Они выбрались на площадь, и тотчас толпа поглотила их. Никто в этой толпе никого не слушал, и в этой толпе было столько же идей, столько же точек зрения, сколько и людей, но эта масса людей, казавшаяся цельным организмом, завораживала. Том видел, как горели глаза Сибил, как она внимала каждому слову, летевшему с трибуны над толпой, – живой натянутый нерв, пульсирующий в такт с каждым из сотен сердец на этой площади. В очередной раз Бренсон убедился в том, как близко ей всё то, чем жил он сам. И сейчас он любил эту девушку ещё больше, если такое вообще возможно.

Но вдруг Том насторожился. Что-то было не так. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы понять. Толпа раздражалась и разъярялась с каждой минутой всё больше, и причиной тому были не только справедливые обвинения в адрес британских властей. Кто-то с краёв напитывал толпу агрессией. Том хорошо знал, чем закончится всё это: часть протестующих встретит следующее утро в полицейском участке, кто-то отделается синяками, когда толпа побежит, но часть этих людей не вернётся в свои дома никогда. Бренсон знал это не понаслышке: во время одного из таких митингов был застрелен Тимоти, а сам Том тогда едва унёс ноги. Он мало заботился о собственной шкуре – в конце концов, свобода Ирландии была тем, чем он жил, и он готов был пойти на многое ради этой высокой цели. Но здесь была Сибил – хрупкая, маленькая, нежная, такая драгоценная. Она была для него ценнее, дороже всего на свете, дороже любых политических взглядов и устремлений. Том живо вспомнил кровь Сибил на мостовой Рипона и её тонкое, безжизненно обмякшее тело в его руках, и холодный пот прошиб мужчину. Здесь не было Метью Кроули, а родовое имя Сибил не значило почти ничего, а Том хорошо оценивал свои шансы против толпы, её кипучей ярости, и против английских солдат, которые очень скоро появятся здесь, если толпа не утихомирится. А они не утихомирятся, он знал это наверняка.

Том ощутимо потянул невесту за рукав пальто. Отвечая на её недоумённый взгляд, он кивнул в сторону выхода с площади.

- Нам нужно идти, Сибил! – настойчиво прокричал он, стараясь перекрыть всё возрастающий шум.

- Но Том! – закричала в ответ Сибил. – Разве ты не хочешь послушать этих людей?!

Бренсон пожал плечами. Ему не терпелось доставить Сибил в какое-нибудь безопасное место подальше отсюда, но он забыл, как она может быть упряма.

- Едва ли я услышу здесь что-то, чего никогда не слышал! И тем более ничего, что стоило бы твоей жизни, - он посмотрел на неё со всей серьёзностью, надеясь, что она поймёт.

И она поняла. И смутилась.

- Но Том, разве я здесь в опасности?

Ему не хотелось представлять Сибил Ирландию и Дублин в таком свете, но он желал быть честен с нею, а потому кивнул.

- Ты помнишь, что случилось в прошлый раз, когда ты меня не послушалась? – смутившись, она кивнула. – Так вот, то, что случилось тогда в Рипоне покажется детской забавой в сравнении с тем, что может произойти здесь.

Глаза Сибил расширились от страха, который сумели поселить в её сердце слова Тома. Ей никогда не забыть тот день. Не только потому, что тогда она сама пострадала, но и потому, что тогда едва не потеряла Тома. Когда отец шумел и ярился, грозя Бренсону увольнением, Сибил впервые задумалась над тем, чем станет Даунтон без Тома. И ей очень не понравилось то, что она увидела в своём воображении. Её ультиматум тогда был вызван не детским упрямством, как, вероятно, думала и по сей день её семья, но страхом потерять Тома. И пережить что-то подобное было выше её сил. Поэтому она крепко сжала ладонь жениха и покорно засеменила вслед за ним, отчаянно, словно от этого зависела её жизнь, пробираясь сквозь толпу. Когда, наконец, им удалось выбраться из густой людской массы, она увидела, что люди на площадь только прибывают – они были едва ли не единственными, кто спешил прочь. Люди смотрели на них с интересом, а кое-кто – с презрением, ведь ни один порядочный радетель за Ирландию не мог быть сегодня вдали от этого места по собственной воле. Сибил подумала, что среди встретившихся им могли быть друзья и знакомые Тома, и каждый из них, видя, как он уходит подальше от митинга, может сказать, что он струсил и предал Ирландию, за которую все они боролись. Она же знала, что он не трус и не предатель, и делает всё это ради неё, даже отказывается от того, что было для него так важно. В это мгновение она любила Бренсона так, как никто никогда никого не любил на свете.

