На всякий случай, состроив внимательную морду лица, уставился на водрузившегося на ноги Кравчука.

Кравчук бодренько, этаким живчиком, поднял руку, прокашлялся для привлечения внимания и, подняв налитую стопку, закатил какую-то невнятную, еле слышимую тосторечь. До меня доносились только обрывки фраз и междометия.

— Давайте выпьем господа….мы сегодня собрались ….. завтра знаменательный день…. конец ненавистного режима….исторический момент….. европейская семья народов с нетерпением….. право наций на самоопределение и бла, бла, бла…

Шушкевич, сидящий рядом, согласно кивал головой на каждый спич, и дирижировал свободной от вилки рукой, энергичными взмахами поддерживая соседа.

Что он такое несет, что-то смутно узнаваемое? Странная компания, созрела, наконец, мысль, а я тут в каком качестве? Растекшийся мыслями по древу Кравчук на заднем фоне продолжал бубнить. Я боролся с нарастающей алкогольной интоксикацией, меланхолично ковыряясь в куске фаршированной щуки, проявившейся непонятным образом на моей тарелке, пока я разглядывал Кравчука.

Рожи знакомые, румяные, какие-то неестественно помолодевшие, только почему у меня такое ощущение, что я их сто лет не видел?! Они что, только что от визажиста? Артисты, тля! Что-то мне хреновато, зал начал плавно вращаться вокруг меня странным образом, не меняя координат свинтуса и щуки.

Я еще раз с опаской покосился на свое левую руку, и с отвращением сжал пальцы в жмень.

В голове гудело, шумело и подкруживало. В собственный головной шум органично вплетался бубнеж Кравчука с Шушкевичем. В брюхе взрыкивало и подташнивало, все вместе не давало сосредоточиться. Не могу вспомнить, как я очутился в такой приятной компании, не могу понять, где я вообще и кто!

Бывает ощущение дежавю, когда все вроде бы новое, да чем-то знакомо. А тут вроде и не новое и знакомое, а в комплексе не складывается композиция.

"Дааа, пить надо меньше", — загрустил я, подпирая рукой подбородок. Щеки тут же выскользнули и свисли вокруг ладони. — "А рожа-то у меня шире жопы, и когда только нажрал? Вон, какие брыли из под руки выдавились".

Окончательно расстроившись, я со скрипом отодвинулся от стола вместе со стулом и, неуверенно поднявшись, покачиваясь, потопал к выходу из банкетного зала.

Родина не заметила потери бойца, вернее заметил один — правый сосед.

Бурбулис шустро выметнулся следом. Догнав меня на выходе, ухватил за рукав и сосредоточенно выговорил, проглатывая гласные звуки: — Брис Николаеич, у нас звтра пыдписние вжных до… ку… ментов, вам надо от, отдо, ик! Двай-те я првжу вас. В нмер.

— Веди Сус-с-са-санин и отцепись, пан-ик-машь, — передразнил я его и махнул рукой, — вперед топай.

Бурбулис шустро поскакал по коридору.

"Как будто и не пил, гад прилизанный".

Я, периодически, шоркая левым плечом по стене, за ним. Заносит меня налево от чего-то. Наверно как настоящего мужика.

Подойдя к номеру, я тормознул Бурбулиса на входе: — Стой, дальше сам, иди. Короче иди, иди, иди спать, принесешь с утра почитать штаа подписывать будем.

Закрыв двери, я попытался разглядеть помещение, в тщетной попытке сфокусировать взгляд сквозь алкогольную завесу. Отделанная светлым деревом комната в стиле охотничьего домика, вся мебель: кровать, платяной шкаф, письменный стол из натурального дерева. Окна задрапированы темными шторами, за окном чернота.

"Жить можно", — резюмировал я и принялся раздеваться. Снял пиджак, повесил его на спинку стула, придерживаясь рукой за спинку кровати, скинул туфли и стащил брюки. Попытался расстегнуть рубашку и запонки, но с задачей не справился, — "ну и хрен с ним", — стянул покрывало и с облегчением рухнул на кровать.

"А белье то аж хрустит, накрахмалено — жуть!" — Колыхнулась затухающая мысль.

Дверь, скрипнув, отворилась и в комнату кто-то зашел, чуть слышно поцокивая каблуками.

Каблуки процокали до кровати, их хозяйка осторожно укрыла меня одеялом, пошуршала моими тряпками и уцокала к выходу, выключив свет, закрывая за собой дверь.

