Шизуо и сам бы не поверил. Еще полгода назад пришил бы на месте того смертника, который рискнул бы предположить, что два извечных врага будут спать в одной кровати как любовники. Но со временем грани между любовью и ненавистью стерлись, как каракули на запотевшем окне, вынуждая блондина принять правду. Он не был равнодушен к Изае, нет, Шизуо не решался назвать это чувство любовью, скорее страстью, но и она разительно отличалось от того, что было раньше. Тогда единственным желанием было пришибить блоху, и сейчас при виде него блондин все так же зверел больше обычного в постели. Но потом…
Их бурный период просто сносящего голову секса был поистине сумасшедшим, но незаметно для них двоих стал утихать на третий месяц, а встречи на квартире Изаи несли все более иной характер, непринужденной и даже в некоторой степени домашней атмосферы. А в один прекрасный момент Шизуо вдруг понял, что что-то изменилось. В нем самом…
Вещи, разбросанные по полу в полном беспорядке, вереницей тянутся от двери к спальне, в одном месте видны мелкие стеклышки, упавшие от поврежденной настенной лампы, от которой остался один каркас, вкупе со сдвинутой мебелью и разбитыми предметами, да выломанной дверью это все составляет занятную картинку. Кажется, что в квартире произошел какой-то погром, инициатором которого была целая группа бандитов, но для тех, кто знает Шизуо, легко догадаться, что всему виновником является он один. Снося все вокруг, блондин совсем не замечал, что превращает квартиру в руины, одержимый страстью и сильным желанием. Изае это нравится. Ну и что, если он почти каждый день привык звонить ремонтникам и покупать новую мебель, ну и что, если на следующий день все это вновь будет разрушено вспыльчивым блондином в порыве страсти или в порыве ярости. Но вид извиняющегося и виноватого Шизуо стоит всех этих усилий. Все-таки Хайваждима не виноват, что не может держать свою силу под контролем, и, приходя в себе, сконфуженный и нереально тихий, иногда даже сам возвращает на место выломанную дверь или обещает починить мебель, на что Изая только улыбается и приглушенно хихикает. Изае нравится Шизуо. Его сильное, мускулистое тело, прикосновение к которому вызывает необычайный трепет, мускулы рук, которые с такой легкостью могут поднять самого Изаю как пушинку. Ему нравится находиться под полным контролем блондина во время секса, отдавать всего себя, позволяя зверю упиваться неожиданной властью над его телом. Он всегда считал, что в половом акте не бывает равноправия, и всегда чтил доминирование, не по наслышке зная, что так получаешь намного больше удовольствия.
Боль все же прорывается сквозь нахлынувшее наслаждение, а любимые крепкие руки вжимают его в постель так сильно и грубо, что он отчетливо слышит хруст своих собственных костей. Еще немного, и придется расстаться с запястьем, думает Изая, морщась и кривя губы, пытаясь сдержать всхлип. Черт, Шизуо никогда не церемонится. Но вдруг давление утихает, и информатор шумно выдыхает, удивленно приоткрывая влажные от подступивших слез глаза, чтобы увидеть склонившуюся над ним макушку блондина.
Гладкая белоснежная кожа блестит от обилия слюны, которую с упоением оставляет Шизуо вслед за своими поцелуями. Мягко, гладко, совсем не как раньше. Он ведет языком вниз от выпирающих ключиц до живота, будто бы нарочно не касаясь покрасневших бугорков на груди, и шаловливо обводит пупок, вызывая громкий стон. Изая никогда не сдерживал голоса. Так необычно, непривычно, и брюнет боится пошевелиться, чтобы ненароком не спугнуть такую странную нежность в действиях блондина. Замирает, когда мозолистые руки проходятся по внутренней стороне бедра мягкими касаниями, заменяющими привычную грубость. Раньше его пальцы до нестерпимой боли сжимали нежную кожу, оставляя розовеющие синяки. Раньше губы жадно и страстно припадали к другим губам, будто пытаясь высосать жизнь. Теперь не так. Теперь все не так. И Изая не знает, чем вызвана такая перемена, но сам для себя понимает, что такое обращение ему тоже нравится. Наверное, даже больше, чем грубость. Такого Шизуо он видит впервые, но это еще больше подогревает интерес к нему, вместе с тем греет грудь чуть ниже сердца приятным теплом. Возможно ли? Возможно ли, что блондин такой только для Изаи?
