смеётся.
— Так что, пошли? Боишься?
— Нет, — отвечает Мария, но губы её противно дрожат.
— Я буду убивать, — говорит Юля. — Я. Ты будешь только смотреть, — она вдруг улыбается какой-то ясной, ласковой улыбкой, и тихо смеётся, и Мария, сама не зная почему, тоже смеётся, вытирая запястьем землю с лица.
Они шатаются по ночным улицам, не зная своего пути, они движутся в темноте между безжизненными строениями, как маленькие астероиды в тени пылевых облаков, фонари же словно большие космические светила проплывают мимо Марии, шаги её легки, и ноздри дышат ароматом смерти. Смерть вокруг неё, подобная бескрайним полям белых цветов, объятым тишиной, подобная опустившейся к самой земле Луне, веющей морозом своей вечности, и Мария больше не боится заблудиться в тёмных улицах, потому что ей всё равно, где быть в этом безмолвном некрополе, над которым ей дана неведомая власть.
Наконец они встречают человека, медленно идущего в древесной тени, это молодой мужчина, наверное студент, он среднего роста, одет в летние брюки и рубашку с коротким рукавом, на руке его сверкают часы. Мария не замечает в нём особь своего вида, инстинктивно замедляя шаг, она — охотник, подкрадывающийся к пасущемуся на ночной поляне оленю, он для неё и вправду олень, сильный и красивый зверь, живущий в таинственном мире спящих квартир и парадных, она смотрит на спортивную фигуру носителя времени, на его белые кроссовки, на его невидящее лицо, по которому бегут тени листьев, она чувствует таящуюся в нём силу, опасную для человека.
Юля, оставив Марию, пересекает узкую проезжую часть, и спрашивает у прохожего, который час. Он останавливается, он поднимает руку с часами в пятно фонарного света и точно называет время своего конца. Юля приникает к нему, обвивает руками его шею и, приподнявшись на цыпочки, достаёт ртом до его лица. Они целуются, и прохожий берёт Юлю рукой за спину, притягивая ближе к себе, так что её испачканная кладбищенской землёй рубашечка ползёт вверх и обнажает часть талии. Пальцы Юли скользят по его волосам, она трётся о него грудью и животом, потом, вдруг резко оторвав рот, кусает в шею. Всё происходит молниеносно и беззвучно, как из быстро отвёрнутого крана через щеку Юли выхлёстывается фонтан крови, оставляя широкий стекающий след, они оба дёргаются, прохожий хватает рукой Юлю за волосы, чтобы оторвать от горла, и тогда она опускает правую руку, в которой у неё есть что-то, и этим бьёт его в живот, раз, раз, раз. Он кренится вперёд и падает, валит её на асфальт, она выворачивается из-под него, он дёргается, с хрипом поднимаясь на колени, кровь вырывается из его шеи вбок, как из сифона.
Воистину живуч он, неведомый путник ночи, вышедший из ниоткуда в никуда, прижав руку к прокушенной шее, он хрипит и дёргает головой, пытается встать, чтобы ударить Юлю, но боль в животе перекашивает его, уже стоящего только одним коленом, хрип превращается в ругательство, в тяжёлый стон, и тогда Юля, отступившая на шаг, хватает его за волосы и быстро бьёт в лицо, теперь Мария ясно различает, что в руке у неё нож. Именно нож наполняет Марию отвращением, острое железо, рвущее живую человеческую ткань, заставляет её почувствовать чужое страдание. Она непроизвольно вскрикивает и отворачивается, зажмуривая глаза и, прижав согнутые локти к бокам, силится преодолеть тошноту. Ей делается холодно от выступивших капелек пота, и Мария просто садится на асфальт, потому что так ей легче не упасть в обморок. Тошнота не отступает и беззвучие шумит в ушах.
— Пошли, — говорит Юля, стоя над ней. Лицо её и рубашка забрызганы кровью. Мария кивает и бледно улыбается, стараясь не выдать давящей на горло тошноты. — Ты можешь идти? Ты, наверное, крови боишься.
Мария снова кивает, соглашаясь, что боится крови, и совершенно не понимает, как ей встать. Юля тянет её за руки, и, опираясь на её спокойное тело, Мария всё-таки встаёт и медленно бредёт куда-то, облизывая губы и думая только о рвоте.
— Рви сюда, — говорит Юля после мучительного пути, нагибая Марию к чёрному кругу урны. Марию рвёт неудобно, с болью и кашлем, Юля терпеливо держит её за плечи, из урны сильно воняет мёртвыми пирожками с мясом. После рвоты Мария чувствует себя в огромном зале ночи с белыми фонарями школьницей, провалившей некий таинственный экзамен.
Из дырки в лежащем посреди газона шланге Юля берёт пригоршней воду и умывает лицо. Они пришли в странное место, заброшенный дворик, Мария видит провалившийся каменный забор, заросли лопухов и посреди зарослей проржавевший автобус, кажущийся погрузившимся в землю, потому что у него нет колёс. Окна автобуса разбиты, уродливое пучеглазое лицо оскалено в судороге смерти. Умывшаяся Юля входит в лопухи и манит Марию за собой. Марии слышится, что где-то за деревьями, в невидимой отсюда квартире, играет посреди ночи чёрный рояль.
