В тот же день я рассказала об этом Гале (тогда мы еще по вечерам беседовали), они все вчетвером озадаченно переглянулись — Анатолий многозначительно вскинул бровь, Татьяна вспыхнула, Тоша неуверенно пожал плечами, а Галя нахмурилась.
— Ну, между собой, как хотят, — буркнула она, — а дома будет называться тем именем, что я ей дала.
Но, по крайней мере, в садике Дара просто перестала откликаться на другое имя. Галя упорно продолжала называть ее Даринкой, но, похоже, только ей одной девочка это и позволяла. Когда в октябре мы приехали к Татьяне и Анатолию день рождения Игоря праздновать, я случайно подслушала разговор Тоши с ними — он, пока Гали рядом не было, называл Дару по-новому.
Татьяна уже тогда начала меня допрашивать, подружились ли Игорь с Дарой с другими детьми и легко ли те принимают их в свои игры. Я рассмеялась.
— Ну, вы столько над ними потрудились, — сказала я ей, — что нечего теперь удивляться, что им с другими детьми скучно.
— Что значит «скучно»? — всполошилась она. — Они что, противопоставляют себя коллективу?
— Господи, вот же начиталась! — потрясла я головой в шутливом ужасе. — Да играют они с другими, но только, когда им хочется. И недолго — им просто с куклами и машинками возиться неинтересно. Им нужно Игру придумать — с ролями и развитием сюжета. А если крик и слезы начинаются, если кто-то игрушки не поделил…
— Из-за них начинается? — опять вскинулась Татьяна.
— Да ничего из-за них не начинается! — разозлилась я. — Детям же только то нужно, что у другого в руках! Они в таком случае сами отдают эту игрушку и прекрасно без нее друг друга занимают. Татьяна, ты меня извини, но если бы другие родители, у которых дети двух слов связать не могут, так за них беспокоились, тогда бы я, наверно, поняла, но ты-то чего кипятишься?
Но она все не унималась — просила меня следить за тем, чтобы Игорь с Дарой постоянно среди других детей были, не замыкались исключительно друг на друге. Мне трудно было с ней согласиться — в садиках разные дети встречаются, бывают и такие, от которых ничего хорошего не наберешься. До сих пор по своему Олежке помню — его первые месяцы в садике были той последней каплей, которая заставила меня самой туда работать пойти. В конце концов, я все ей пообещала, лишь бы она успокоилась и перестала и Игоря с Дарой, и меня теребить.
И затем всякий раз, когда им случалось в общей куче повозиться, я честно ей об этом докладывала. Разумеется, для этого мне приходилось внимательно к ним приглядываться, и со временем, честно признаюсь, меня просто захватило такое наблюдение.
Игорь был явным интровертом — он предпочитал либо просто разговаривать, либо строить что-то из того же песка на площадке, либо карандашом на листе бумаги что-то творить, либо просто наблюдать за окружающими. В этом он точно в Татьяну пошел. А вот Даре нужна была кипучая деятельность (она все быстрее делала и тут же хваталась за что-то другое), даже когда они вдвоем уединялись где-то в сторонке — и, разумеется, публика.
Обычно эту функцию с удовольствием исполнял Игорь, когда она перед ним спектакль одного актера разворачивала, а она еще временами чуть в сторонку поглядывала, словно и других, воображаемых зрителей одаривая улыбками, поклонами и воздушными поцелуями. Игорь старательно делал вид, что не замечает такого невнимания к себе, но нос у него то и дело морщился.
Такие представления не могли, конечно, не заинтересовать и других детей, особенно, девочек, и бывало, что возле Игоря с Дарой целая толпа собиралась. Она их всех обычно просто спроваживала — начинала рассказывать им, что они с Игорем делают и что нужно делать всем остальным, размахивая руками и тараторя с такой скоростью, что дети скоро отходили от нее с совершенно ошарашенными лицами. Игорь обычно пережидал вторжение без единого слова и, как всегда, внимательно наблюдая за окружающими.
Но иногда Даре в голову приходила идея такого масштаба, что для ее исполнения ее одной явно не хватало, и тогда она сама (но с неизменно следующим за ней Игорем, конечно) подходила к другим детям и предлагала им свою Игру. И вот тогда я заметила одну очень интересную особенность.
