Но работа прежде всего; она наклонилась и подтолкнула эту несчастную из породы полосатых в малый лоток подачи корма Моцарту, из которого дороги назад не было.

— Прощай навсегда, пушистый шарик.

Не дав себе даже задуматься, Майкл точно так же обошелся с собакой, чудом избежав укуса, когда хлопнул пса по крестцу. Автоматически закрывшаяся дверца не позволила животному броситься на него.

— Пес внутри, — доложил Майкл.

— Пошевеливайся, Моцарт, — ласково сказала Дарси, становясь на колени возле стеклянной стены и всматриваясь в происходившее в клетке чужого, — у тебя пара гостей.

Майкл видел, что сидевший за пультом Деймон напрягся и ткнул пальцем в кнопку «Запись», как только Моцарт заметил животных и направился к ним. Старика охватило мимолетное ощущение сочувствия композитору, и он затаил дыхание. На что будет похож вопль чужого? Таким ли он окажется красивым, как думает Деймон? Из динамиков послышался голос чужого, но его звучание совершенно разочаровало пожилого биоинженера: Моцарт издал один из мрачных глухих звуков, которые Майкл до сих пор слышал только в записях из фильмотеки; Деймону и Дарси он, несомненно, напомнил то же самое… шипение раскаленного докрасна железа, когда его погружают в воду. Внезапно взвизгнула кошка, и тут же послышалось поразительно свирепое рычание пса, заставившее Майкла вытаращить глаза: неизвестно, чему еще научила жизнь бродячую собаку, но она оказалась докой по части демонстрации голоса более грозного животного, чем была на самом деле.

Но Моцарт… вряд ли он воспринял это как вызов. Неуловимое движение чего-то иссиня-черного, и все было кончено. Моцарт раздавил обоих животных, как человек раздавил бы муравьев. Так опускается длань Господня, чтобы стереть с лица земли того, кто не внял предостережению. Четыре секунды гробовой тишины, затем плечи Деймона поникли, и он нажал кнопку остановки записи.

— Мало, — заговорил он удрученным голосом, — эти животные… они ничто. Ничто. Вы что-нибудь слышали? Боже правый, да он смеется над нами. Кошки, собаки — для него это лишь ничтожная забава. — Он спрятал лицо в ладони и стал скрести пальцами щеки, затем опустил трясущиеся руки и тупо уставился на них. У Майкла возникло подозрение, что Эддингтона одолевают галлюцинации. — Нам надо достать более крупное животное. Боже мой, пусть это будут овцы, коровы, быки. Если ему не подсунуть такое, что он сам найдет достойным соперником, мы не услышим от него ничего другого. Только шипение, не больше.

Оба биоинженера промолчали, но глаза Дарси сузились, и она отвернулась от Майкла. Он вспомнил их безмолвный обмен взглядами.

Сомневаюсь.

С коровой все вышло так же бессмысленно, как и с овцой, но Майкл ни с кем не стал делиться тайным недовольством тем, что в улье стало пахнуть, как на скотном дворе, а записанные Деймоном звуки он мог бы получить и на бойне скота. Пожилого биоинженера очень беспокоило, что прохожие обратят внимание на деревянные клети возле грузового подъезда и станут интересоваться, с какой целью в концертный зал понадобилось привозить животных, но оказалось, что до этого никому не было дела. Оставленные порожние клети наполнили улей запахами пота и навоза животных. Несколько дней и от них троих исходили те же запахи, пока служба безопасности не нашла наконец рабочих, которые вынесли из помещения громоздкие вонючие ящики. Майкл видел, как Дарси, манеры которой всегда отличались хладнокровием и невозмутимостью, понюхала рукав своего жакета и брезгливо поморщилась, поняв, что запахом животных пропиталась вся ее одежда.

Чужой быстро покончил с коровой, которая лишь замерла на месте и скорбно мычала, пока Моцарт не выпотрошил ее. Овца была проворнее, по крайней мере заставила Моцарта погнаться за ней, но конец оказался скорым, запечатленным в звукозаписи Деймона всего лишь жалобным блеяньем обезумевшего животного.