По прогнутым ступенькам, налитым гнилой водой, они влезают в салон, пахнущий истлевшим паралоном кресел и испражнениями. Мария ничего не видит в темноте и ощупывает ногой пространство каждого шага, боясь порезаться о разбитое стекло или наступить на кучу помёта. Потом впереди вспыхивает свет, это Юля зажигает спичку, она на заднем сидении, и возле неё стоит железный тазик, и в тазике — белые черви, кишащие на зловонной мясной каше. Юля расстёгивает рубашку на груди, достаёт из-за пазухи окровавленный кусок и бросает его червям. Мария никогда не видела полового члена, но понимает, что это кусок прохожего, и что всё мясо в тазике точно такое же. Она отворачивается и, прежде чем её выташнивает на соседнее кресло, она даёт себе клятву: никогда больше ничего не есть. Она кашляет, закрыв глаза, и не видит, как Юля ловит рукой взлетающих из тазика мух и ест их.
Следователь милиции Олег Петрович Коровин, сидя вечером в своём прокуренном кабинете, пьёт из чашки с отбитым краем гадостно-горький кофе и смотрит на растения, умирающие в горшках на окне. Жизнь Олега Петровича длится подобно желтению этих растений, не выносящих никотиновой духоты и чахнущих под бледным светом, проникающим сквозь запылённое стекло. То, что Олег Петрович сейчас взял из чашки ртом, ему хочется немедленно выплюнуть, пусть даже прямо на пол, но он глотает, и горечь древесного угля обжигает ему горло так, что всё тело содрогается от затылка до икр. Кофе сварено в буфете молодой и блудливой продавщицей Катей, с которой Олег Петрович уже пять раз спал на кожаном диване в кабинете после работы. Катя щуплая, некрасивая и сильно потеет противным, холодным потом, словно ей чего-то постоянно страшно.
Олег Петрович думает о сегодняшнем уже окончившемся дне, своей сонливости, вызывающей у него безразличие ко всему, тошнотворной боли в желудке, начавшейся у него неделю назад, о долгом тягостном уходе от него жены, сестра которой умирает от рака кишечника, о прочей дряни, повседневно тяготящей его, он вздыхает, проводит рукой по лысине и выпивает ещё глоток.
На столе, заваленном пожелтевшими документами, потёртыми папками, набитыми актами дел, поломанными карандашами, табачным мусором, пеплом и хлебными крошками, свободна только небольшая площадь перед самим Олегом Петровичем, и на этой площади лежат материалы дела, которое уже несколько месяцев заливает синильную отраву в усталый желудок следователя. Это дело о зверских убийствах одиннадцати мужчин, девять раз ножом, один раз опасной бритвой и одни раз топором, с вырезанием гениталий у трупов и большим количеством крови, дело, которое среди следственных работников называется «делом монаха» из-за непременной посмертной кастрации жертвы, и которое на самом деле является делом маленькой мёртвой девочки Юли Зайцевой.
Олег Петрович знает об этом деле всё, он помнит в лицо и поимённо всех жертв, помнит позы, в которых были обнаружены тела, помнит время убийств, они всегда происходили после одиннадцати часов вечера, помнит те места в пространстве, которые теперь навечно будут для него отличаться от остальных, дома, улицы, деревья, фонари, припаркованные автомобили. Он знает, что в убийствах участвует девочка примерно тринадцати лет, по крайней мере находится на месте преступления перед смертью потерпевшего, её следы были обнаружены на лужах крови и на паркете, асфальте, траве. У неё рыжие тёмные волосы, которые были найдены в руках трёх жертв, зафиксированы отпечатки её пальцев и даже губ. Но Олега Петровича больше беспокоит личность второго участника преступлений, словно вовсе не существующая. Он не оставляет ни следов, ни отпечатков пальцев, только глубокие смертельные раны на телах жертв, нанесённые с такой силой, что у Олега Петровича нет никаких сомнений: это взрослый, хорошо физически развитый мужчина. Олег Петрович снова проводит рукой по лысине и, профессионально холодея, представляет себе убийцу, как он мог бы выглядеть, ведь волосы у него могут быть такого же цвета, как у дочери. У Олега Петровича есть и версия касательно мотива преступления — месть за насилие над близким человеком, женой или этой самой девочкой, которая используется в качестве приманки. На трупах часто можно различить следы борьбы пострадавшего с девочкой, в виде небольших физических повреждений, вероятно, жертва пытается вступить с девочкой в половой контакт, потом неожиданно нападает мужчина и убивает жертву ножом. Собственно говоря, убийца может действовать и не руководствуясь чувством мести, просто вследствие параноидального желания восстановить общественную мораль. Олег Петрович знавал одного убийцу, который убил своих троих детей, как считал, в перспективе таких же поганцев как он сам, чтобы человечеству жилось лучше. Как бы то ни было с монахом, произошло то, чего Олег Петрович боялся всю свою карьеру — он должен расследовать серийное убийство.