"Что же я тут делаю, и где это тут, и я хто?"

В голове всплыли какие-то Беловежские соглашения. [1] О, точно, вспомнил, они козлы все порушили! Так, а я здесь почему? Тоже из козлов? И где это я интересно? Пришла еще одна интересная мысль — Вискули, Беловежские соглашения. Беловежскую пущу знаю, причем здесь соглашения какие-то. Это мне с Кравчуком соглашаться надо что ли? Что он там плел про единую семью европейских народов? Какая там историческая….роль? Сквозь хмельной туман пробивалось твердое неприятие задуманного.

"Что-то я не додумал, куда-то не туда. Черт, голова кружится и в сон клонит с непреодолимой силой. А а а а а все, спаааать", — проваливаясь в беспамятство, протянул я, — "завтра додумаю и где я. И кто….я".

Глава 1. Я Ельцин — не хухры мухры.

Сон отступал медленно, но уверенно! Я попытался расслабиться и ухватить тающее воспоминание, доспать, досмотреть ускользающий сон, но утро неуклонно заявляло свои права и вот только уже ностальгическое воспоминание о чем-то родном и близком, воспоминание о какой-то большой потере, еще удерживалось в памяти, подтверждаемое такой тоской, что хотелось взвыть раненой белугой.

"Нет, не доспать и не досмотреть", — с сожалением вздохнул я после пяти минут бесполезных попыток погрузиться в нирвану, — "надо вставать".

Откинув одеяло, я поднялся и подошел к занавешенному окну. Отдернув штору я попытался всмотреться в обстановку за окном и пусть на похмельную, но уже трезвую голову понять — где я все-таки нахожусь.

За окном, освещаемый уличным фонарем, черной стеной нависал могучий лес. Толстые стволы деревьев подходили прямо к подъездной дороге.

"Пуща" — всплыло в памяти. — "Беловежская, другой не знаю. Где пуща там и зубры. Дааа… зубры еще те вчера за столом сидели: Кравчук, Шухевич. Меня этот как его — турнепс, Борисом Николаевичем величал, то бишь я Ельцин? Только не могу понять, почему я ничего не помню, как-то не отождествляю себя с ним!"

"Борис, Боря, Ни-ко-ла-евич", — по слогам повторил свое имя и отчество и, подняв левую руку к носу, с отвращением посмотрел на трехпалую кисть. Если лапа моя, почему так омерзительно выглядит? О, вспомнил! В детстве раскопали с друганом гранату, как же его звали-то? Не помню! Дружку кердык, а у меня во — клешня! Черт, воспоминания какие-то невнятные, как будто прочитанные и давно забытые, а не пережитые! Расстроено махнув рукой, я направился поискать санузел или что-то в этом роде.

Нащупав возле входной двери включатель, я зажег свет и огляделся. Справа от входа откровенная дверь с фигуркой писающего мальчика.

"От, это мне насущно необходимо! Не мальчик, а дверь естественно, точнее помещение за ней".

Возле кровати стойка с наглаженным костюмом и рубашками. Когда успели, я вчера, как снял, так и покидал одежку куда попало.

"Вот это сервис понимашь, штааа надо!"

Расстегнув мятую сорочку, стащил с плеч и, бросив на кровать, направился проверять помещение с мальчиком.

Сделав неотложные дела, я подошел к большому настенному зеркалу, нависающему над умывальником. Из зеркала на меня воззрилась опухшая от сна и тяжелого похмелья, брылястая харя. И что же она такая противная то, моя рожа!? Ладно, какая есть физиономия, ту и будем в порядок приводить, другой все равно не дадут!

На полочке, под зеркалом, лежали новая зубная паста, мыло, тюбик импортного геля. То ли для бритья, то ли после, то ли внутрь. Проклятые капиталисты, не могли перевод сделать, ну да ладно только дайте время, я вас научу Советскую Родину любить! Гадай, теперь что там внутри. В стаканчике торчали две новые зубные щетки и одноразовый бритвенный станок.

Я умылся, посомневавшись, намазал морду гелем и поскреб станком щетину, пучками торчавшую в разные стороны, старательно натягивая отвисшую кожу, чтобы не пораниться. Почистив зубы и освежившись французской туалетной водой, я немного приободрился. Пока брил лицо, даже вроде, как и привык к той морде, что отражалась в зеркале. А куда от себя денешься!