— Рад приветствовать тебя на своих землях, Барлейт Сокол!
Отец Ториаса учтиво склонил голову:
— А я рад видеть тебя в добром здравии и юморе, Глифт ван Логвелл!
В это мгновение словно лопнула незримая тетива. Сами лорды, съехавшись поближе, обменялись дружескими рукопожатиями, в то время как их слуги, в большинстве знакомые между собой приветствовали друг друга, убрав с лиц каменные выражения. Логвеллы и Сотары много лет соседствовали бок о бок и это было не самое дурное на свете соседство. Несмотря на то, что могущество семей было едва ли сопоставимо — в подчинении Логвеллов находилось порядка двух сотен дворянских родов, чья совокупная мощь составляла восьмитысячное воинство, у Сотаров не было вассалов, а их армия насчитывала отряд в две с половиной сотни человек, — отношения между семьями складывались весьма дружественные.
— Как поживает твой почтенный отец? — любезно поинтересовался Сотар, когда приветствия закончились и их кони пошли бок о бок, навстречу желтовато-серой ленте дороги, теряющейся в розоватой дали.
— Старый ублюдок едва выбирается из своей постели, но хватки не теряет. Недавно заявил, что если я через год не сделаю его дедом, то он сам заделает себе еще одного наследника, а меня лишит наследства! — с радостью поделился семейными новостями Глифт. — Кстати, у тебя там дочка не намечается? Я бы женился на ней. А заодно поглядел бы на папашину рожу.
Отец Глифта провел свою молодость в лихих сражениях и схватках, половина из которых была посвящена отстаиванию родовой чести, а когда осознал, что не сможет делать это вечно, вдруг обнаружил, что у него всего один законнорожденный наследник. Поэтому молодость уже Глифта сопровождалась нравоучениями о необходимости создания крепкой семьи и недопущения угасания одного из величайших родов королевства.
— Хм, — Сотар веселья Глифта не разделил, — думаю, подобный мезальянс с велонами огорчит не только твоего отца. Очень много кому из достойных членов Собрания такое не понравится.
— Да пошли они! — отмахнулся Страж Востока[6]. — Дворяне! Шайка извращенцев и дегенератов, трахающих друг друга, да пишущих разную похабень которую они называют законами и меморандумами! Из всего этого племени уважения достойны единицы — и ты, хоть ты и велон, его достоин как никто другой! Нет-нет, чего морщишься, не веришь? Я серьезно говорю, между прочим! Кто из приближенных к трону семей может действительно похвастаться сегодня хоть одной выдающейся почкой на своем покореженном генеалогическом древе?
Они въехали на бесконечно долгую аллею высаженных у дороги тополей. Розовые росчерки вечернего света падали на устилающее дорогу покрывало пуха. Некоторые всадники тут же принялись закрывать лица от кружащей в воздухе белой пыльцы.
— У трона много хранителей. Моя семья ничем не лучше Дрейнов, и тем более не достойнее Стиаридов…
— Ха! Дрейны? Это сборище разбойников? Их-то семья лучшая? Кто? — насмешливо вопросил светловолосый, возмущенно хлопнув себя по ляжке. — Наследник рода, который старше меня, а ведет себя как двадцатилетний придурок? Или его сестренка, перемывая потаскушечий характер которой стер языки не один взвод столичных сплетниц?
При упоминании о сестре Родрика ван Дрейна, уши едущего рядом с отцом Ториаса стали пунцовыми.
— А про Стиаридов и говорить не хочется! Опора трона?! Ты хоть раз видел то чудовище, которого шарахается все королевство…
— Не будем об этом, мой благородный собрат, — быстро прервал столь неосторожно говорящего неосмотрительные и опасные вещи Глифта Барлейт. Он давно усвоил для себя, что правило «молчание — золото», когда речь заходит о подобных вещах почти всегда отвечает истине. Младший сын главы ван Стиаридов был слишком деликатной темой, чтобы его можно было свободно обсуждать в дорожных условиях, когда голоса разносятся так далеко, а у «чудовища» судя по всему очень чуткие уши.
— Как пожелаешь. Я лишь хотел сказать, что, на мой взгляд, эти дворяне просто сборище лицемерных мерзавцев с которыми лично я не хочу иметь ничего общего. И мне плевать на их «мнения»!
