Никто не осмеливается перечить ему. Все топоры возвращаются в перевязи на спинах, и мы двигаемся дальше все вместе. Отец и охранники держатся между нами, словно мы могли бы затеять потасовку в их присутствии.

Путь до деревни кажется бесконечным, хотя в этот раз мы идем по дороге, а это гораздо легче. Не приходится беспокоиться о жгучих побегах аггера, ядовитых иголках поросли юуна или ползучих лозах змееловки, в которых может застрять нога.

Как только мы оказываемся в деревне, отец набрасывается на четверых парней, идущих за мной.

– Раз вы думаете, что уже взрослые, отправляйтесь-ка и проявите доблесть в патрулировании периметра этой ночью.

Не глядя в глаза отцу, Хавард уточняет:

– Как долго мы должны нести стражу?

– Пока не позовут на инициацию.

Это явное наказание. Лишение отдыха перед самым важным днем в нашей жизни.

– А Расмира? – спрашивает Торрин.

– Тебя это не должно волновать. Оставайтесь здесь. Если я услышу от ваших родителей, что вы явились домой, то для вас всех это будет означать изгнание и назначение маттугра.

Все мы храним молчание.

На старом языке слово маттугр означает «доблесть», но не в смысле «физическая сила». Это скорее испытание, сложное задание. Маттугр могут назначить лишь в случае, если кто-то потерял честь. Единственная возможность ее вернуть – попытаться выполнить поставленную задачу. Попытаться, так как поручение всегда заканчивается смертью.

На моей памяти еще никому из людей нашей деревни не назначали маттугр, но я слышала истории о заданиях, которые давали раньше.

Идти тысячу дней без перерыва на сон и еду.

Спрыгнуть с высочайшего утеса и приземлиться на обе ноги.

Провести ночь на берегу озера.

Остальные испытания менее очевидны в своей опасности, но и они приводят к гибели.

Убить гуанодона и принести скелет.

Достать зуб из пасти горного льва.

Встретиться с зираптором без оружия.

То, что отец грозит назначить маттугр, означает, что он в ярости.

– Расмира, следуй за мной, – отец разворачивается и ведет меня вглубь деревни. Кругом царит тишина. Все спят, не считая тех воинов, которые обходят окраины и высматривают опасность. Отец марширует через входную дверь, даже не оборачиваясь проверить, иду ли я за ним. Часть меня испытывает искушение сбежать.

Тем не менее я прохожу внутрь, и металлическая дверь плотно закрывается за спиной. Мы мало что делаем из древесины, так как она становится хрупкой и непрочной, стоит только отделить растение от земли. Построенные для перевозки припасов телеги сгниют уже через несколько дней.

Наш дом – самый большой в деревне, с огромной комнатой для приема посетителей. Она украшена изысканными вещицами, указывающими на наше положение: красиво вырезанной из мрамора и устланной перьями птиц мебелью, развешанными по стенам рогами разных чудовищ, прелестнейшими фигурками, мастерски изготовленными из самоцветов.

Мать и сестры выбегают на звук захлопнувшейся двери.

– Ты в безопасности, – произносит мать, – хвала богине! – Она устремляется к отцу, но застывает с вытянутыми навстречу ему руками.

– Ты знала, что Расмира покидала дом? – требовательно вопрошает он.

Мать, наконец, замечает, что я стою рядом с отцом, и на секунду задумывается. Я вижу, что она хочет солгать, сказать, что она, конечно же, знала об этом. Но быть пойманной на лжи – смертный грех.

– Я не знала! Я думала, она в своей комнате, – скорее всего это тоже не совсем правда. Сомневаюсь, что она вообще обо мне думала. Отец взглядом указывает на трех девушек, стоящих подле нее.

– Тормиса, Алара и Ашари тоже не в своих комнатах.

Это вторая, третья и четвертая его дочери соответственно. Самая старшая, Салвания, уже вышла замуж и живет теперь в своем доме. Иррения – пятая по счету – похоже, еще не вернулась.

– Ты же знаешь Расмиру, она всегда все держит в секрете! Откуда я могла знать?

