— Это точно, — услышала я голос Адама, который держал мою куртку в своих руках. — Мы оба, и до конца своих дней, — подошел он к Оливии, поцеловав ее в щеку. —Ты лучшее, что есть в нашей жизни, Лив. Ты — мой ребенок. Но мы помогаем тем, кто не может помочь себе сам, понимаешь? И пусть это не причина уделять время кому-то другому, — усмехнулся он, смотря на нее. — Имею ввиду, твое время. Время, которое должно предназначаться лишь тебе, но она совсем маленькая. Или возможно, если твоя мама права, это две девочки, которые страдают. И если мы им не поможем, это будет худшее, что мы сделаем. Но мы люди, верно, детка? Мы добрые по своей природе и не имеем права что-либо менять.

Когда я наблюдаю за отношениями Адама и Оливии, у меня складывается такое впечатление, что он заботится о единственном человеке во всем мире — именно о ней. Нет, он любит свою семью, друзей и меня, безоговорочно. Но они вознесли друг друга на такой пьедестал, из которого уже и не скинуть, и к которому другим уже и не подняться. Адам сражается в битвах, думая лишь о ней. Делится с ней мыслями, не пытаясь учить уму-разуму, и меня всегда завораживает, как именно Адам Майколсон, человек, который разбивал сердца, и словно руководил подиумом моделей Victoria’s Secret, становиться щенком. Щенком, влюбленным в ребенка. В девочку семи лет, и готов прибежать в любой момент, когда дело касается Оливии. И так сейчас все время — она падает, он прибегает.

Мы закрыли дверь на замок, и когда Адам завел мотор мотоцикла, я обняла его за талию и прижалась к его спине. Мы ехали, и у меня было лишь это время подумать. Что будет дальше? Как я поступлю? И если в будущем изменится мое мировоззрение после этого, примут ли эти изменения близкие мне люди?

— Спасибо тебе, Донна, — сказал Адам, паркуясь.

— За что?

— За Оливию, — я нахмурилась. — Раньше я видел сны лишь о себе, а теперь у меня есть дочь, и теперь я вижу ее.

Я не ответила ничего и отправилась в дом. Когда женщина открыла мне дверь, я оттолкнула ее и пошла дальше, поднимаясь по лестнице, чтобы найти девочку. Нужно было найти другого ребенка, и единственной зацепкой была ее сестра.

— Что вы тут делаете? — кричала женщина. — Что вам нужно?

— Где ребенок? — спросила я, открывая дверь в детскую. — Где она?

— Убирайтесь.

— Я знаю, что вы сделали, — открывала я шкафы и шуфляды. — Вы, преступники, всегда думаете, что женщина не может сделать вещей, которые может сделать мужчина. Но может, правда? Вы ведь и так это знаете, Софи, да? Но вам не знать, что может сделать мать, которая однажды потеряла ребенка. Как ее мировоззрение меняется, и на что она способна.

— К чему вы ведете?

— У вас две дочери, не так ли? Близнецы. Вот почему мы не могли сразу понять, в чем дело. У них одинаковые ДНК, но разные отпечатки. И дело в том, что вы меняли дочерей. То одна исчезала, то другая. Никто ничего не мог понять, потому что никто и не знал, что у вас две дочери. Вы родили их дома, а потом просто продавали, как игрушку.

— Что вы несете?

— Заткнись, — повысила я голос. — Просто заткнись и скажи мне, где девочки. Иначе клянусь богом, я убью тебя.

— Впечатляет, — засмеялась она. — Женщина, которая не боится прийти в дом, как вы говорите, к убийце и бросаться обвинениями.

— Кроме того, что она не одна, — появился Адам в дверях.

— Как и я, — достала она пистолет из-за пояса.

Иногда то, чего мы хотим, не является лучшим вариантом для нас. Но в этот момент я как никогда была благодарна мужчинам, которые окружали меня в жизни. Была благодарна их жесткости и своему конечному характеру. Я выбила пистолет из ее рук, давая Адаму возможность схватить ее, и ради собственного удовлетворения наступила ей сапогом на пальцы. Это минимум, чего она заслуживала после того, что сделала.

Когда мы приехали в участок, Адам не пустил меня в комнату допросов и сказал не выходить из его кабинета. Я взяла телефон и хотела позвонить Эмили, но что ей сказать? Как я должна себя вести? И должна ли я просто сидеть, сложа руки? Все время посматривая на часы, я открыла компьютер Адама и стала читать данные из этого дела.

