— Мне кажется, — сдержанно заметил я, — что не стоит ребенку столь неограниченный доступ к технике предоставлять. Да еще и без должного надзора.

— Да брось ты! — поморщилась Татьяна. — Он совершенно случайно до телефона добрался и не менее случайно в кнопку пальцем ткнул. Он и все игрушки точно также тискает.

— А тебе не приходит в голову, — возмутился я столь несерьезным отношением к инциденту, — что тот факт, что полугодовалый младенец совершенно случайно именно в нужную кнопку пальцем ткнул, может показаться подозрительным?

— Кому? — прищурилась она. — Ни один нормальный человек в этом ничего, кроме забавного казуса не увидит. Дети — они, как обезьянки. И если мне постоянно тебе звонить приходится, чтобы доложить, как у нас дела, то понятное дело, что он меня копирует. Дети сейчас пользоваться мобильным учатся раньше, чем читать или писать. Это даже вашим не может странным показаться, если они хоть какое-то понятие о современном мире имеют.

— Сейчас накличешь! — резко оборвал ее я.

Не прошло и недели, как нам обоим вспомнился этот разговор. И опять на повышенных тонах. Не знаю, кто из нас его накликал, но в нашем доме опять появился наблюдатель. Ненадолго, правда, но, как и следовало ожидать, в мое отсутствие. Татьяна позвонила мне в полной истерике, когда я домой от своих загородных клиентов ехал — слава Богу, хоть додумалась дождаться, пока тот исчезнет. Я тут же свернул на окружную — в центре города вечером обязательно хоть в одну пробку, да попадешь.

Дома я застал Татьяну с Игорем в коридоре, прямо у входной двери, с одинаково бледными, перепуганными лицами. Как выяснилось, как только Игорь приклеился глазами к окну в спальне, со смехом протягивая к нему руки и заинтересованно агукая, Татьяна схватила его на руки и принялась носиться из комнаты в комнату, не давая ему издавать ни одного звука и смотреть ни в одну точку. Больше пяти секунд. И за те полчаса, что мне понадобились, чтобы домой домчаться, она и его, и себя почти до нервного срыва довела.

— Да что же ты делаешь? — рявкнул в сердцах я. — Ты же его до смерти испугала! И наблюдателю прямо показала, что он его видит. И что ты знаешь, что он его видит, и главное — кого он видит! И это после того, как я тебе рассказал, что его рассматривают как потенциальную причину срыва режима секретности?

— А что мне делать? — запальчиво возразила мне Татьяна. — Я же понятия не имею, где эта ищейка ваша топчется и что при этом делает! Он же каждую минуту может Игоря схватить и… — У нее дыхание перехватило.

С коротким тревожным уханьем Игорь принялся ощупывать ей лицо. Затем он повернулся ко мне, и в лицо мне ударило раскаленной, гневной волной. Здравствуйте-пожалуйста, а я здесь при чем?

— Ничего не делать! — окончательно рассвирепев, заорал я. — Не обращать внимания на то, на что Игорь не должен обращать внимания. И находиться с ним рядом, чтобы ни у кого до него руки не дотянулись! И отвлекать его…

— Да как мне его отвлекать? — завопила Татьяна зазвеневшим вдруг голосом. — Он на игрушки даже смотреть не хотел!

— Книжки с ним читать! — заговорил я тише, но быстрее, зная по опыту, что перед ее слезами мне долго не устоять. — Песни петь! Зарядку делать! Танцевать — вон музыку погромче включить, чтобы эти незваные уши заложило! Гулять идти! К реке. Чтобы камешки в воду бросать. А уж куда они полетят — это как получится.

Прикусив губу, Татьяна резко развернулась и ушла в спальню. Много времени мне в тот вечер понадобилось, чтобы успокоить ее. Игорь тоже отказался со мной разговаривать — отворачивался, с рук у Татьяны не сходил, прижимался к ней, мурлыкал что-то успокаивающее. Только перед самым сном удалось мне убедить его, что Татьяна не из-за меня расстроилась. Очень осторожно убедить — мне вовсе не хотелось, чтобы следующее появление наблюдателя встретило с его стороны уже не дружелюбно заинтересованный, а откровенно враждебный прием.