– У Расмиры особая судьба, – начинает отец. Я закрываю глаза в ужасе от того, что сейчас будет. Уверена, стоит открыть глаза, и я увижу разъяренное лицо матери. – Она станет воином и будет защищать нашу деревню. Она возглавит наших людей после моей смерти. Она уже сейчас лучше всех остальных учеников. Кому еще могу я доверить свое наследие?

Последняя фраза – это уже слишком. Мать отшатывается в отвращении. Она вообще не хотела детей, сама не раз так говорила. Она надеялась подарить отцу наследника мужского пола и затем пожить для себя. Но одна за другой появлялись девочки, всего шесть дочерей. Мое рождение прошло с осложнениями, и теперь она не может больше иметь детей. Она, конечно, только обрадовалась, но отец не перестает ее за это упрекать.

– Я ушла по собственному желанию, отец, – говорю я. – Меня и ругай. Не мать.

Он пропускает мои слова мимо ушей.

– Ты хоть представляешь, как важен для нее завтрашний день? Ей предстоит пройти сложнейшее испытание, чтобы стать полноправным муж… полноправной женщиной.

– Отец… – делаю я еще одну попытку.

– Иди в свою комнату, Расмира. Отдыхай.

– Но ты оставил остальных стеречь границы деревни! Какое наказание ты назначишь мне?

– Твой глаз не открывается – это достаточное наказание. Эти мальчишки напали на тебя в лесу, поэтому их наказание более суровое.

– Торрин на меня не нападал. Он был на моей стороне.

– Это он убедил тебя сбежать сегодня из дома?

Мое молчание служит ему ответом.

– Сейчас же марш в постель! Вы тоже, девочки, отправляйтесь по комнатам. Где Иррения? Пусть она осмотрит Расмиру.

– Еще не пришла, – торопливо произносит мать, радуясь дать хоть один ответ.

– Ну ладно. Дождись ее и отправь к Расмире, как только вернется. Я иду спать.

Перед тем как побрести в спальню, отец хлопает меня по плечу. Мать пристально наблюдает за этим проявлением привязанности.

– Прости, – шепчу я ей.

– Торлон распорядился, чтобы ты отправлялась в кровать, – резко бросает она в ответ, – вот и иди. Завтра мы распрощаемся с тобой раз и навсегда. Жду не дождусь!

Она усаживается на одно из мягких кресел, глядя на входную дверь прямо перед собой. Сестры разбегаются по комнатам, и я следую их примеру, не желая оставаться с матерью наедине.

Моя комната – последняя в конце длинного пустого коридора. Угли камина ярко мерцают, освещая спальню. Наша домоправительница Эльда разожгла огонь прямо перед тем, как я легла. С тех пор прошло совсем немного времени, а кажется – целая вечность.

Не собираюсь сейчас спать. Если ребятам досталась в наказание бессонная ночь, то и я не сомкну глаз. Я сажусь на пол и вытаскиваю из-под кровати небольшую шкатулку.

Хорошо, что Эльда не слишком любит протирать пол под кроватями.

Я откидываю крышку и разглядываю сверкающее содержимое своей сокровищницы.

Мать и все сестры, за исключением Иррении, выбрали своим ремеслом изготовление украшений. Все рудокопы приносят лучшие из добытых драгоценных камней матери в надежде снискать ее расположение. Иногда они приходят и без самоцветов, лишь бы увидеть ее. Моя мать – самая красивая женщина в деревне, о чем она неустанно мне напоминает. Уверена, в Книге Добродетелей Рексасены моей матери посвящена самая большая глава.

Сверху в шкатулке лежит ожерелье из сапфиров, самый крупный камень по центру размером с ноготь большого пальца. Моя старшая сестра Салвания подарила мне украшение на прошлый день рождения. Под ожерельем виднеется браслет с рубинами по ободку. Это от Тормисы. Алара и Ашани же сделали мне подходящие к браслету рубиновые серьги.

Я ни разу не надевала драгоценные безделушки из шкатулки, не считая их примерки перед зеркалом в спальне. Я сгорела бы от стыда, если бы отец заметил меня: воины не носят украшений. Даже Торрин получил нагоняй за браслет, напоминающий о сестре, поэтому теперь он все время пытается спрятать его под доспехами.

Мать бы скорее всего рассмеялась и отпустила едкий комментарий про невозможность скрыть отсутствие женственности за самоцветами.