«Детей продавали через интернет за 25 тысяч евро, выставляя на торги их тела».

— Ты ведь не можешь сделать хоть что-то, как сказано, да? — вошел Адам в кабинет, закрывая за собой дверь.

— Адам, мне нужно хоть что-то, — поднялась я с места.

— По словам руководителя общественной организации по борьбе с педофилией, извращенцы разыскивают детей в социальных сетях. В последнее время работы у охотников за педофилами увеличилось втрое. Неблагонадежные родители все чаще выставляют на торги своих детей. И мы попали именно на такую семью. Социальные сети для них, как клондайк.

— Где девочки, Адам? Я была права? — подошла я к нему впритык. — Мне не нужна гребаная статистика, а лишь факты и их местонахождения.

— Ее допрашивают, а отца, — показал он кавычки, — нет на месте. Так что мы в тупике.

— Да вы нахрен издеваетесь! — вскрикнула я. — Им семь лет, ты помнишь?

— Ди, мы не можем ничего поделать.

— Нет, можем, — взяла я куртку и направилась к двери. — Мы можем делать. Я делаю это по личным причинам, а ты как будто чтобы поставить галочку возле очередного имени в списке.

Я открыла дверь и вышла на улицу. Пройдя не более триста метров, остановила такси и набрала номер Эмили. Я снова поехала в дом, где живут девочки, и решила ждать. Может быть, я смогу что-то найти, потому что я даже представить себе не могу, в каком состоянии они приезжают после. Мне ничего не сходилось. Ни похищение ребенка, ни выкуп, ни слезы этой суки. Боже, сколько на самом деле таких детей на земле? Скольким детям никто так и не сможет помочь?

— Ди, — сказала Эмили. — Тут сказано, что любой извращенец может заказать ребенка с доставкой прямо домой. В социальных сетях созданы целые интернет-сообщества по продаже детей для сексуального развращения, которые маскируются под прикрытием магазинов детской одежды.

Я вошла в дом и снова сразу направилась в их комнату. Я хотела бы найти их совместное фото, но уверена, что его не существовало. На самом деле мы все уверены, что наши проблемы — это глобально, но никто не думает о важных вещах. Важных по-настоящему. О детях, которые без родителей, или о наличии таких. О том, что многие женщины должны продавать свое тело, чтобы выжить и прокормить семью. О том, что мужчина не имеет по большому счету никакой ответственности после того, как уходит, перекладывая всю жизнь и заботы ЕГО ребенка лишь на женщину. Почему мы, люди, думаем, что разбитое сердце — это глобально? Что такое разбитое сердце после ухода по сравнению с детьми, у которых забрали в детстве всю их жизнь.

— Ты могла мне просто сказать тебя привести, — открыл Адам дверь. — Я бы сделал это.

Я смотрела на него, и только сейчас до меня дошло, что я поступила неправильно. Нет, конечно, я имею право на собственное мнение и на поступки, которые правильны по моему мнению. Но дело в том, что Адам мой будущий муж. По тому, что мы пережили — уже старая семейная пара. Но я даже не спросила, хочет ли он того же, чего хочу я. Чего он хочет вообще? И что он думает о всей этой ситуации?

— Прости Адам, — прошептала я. — Я сглупила.

— Это не так, — подошел он ко мне, обнимая, и прижимая к себе. — Ты просто делаешь то, что считаешь правильным.

— Да, но сейчас все по-другому. Мы — семья, — посмотрела я на него. — Ты всегда считаешься со мной, но я не посчиталась с тобой.

— Мы связаны с тобой, Донна. И наша семья в любом случае является величайшей силой, даже когда мы порознь. Мы не говорим друг другу сладкие слова, когда они не нужны, но поддерживаем, несмотря ни на что. Так что ты хотела спросить?

Дверь открылась, и в дом вошли несколько мужчин и две женщины, которые держали на руках по одной девочке. Я бросилась к одной из них, и когда Адам направился к другой, она закричала. Он отошел, и я сказала, чтобы все вышли. В комнате остались только женщины, и я видела синяки и страх в их глазах. Они были так беспомощны, и по взгляду двух женщин-врачей я поняла, что была права на счет всей истории.