Лидерство Дары Игорь принимал только наедине с ней. Если она начинала и ему, наравне со всеми, рассказывать, что делать, он спокойно бросал ей: «Не буду», разворачивался и уходил рисовать, например. После чего у Дары почти мгновенно пропадал интерес к придуманному действу. Причем, он никогда не дулся — стоило ей вновь подойти к нему, он с удовольствием показывал ей свой новый рисунок и продолжал разговаривать, как будто и не было этого перерыва в общении.
Татьяне я об этом не стала рассказывать — опять панику поднимет по поводу его «необщительности». А вот я бы не решилась ни упрямством, ни капризом его поведение назвать — в разговоре со взрослыми я, например, ни разу от него это «Не буду» не слышала. Просто, сталкиваясь с чем-то ему неприятным, он не спорил и не возмущался, а всего лишь молча отходил в сторону, отказываясь как подчиняться, так и воевать за свои права. Между прочим, точно так же, как и сама Татьяна всю жизнь поступала — но только пойди же ты, докажи ей!
Дара урок Игоря усвоила очень быстро. Затем она другим детям не свою, а их с Игорем общую Игру предлагала — словно второстепенные роли раздавала, даже не обсуждая то, что места двух главных персонажей уже заняты. И, рассказывая об их новой задумке, она никогда больше не говорила «Я», и Игорь, спокойно стоя рядом, без единого слова возражения отдавал ей права постановщика сцены — исключительно такой, в которой он, так же, как и в жизни, являлся неизменным и незаменимым спутником главной героини.
И вот еще один необъяснимый момент. В любой компании детей верховодила всеми Дара. Она без малейшего смущения командовала, где кому стоять, как говорить, куда смотреть и что делать — и никто никогда на нее не обижался. У нее просто талант какой-то был располагать к себе людей! Она с самого рождения оказалась очень красивой девочкой, но затем к внешней привлекательности у нее добавилось умение очаровательно улыбнуться, трогательно распахнуть глаза, внимательно заглянуть в лицо и доверчиво коснуться руки — умение, которым она уже в свои три с небольшим года вполне сознательно пользовалась. Временами мне даже казалось, что в те моменты, когда они с Игорем уединялись, она упорно тренировалась, оттачивая это свое умение на той воображаемой публике.
Игорь же, когда заговаривал, всегда был более прямолинейным, и, хотя он, как правило, предпочитал помалкивать и наблюдать, дети относились к нему куда более настороженно. И нужно признать, что инцидент, который произошел у нас ближе к зиме, уж никак не добавил ему популярности.
В тот день вечером у нас случился скандал. Один из мальчиков во время полдника опрокинул на себя стакан с компотом, я его, разумеется, переодела в запасные колготки, а запачканные положила в его шкафчик. Вот эти-то колготки и не нашли вечером его родители — и подняли крик, заставив меня все помещение группы обыскать. Они обращались то ко мне, то к своему сыну, пытаясь определить виновника пропажи, но мы с ним твердо стояли каждый на своем: я положила колготки в шкафчик, он их оттуда не брал.
Еще оставшиеся к тому моменту дети сбились в кучку, тревожно наблюдая за разбирательством. И вдруг из этой кучки раздался твердый и уверенный голос Игоря.
— Алеша обманывает, — спокойно заявил он.
— Что? — мгновенно взвилась Алешина мама. — А ты откуда знаешь? Ты видел, что ли, как он их брал?
— Нет, — невозмутимо ответил Игорь, глядя ей прямо в глаза. — Но я знаю, что он боится, что вы его ругать будете.
Оба Алешиных родителя тут же заняли защитную позицию — и неважно, что за минуту до этого они были готовы не только отругать, но даже наказать своего сына. Чего я только не наслушалась — и про то, что они не намерены такую напраслину терпеть, и про то, из кого стукачи вырастают, и про то, кто этому способствует. А когда на следующий день нянечка нашла эти злополучные колготки за шкафчиками, то вместо разрешения конфликта дело кончилось тем, что Алешин папа обвинил Игоря в том, что тот специально их там спрятал, и потребовал встречи с его родителями.