А он продолжал появляться. Когда раз в неделю, когда в две. И неизменно в мое отсутствие, сволочь! Мне даже рассказывать об этом не нужно было — я по одному Татьяниному виду сразу догадывался об очередной незримой и безмолвной, а оттого еще более пугающей инспекции. Она уходила в себя, коротко отвечала на мои вопросы, и движения у нее становились емкими и собранными, словно она в тугую пружину перед броском сжималась. Игорь тоже в такие вечера казался необычно притихшим и задумчивым. Насколько я понял, он перестал встречать наблюдателя как дорогого гостя, и Татьяна тоже твердо решила не поддаваться на провокации последнего — при его появлении они тут же собирались на прогулку.

Мы вообще все чаще стали на улице бывать. Повезло нам в том году с погодой — и осень долго продержалась, и весна рано пришла. Мне, конечно, хотелось думать, что это отцы-архангелы захотели хоть чем-то мою жизнь облегчить, но вряд ли — им намного проще было бы прямо у меня спросить, не доставляет ли мне незримое наблюдение каких-либо неудобств.

С приходом тепла возле реки с каждым днем появлялось все больше народа, а с ним и детей. В апреле Игорь уже вовсю рвался ходить — его, разумеется, приходилось крепко под мышки поддерживать, чтобы он просто ноги по земле переставлял, но сидеть в коляске он категорически отказывался, а дать ему по песку поползать — Татьяна.

При виде других детей Игорь поначалу пришел в неописуемый восторг. Одаривал их улыбкой от уха до уха, норовил до них дотронуться, возбужденно повизгивал, протягивал им все свои игрушки — и, нужно признать, получал в ответ не менее восторженную реакцию. Но я заметил, что минут через десять-пятнадцать он неожиданно терял интерес к любому из них, и вскоре мы уже с огромным удовольствием прогуливались или усаживались где-то втроем. А я так и втройне радовался: и от многоголосого визга уши не закладывает, и Игорь явно наше с Татьяной общество любому другому предпочитает, и Татьяна только в эти моменты полностью успокаивалась и снова превращалась в ту прежнюю, ушедшую мыслями в светлые выси, мечтательницу, ради которой я с такой готовностью перевернул всю свою жизнь с ног на голову и которой мне так в последнее время не хватало.

Вот я всегда говорил, что общение с природой — лучшее средство от любых стрессов!

Именно поэтому, когда позвонила Света с приглашением на дачу, чтобы отпраздновать там ее день рождения, я ухватился за эту идею двумя руками. И плевать мне, что там наверняка и Марина со своим эскадроном окажется, и Тошина роковая красотка опять, скорее всего, Игорю собой весь окружающий мир затмит! Мне очень хотелось, чтобы Татьяна хоть один день провела в обычной человеческой компании, погрузилась в обычные для этой компании воспоминания, поболтала об обычных житейских мелочах — не оборачиваясь, вздрагивая, каждую минуту в поисках ставших также обычными, к сожалению, в последнее время неприятностей.

Организовать ей такой день было проще простого. Нужно всего лишь выманить детей в сад или во двор, чтобы за нами и Тоша увязался, и наблюдатели, если появятся, ею незамеченными остались, и разогнать куда-нибудь с поручениями Марининых гусар.

Первая часть моего плана удалась на славу. Света свой день рождения на майские перенесла, чтобы не на один день на дачу выехать, и начало последнего весеннего месяца оказалось скорее летним — с утра на улице такая жара стояла, что мы с Игорем в одних футболках поехали. Лишь только увидев надувной бассейн во дворе перед Светиным домом, Игорь восторженно ахнул и согласился войти в дом только после того, как обнаружил в нем Даринку.

Я решил, что получасового участия в неизменном застолье будет достаточно: Игорю с Даринкой — чтобы себя, как следует, продемонстрировать, девчонкам — чтобы отключиться типичным для их встреч образом от всех вокруг, Марининой когорте — чтобы соскучиться от вынужденного безделья, мне — чтобы заморить червячка. Позавтракать-то со всеми этими сборами утром так толком и не удалось.

Затолкав в себя пару тарелок салатов, я стрельнул глазами по сторонам — похоже, пора, все уже в нужной кондиции. Пнув Тошу под столом ногой, я встал.