Характеры
Предисловие
Всякая философия имеет только два основания: любознательный ум и плохие глаза. Не видя отчетливо самих явлений, мы полагаем, что силою мысли проникнем сразу в их сущность — и тогда, быть может, разум вернет зрению утраченный мир. Легче творить, чем воссоздавать. Проще понять, чем увидеть.
Совокупность умозаключений, которую мы называем зрением, находится в состоянии вечной войны с феноменами. Их нужно счесть. Их нужно объяснить. Они необходимы даже солипсизму (чтобы было, что отрицать). Феномены сопротивляются — тем отчаяннее, чем недружелюбнее направленная на них мысль. Острые и тупые ножики мысли вонзаются в их беззащитные тела. Ежедневно, ежемгновенно совершаются бесчисленные убийства деревьев, камней, закатов, пещер, бессловесных и безропотных предметов обихода.
Но и человек, в ряду феноменов, корчится под тем же самым ножиком — ведь человека тоже проще познать, чем разглядеть, как он, например, сморкается. А. И. Герцен как-то с нечеловеческой проницательностью заметил, что клопы только потому живут счастливо, что не догадываются о своем запахе. (А то, разумеется, клопы бы коллективно удавились.) Можно добавить, что люди несчастны, даже если нигде вблизи не воняет. Даже если благорастворение воздухов. Они будут принюхиваться к своим догадкам.
Греческое слово «характер» происходит от глагола со значением «царапать, писать на камне». Предполагается, что это навсегда и ты умрешь таким, каким родился. Но люди не камни — попробуй на них что-нибудь процарапать. Плодотворнее писать стихи на воде: она утечет не быстрее, чем изменится их автор. А каким он все же был? Вот таким. Никаким. Никто не знает.
Если вчера, и сегодня, и сорок дней идет дождь — будет потоп. А если человек сейчас — рассудительный, через час — простодушный, а через сорок дней мы собрались его вспомнить, то каким, интересно, словом? Как мы будем лепить светлый образ, имея в распоряжении только мгновенную смену обличий? Характеры неизменны, но человек не припаян намертво к какому-то одному. Вода принимает любую форму. Можно составить, изучить и описать коллекцию посуды. Что касается воды, то известен лишь ее химический состав.
Все знаменитые моралисты пишут об одном и том же: непонимание, неуважение, беззащитность людей перед собой и друг перед другом. (Умные люди, любящие рассуждать, вообще очень трогательны.) Знаменитых моралистов не читают на том основании, что это было давно, и мертвецы успели умереть всерьез (и еще потому, что чужое остроумие быстро прискучивает). Да, наблюдал кто-то нравы при царе Горохе — а мог бы наблюдать круговорот воды в живой природе. Нравы, как мы видим, смягчились. Вода стала слаще и заметно проворнее.
Наблюдения бесполезны, если считать их основой для каких-либо выводов. Наблюдение может быть самоценным, но тогда не следует рассчитывать на многое. Можно смотреть, оцепенев, — и увидеть, как вода отражается в воде. Можно понимать, зажмурившись, — и убедиться в том же самом. Но если вы говорите: «самого главного глазами не увидеть», это означает только одно: пора купить очки.
Те самые, которые не помогли злосчастной мартышке. Но обязательно помогут любознательному читателю басен, если тот не откажется — на досуге — взять у моралистов или живой природы пару грозных бесполезных уроков.
Великодушие: не прислоняться
Когда заживут раны... и будет хорошая погода... и вознаградят доблестный мартышкин труд... и перестанет подступать к горлу тошный опыт жизни... Иными словами, когда все уже будет все равно, великодушный выйдет посидеть у ворот своего дома на лавочке и с лавочки увидит торжество заката над сухим и строгим пейзажем.
Может быть, он вспомнит тогда всех, кого оттолкнул, боясь быть недостойным, и от кого отвернулся, опасаясь оскорбить, и тех слабых, которых учил быть сильными, и сильных, которым давал уроки смирения, и захлебнувшихся его милосердием, и подавившихся справедливостью?