Ториас подкупленный рыцарской прямотой восторженно глядел на Логвелла, столь выгодно отличающегося от придворных льстецов и интриганов.
Но Сотар знал, что не все так просто. Хотя Логвеллы и относились к великим домам, их собственное финансовое положение оставляло желать лучшего. Большая часть прибылей от торговли уходила на поддержание армии, содержание которой входило в родовые обязанности семьи. А учитывая, что служащие Логвеллам дворяне сами происходили из помнящих о чести, но бедных родов, их лояльность также стоила золота. Поэтому бунтарский нрав и воинственная открытость, не делала Логвелла менее независимым от прихотей торговых гильдий, бывших на короткой ноге с тем же Собранием. Этому была еще одна причина — Глифт не умел и не любил считать деньги, но любил жить красиво.
— Э-э, лорд Глифт, — обратился к светловолосому беонту смущающийся Ториас.
— Чего, дружище?
— Я как-то слышал… не раз слышал, что вас называют… Двуруким. Но почему?
Отец искоса взглянул на сына, словно поднятая тема тоже могла считаться неприличной, но Логвелл только рассмеялся. И свистнул, ухмыляющемуся оруженосцу с копьем. Его конь, обогнав дворянских, развернулся, красуясь правым, доселе незамеченным боком. Ториас открыл рот. Продетый в мощные стальные скобы, приделанные к сбруе, чуть пониже седла тянулся громадный меч синевато-черного металла с ребристой костяной рукоятью с оскаленной головой барса в навершии. Потрясенный Ториас прикинул на глаз длину биргрезена[7] — выходило, что меч был выше его!
— Сейчас вояки пошли ленивые — все больше легкое оружие предпочитают. Сабельки, ятаганы всякие. Дрейны вообще с «черной пылью»[8], что-то чудачат. Но Логвеллы верны традиции, — из тени шляпы глаза Глифта казались почти черными. — Наши предки пришли с севера, и они знали толк в славной рубке. Так что вот они, мои «Две руки», парень.
В Лирест путники прибыли только на следующий день, заночевав в одном из постоялых дворов, которых чем ближе к сердцу Бестигвальда, становилось все больше. Как-то незаметно расположенные по обе стороны от дороги хуторки начали становиться больше и зажиточней, а красота долин уступила место каменной мостовой и бдительно надзирающим за порядком королевским солдатам. Вообще исторически Лирест относился к владениям ван Дрейнов, но вот уже сорок лет его все чаще звали «королевским».
Все дело было в дедушке нынешнего короля, владыке Эгвальде Втором, известном покровителе архитектуры. Пока его армии стояли насмерть в боях с западными и южными соседями, монарх предпочитал проводить время в любовании природой, разъезжая по владениям вассалов. В Лиресте, на тот момент славном лишь своей мануфактурной фабрикой, сердце короля по легенде пленил вечерний вид на реку. И он, не мешкая с впечатлениями, той же ночью призвал бывших в его свите зодчих, повелел отыскать в городе место с самым лучшим видом на реку. Скорой (в восемь лет управились) постройке способствовала астрономическая сумма, выделенная из государственной казны. Для удешевления труда использовались в основном лишенные прав рабы-велоны, которых буквально стаскивали в Лирест, возвращающиеся из южных походов армии. Погибших во имя великого искусства на стройках, никто не считал. Но все кому повезло хоть раз видеть результат строительства единодушно соглашались — оно того стоило. Хитрые Дрейны, ощутив возможные выгоды, внесли в строительство свою скромную лепту, под конец, презентовав Эгвальду весь Лирест в качестве летней столицы. И не прогадали. Растроганный король взамен и так принадлежащего ему города отдал под крыло Дрейнов не слишком почетную, но невероятно прибыльную должность контролировать сборы податей в государстве.
… Город становился виден издали. За бежево-серыми стенами на далеком холме, точно мираж в каменном лесу гордо возвышалась королевская резиденция в обрамлении особняков знати из красного кирпича. Увидев её в первый раз Ториас придержал коня, чтобы получше рассмотреть похожий на сказку дворец. Трехъярусный корпус фисташково-розового цвета был увенчан остроконечной крышей со сверкающими вдали крашенными сусальным золотом люкарнами[9]. Между темнеющими треугольниками пинаклей виднелись многочисленные каминные трубы, а высота окон наверняка превосходила человеческий рост в два, а то и три раза.