Они были уже у самого дома, когда девушка решительным жестом заставила Тома остановиться. Бренсон непонимающе взглянул на неё, а Сибил обхватила его лицо руками и, приподнявшись на цыпочки, прижалась лбом ко лбу жениха.

- Спасибо тебе, Том, - жарко, сбивчиво зашептала она. – Я понимаю, что ты сделал сегодня для меня. Ты пожертвовал тем, что тебе дорого, чтобы я была в безопасности… Но я не хочу этого. Если ты будешь жертвовать тем, что любишь, ради меня, ты потеряешь себя, а если потеряешь себя из-за меня – ты меня возненавидишь…

Он замотал головой, перебивая её.

- Никогда. Возненавидеть тебя – ну что за вздор? Ни одна жертва не кажется мне слишком большой, когда речь идёт о тебе и твоей жизни, милая Сибил, ни сегодня, ни когда-либо впредь. Идём же. Мама, должно быть, волнуется, когда на улицах беспорядки…

Они вошли в дом и увидели, что миссис Бренсон не одна. Она и в самом деле выглядела несколько взволнованной и цепким взглядом словно ощупала сына, удостоверяясь в том, что он цел и невредим. И, словно повиновалась лишь инстинктам матери, почти так же пристально осмотрела и его невесту. Её гость же был не в пример спокойнее. Он только изумлённо поднял брови, увидев Тома на пороге дома.

- Том Бренсон дома, когда на улицах демонстрации – это что-то новенькое! – воскликнул священник поднялся на встречу мужчине. – Если бы я не видел это своими глазами, я бы ни за что не поверил.

Миссис Бренсон бросила на отца Джозефа недовольный взгляд. Приверженность отца Джозефа революционным идеалам ни для кого не была секретом, и он благословлял парней, сражающихся за свободу родной страны, но подстрекательство? Это было уже чересчур. Молли отчётливо уловила в его голосе нотки неудовольствия и разочарования.

- Никто не может обвинить Тома в трусости, преподобный Джозеф!

- А я и не обвиняю, - он примирительно развёл руки. – Я лишь говорю, что удивлён, Молли.

- Отец Джозеф, - Том слегка склонился перед ним и пожал протянутую священником руку. – Позвольте представить вам мою невесту, мисс Сибил Кроули.

Девушка вышла вперёд, под прямой придирчивый взгляд отца Джозефа.

- Приятно познакомиться, преподобный.

- Так-так, я хотя бы взгляну на вас, мисс. Я думал, вы придёте ко мне раньше.

- Я хотела, отец, но работа в госпитале отнимает слишком много времени, и я стараюсь помогать миссис Бренсон по дому, - она бросила на мать Тома опасливый взгляд. Несмотря на все их разногласия и неприязнь, которую явно испытывала к ней женщина, в этот момент, стоя перед суровым и также явно исполненным если неприязни к ней мужчиной, Сибил отчего-то рассчитывала на её поддержку. Против них обоих, которых так свято чтил Том – его матери и духовного отца, ей не выстоять. И, к её собственному удивлению, её надежды оправдались: Молли одобрительно подмигнула ей и кивнула головой.

- Твоя невеста хороша, мальчик мой, - снова обратился отец Джозеф к Тому, - но я не предполагал даже, что ради неё ты позабудешь об Ирландии. Иначе как объяснить то, что ты здесь?

Том начинал злиться. Он бесконечно уважал преподобного и прислушивался к нему всегда, но ему, человеку, навсегда отказавшемуся от женщин, любви, семьи, не понять его. И всё же, уважая сан и возраст отца Джозефа, Бренсон сумел сдержаться и не вспыхнуть.

- Я должен был обеспечить безопасность моей невесте. Это мой первейший долг, как перед ней, так и перед Ирландией, ведь Сибил любит Ирландию и желает ей свободы не меньше, чем я, - он бросил ободряющий взгляд на девушку.

Священник вновь изумлённо поднял брови и посмотрел на Сибил, словно требуя от неё подтверждения словам Тома.