Ничего такого; ему некого вспоминать, он не запомнил этих людей. Потому ли, что щедрый не ведет счет своим благодеяниям, а гордый — победам, или потому, что благодеяния и победы не имеют цены для безразличного. Всегда оставаться посторонним, жить в мире мечты, не искать и не требовать ее воплощения. Примириться с людьми, как с отсутствием пальм в Сибири, но позволить себе время от времени экспериментировать на опытной делянке: вот будет забавно, если что-то вырастет. А каким взглядом встретит мыслящая пальма первые заморозки... Ведь это всего лишь эксперимент. Любопытно будет посмотреть, как она взглянет, если переживет зиму.
Нет, он никогда не был манипулятором и пальмы растит не для того, чтобы на столе были свежие финики или кокосовое молоко. Если успеешь увернуться, он дружелюбно улыбнется и забудет. Если сможешь удивить, он оценит. Если посмеешь дотронуться... нет, лучше не дотрагивайся. Ты ведь готов к ожогу — а не почувствуешь ничего. Это еще хуже.
Заранее простивший все плохое, он не заметит хорошего и в тропиках старался бы развести ягель. Он водит дружбу с недостойными; ему нравится думать, что «дурное общество» всего лишь пример тавтологии, и ему не нравится, когда жизнь опытами доказывает существование некоторых различий между отбросами и порядочными людьми. Он не интересуется бескорыстием благонравных женщин, а когда его целует гетера, он говорит: интересно, действительно ли ты меня сердечно любишь? Интересно, что он будет делать, услышав «да».
А что же еще он может услышать? Девки ведь тоже, на свой лад, великодушны.
Самолюбие: игра в одно касание
Самолюбие в паре с гордостью: «гордость не хочет быть в долгу, а самолюбие не желает расплачиваться». Самолюбие в паре с тщеславием: «тебя продадут все равно, ты только набивай себе цену». Самолюбивый стихотворец: «Я не имею нужды в похвалах, но не вижу, почему обязан подвергаться ругательствам». А когда речь заходит о самолюбивых дураках? О самолюбивых ничтожествах? О самолюбии больных, обделенных, непризнанных, никому не нужных.
Политкорректное определение причины и следствия: потому и больной, что излишне самолюбивый. Наоборот или как-то еще. Именно в таких случаях начинает казаться, что могущество причинно-следственных связей несколько преувеличено.
Взгляд, одновременно смущенный и дерзкий; рука, готовая ударить и приласкать; ласки, похожие на побои. Ни за что не отведет глаз. Никогда не будет просить прощения. Уйдет домой, будет сидеть в углу на шкуре неубитого медведя и все думать, думать... Да так, ничего нового: цена взгляда, цена ласки, неуместного слова. Нет страха продешевить, главное — рассматривая как один из возможных вариантов — не признаться себе самому, что продешевил. Это очень сложно, если все время думаешь.
Самолюбивый и обидчивый: вы еще пожалеете. Самолюбивый и наглый: еще не пожалели, так мы это легко устроим. Учитывая, что наглость и способность живо чувствовать действительные и мнимые обиды не исключают друг друга, можно вообразить детали страшной мести. Детали хороши — но где энергия исполнения? Деятельности мешает деятельное воображение, и обида работает на холостых оборотах: вечный, но бесполезный двигатель. Иногда же сдерживает известного рода осмотрительность: боязнь выставить себя в ходе осуществления мести на еще большее посмешище.
Самолюбие в паре с благоразумием: наверное, что-то подлое. Благоразумный человек заботится прежде всего о своем благе, а самолюбивый под благом разумеет небесспорную зависимость блага окружающих от усилий его воли и прихоти. Это хорошо сочетается с ослеплением, заблуждениями, горестными заметами сердца и его же безрассудной памятью — но никак не вяжется с легализованной рентой здравого благонравного ума. Благоразумный самолюбец — выродок или единственный не урод в семье, большая редкость.