Шизуо подается вперед, чуть шире раздвигая стройные ноги брюнета, и в страхе останавливается, увидев на его лице отголоски боли. В душе хочется рычать, опять, он опять слишком грубый! Опять причиняет боль! Блондин тянется к покрасневшим полуоткрытым губам, заключая их в самый нежнейший поцелуй, на который сейчас способен, чтобы успокоить, чтобы заверить без слов, прося расслабиться и довериться.
Сегодня все не так. Не так, потому что блондин впервые не хочет делать больно Изае. Едва видя, как сходятся складки на лбу брюнета, когда Шизуо сжимает его руки, он испытывает странное давящее чувство внутри, и вмиг желание обладать сменяется каким-то другим, более непонятным и более сильным. Это иногда проскальзывает во время их каждодневных стычек, но сейчас становится почти нестерпимым. Не причинять боль. Нет, никогда. Больше никогда.
И даже когда брюнет обвивает его поясницу своим ногами и обнимает за шею, шепча, чтобы он ускорился, даже, когда толчки вновь становятся резкими и грубыми, блондин не перестает покрывать притягательную шею поцелуями, не упуская ни один миллиметр. Не кусает. Нет, только нежно обводит языком старые отметины, будто чувствуя себя виноватым за несдержанность, и мягко вбирает гладкую кожу губами, круговыми движениями языка увлажняя ее и принося Изае поистине прекрасное удовольствие. И себе самому. Ведь видеть раскрасневшегося, выгибающегося навстречу не только толчкам, но и поцелуям Изаю, который так протяжно, так приятно стонет, прося не останавливаться, нравится ему, а приносить удовольствие оказывается еще приятнее, чем получать…
Тишина опутанной темнотой комнаты убаюкивала сильнее любой колыбельной, и только где-то в стороне мерно тикали часы, отсчитывая минуты до приближения рассвета. Шторы были плотно задернуты, он не мог спать со светом ночного города, лившимся через огромное окно в спальню, поэтому ночью всегда закрывал его занавесками, преграждая путь любым раздражителям, и спокойно дрых до того времени, пока коварный будильник не прозвенит скрипучим, неприятным писком, оповещая, что пора на работу.
И сейчас, лежа на постели блондин совсем не понимал, что могло разбудить его посреди ночи, нагло вырвав из пучины сновидений. Знакомый потолок перед глазами принимал более четкие очертания, потому что глаза постепенно привыкали к темноте. Он помнил, что в первые дни в квартире информатора ему было очень неуютно, она казалась ему необжитой, слишком современной и от того не домашней. Он привык, что в доме всегда есть что-то, близкое твоем сердцу: фотография далекого детства с местом, с которым связано столько приятных воспоминаний, одна вещичка, с виду ненужная безделица, но значимая для тебя, как память о былом… Что-то, показывающее, что этот дом принадлежит тебе. Ведь должно быть? Но здесь ничего такого не было, и Шизуо действительно не понимал почему. Только недавно осознал, с другой стороны это так, ведь квартира Изаи служила для него еще и офисом, поэтому тот не мог сделать ее более пригодной для себя. Выставить напоказ что-то описывающее его самого невозможно, никому не дозволено знать много подробностей о жизни информатора. Если честно, о нем не знали ничего. А квартира была лишь местом работы, которой тот посвящал все свободное время, поэтому она и была лишена излишеств в виде махрового коврика или стайки фотографий на стенах. Говорят, что человек привыкает к абсолютно любым условиям, в которых вынужден жить, и Шизуо тоже свыкся с атмосферой этой квартиры и даже находил ее в некоторой степени особенной.
Оставив размышления на потом, блондин сонно потянулся, громким зевком нарушив звенящую тишину спальни, и прикрыл глаза, в надежде, что ему все же удастся заснуть. Но смутное беспокойство, появившееся внезапно, дало о себе знать неприятным холодком, пробежавшимся по телу, и блондин машинально вытянул руку в сторону и, не найдя заветного тепла, скосил глаза вправо, замечая пустую часть кровати, где по всем законам логики должен был ютиться брюнет. Но все, что касается Орихары, заведомо лишено логики, поэтому не нужно было и удивляться, что того там не оказалось. Шизуо с минуту изучал смятые простыни, уже холодные на ощупь, означавшие, что отсутствовал Изая довольно долго, и устало потянулся за электронными часами, покоящимися на тумбочке возле кровати, в удивлении приподняв бровь. Где носит эту блоху в три часа ночи? Опять свои нелегальные делишки устраивает?