Все трое с трудом выносили компанию друг друга в течение трех бесконечных дней, пока не прибыла наконец клеть с животным из Индии. Оно было значительно крупнее предыдущих и явно обладало дикой силой, не в пример всему, что они выставляли до сих пор в качестве противника этой форме жизни с Хоумуолда. Какими бы отвратительными ни выглядели бесконечные убийства животных и зрелище грязного, но методичного пиршества Моцарта после победы, атмосфера ожидания оказалась заразительной, и Майкл ничего не мог с собой поделать, нетерпеливо предвкушая предстоявшее сражение, хотя его возбуждение не шло ни в какое сравнение с тем, как был наэлектризован Эддингтон. К тому времени когда клеть затащили в помещение улья, музыкант превратился в лишенный способности двигаться куль, который едва ли воспринимал обращавшихся к нему Майкла и Дарси; пытаясь отвечать, он запинался на каждом слове, не договаривал фразы, терял нить мысли. Хорошо еще, что оба биоинженера уже достаточно поработали с Эддингтоном и сами знали последовательность предварительной подготовки к записи.

— Приготовьтесь впускать, — пронзительным голосом крикнул Эддингтон и начал отсчет: — Раз, два, три… пошел!

Он хлопнул ладонью по кнопке «Запись» и замер, уставившись вытаращенными глазами на клетку, прислушиваясь к малейшему шороху в словно приросших к его голове наушниках.

Рабочие аккуратно придвинули клеть к входу в клетку Моцарта и наладили синхронизацию запорных механизмов, поэтому Дарси оставалось только нажать рычаг, чтобы одновременно поднялась вверх передняя стенка транспортной клети и скользнула вбок задвижка самого широкого входа внутрь загона чужого. Моцарт приближался к новому гостю, почти не таясь, убаюканный покорностью пускавшихся к нему прежде животных, предвкушая еще одно легкое убийство и вознаграждение за него сытной кормежкой.

Тупоумный, но раздражительного нрава дикий гяур тряхнул головой и захрипел, затем наклонил голову и неуклюжей массой ввалился в клетку. Бык увидел чужого, его глаза налились кровью, из глотки вырвался рев. Он был громким и долгим, похожим на звучание мощного гудка в пустом помещении. Рев нарастал и падал, перемежаясь с грозными хрипами дыхания. Бык покачивался из стороны в сторону и скреб копытами по грубой фактуре пластика пола; его движения были удивительно быстрыми для животного таких размеров и веса.

Все еще не подозревая опасности, Моцарт, немного присев, продолжал приближаться, а гяур низко, насколько позволяли плечи, опустил голову. Новый взрыв рева вырвался из динамиков, еще более мощный и на этот раз явно предупреждающий. Моцарт придвинулся еще ближе, никак не реагируя на поднятый животным шум, очевидно продолжая считать, что перед ним такой же не воинственный противник, с каким пришлось встретиться на прошлой неделе. Это было серьезным заблуждением, и чужой оказался неподготовленным к могучему броску тяжелой туши быка и удару его длинного кривого рога, который пронзил ему левый бок, угодив точно под защищенные панцирными пластинами ребра.

Инерция атаки быка всей массой тела отбросила чужого назад, но брызнувшая из раны кровь-кислота залила морду гяура. Он бешено дернулся от боли, зашатался, внезапно передние ноги быка стали выглядеть слишком слабыми для такой огромной туши — казалось, что они вот-вот подкосятся. Его рев рвался из динамиков, усиливаясь, превращаясь в непрерывный вопль обезумевшего животного. К нему присоединились крики боли и ярости Моцарта, который принялся наносить быку сокрушительные удары когтистыми лапами. Он быстро разорвал его толстую шкуру в десятках мест.

Майкл бросил взгляд на Дарси, затем посмотрел на Эддингтона. Музыкант был предельно сосредоточен, его пальцы порхали над головками и рычажками настройки пульта стойки звукозаписи.

— Прислушайтесь к его пению, — ухитрился вставить слово Эддингтон. Он поднял одну руку, растопырил пальцы, затем сжал их в кулак. — Оно удивительно… это голос пойманной руками молнии!

Из динамиков полился хрип агонии. Майкл снова повернулся к стеклянной стене клетки и увидел, что Моцарт охватил длинными острыми пальцами рога противника.