У меня перехватывает дыхание.

– Ты врешь.

Их песня «Одна ночь безумия» – последняя песня, которую я слушала со своим братом до его смерти. Лукас говорил, что их солист Аттикус Пэттон написал ее после того, как его бросила девушка. Он совершил все эти loco[26] поступки, чтобы уничтожить свою жизнь, но стал лишь сильнее.

Спрыгнув с кровати, Деми открывает ящик прикроватной тумбочки и достает три билета.

– Вот они, – говорит она, бросая по одному каждой из нас.

– Ого. – Я уставилась на билет, словно это кусочек золота. – Это лучший подарок в мире! Есть только одна проблема.

Деми хмурится:

– ¿ Qué[27]?

Мы с Суной понимающе смотрим друг на друга.

– Если ты не поняла, – говорит Суна, – мы не носим паспорта в сумочках.

Деми отметает переживания Суны кивком головы.

– Это не проблема. Мы заедем за ними.

– Я знаю, где родители прячут наши паспорта, но они не позволят мне поехать в США без их разрешения, – говорю я ей.

– И мои тоже. – Суна хмурится все сильнее. – А если мы скажем, что идем на панк-концерт, они никогда нас не отпустят.

– Так не говорите им, миз[28] Нег. – Деми зовет Суну миз Нег, сокращенно от миз Негатив, когда она разрушает наши веселые планы. – Тебе пора научиться пользоваться шансами, которые дает тебе жизнь. Просто иди домой и возьми паспорт так, чтобы никто не узнал.

– Это называется не воспользоваться шансом, Деми. А украсть, – заявляет Суна.

– Разве же это кража, если вещь принадлежит тебе? – отвечает Деми. – Что скажешь, Далила?

Внезапно во мне просыпается дух бунтарства. Лукас бы одобрил это, потому что он был беспечным и ненавидел следовать правилам. Давайте сделаем это, chicas.

– Я в деле, – говорю я им.

– И я, – говорит Деми. – Суна, как насчет тебя?

Мы с Деми киваем, желая, чтобы она поехала с нами развлекаться.

– Ладно, – наконец говорит Суна, – но, если мои родители узнают, имейте в виду, что меня могут посадить под домашний арест на всю жизнь.

Мы втроем прыгаем на кровати Деми, как в детстве, в преддверии приключений. Даже Суна начинает говорить о том, как нам будет весело.

Пересечение границы сегодня вечером – лишь начало нашего путешествия. Я уже представляю, что этот вечер закончится «Одной ночью безумия», прямо как в песне!

Я стою перед залом «Клетки» вместе с Пабло. Он смотрит на постеры, рекламирующие концерт сегодня вечером.

– Ты знаешь, что «Тени смерти» – панк-группа? – спрашивает он сдавленным голосом.

– Альтернативный панк, Пабло, – возражаю я. – И не «Тени смерти», а «Тени тьмы».

– Это же бессмысленно, – морщится Пабло. – Я не хотел тебе говорить, но мексиканцы не играют жуткий альтернативный панк. Мы слушаем хорошую музыку.

– Ты сказал, что мы пойдем, куда я захочу. Я хочу послушать ТТ. – Бесполезно говорить ему, что толпа будет громче, чем любой концерт, на котором он когда-либо был. Скорее всего, он пожалеет, что не взял затычки для ушей.

Когда мы занимаем места в конце очереди, глаза Пабло расширяются при виде пары с кольцами в ушах и губах и цепочкой между ними. Он качает головой в замешательстве.

– Белые люди. По-моему, большинству из них не помешала бы интенсивная терапия.

– Ты хочешь сказать, что мексиканцам не нужна терапия, Пабло?

– Ты знаешь, что произошло бы, приди я домой с цепочками на лице, Райан? Мой старик вышвырнул бы меня из дома, а не послал бы разговаривать с психологом.

Интересно, мой папа был бы строгим или, наоборот, добрым? Возможно, он был бы одним из тех понимающих родителей, которые разрешают своим детям делать то, что хочется? Я стараюсь серьезно об этом не думать.

Перед нами остается где-то пять человек, когда парень в кассе объявляет:

– Простите. Все билеты распроданы.

Коллективный стон эхом раздается в очереди людей за нами, желавшими купить билет.

– Прости, чувак, – говорит Пабло, не раскаиваясь. – Может, пойдем в нормальный клуб и потанцуем под нормальную музыку?

Но я не хочу нормальную музыку. Я хочу услышать «Тени Тьмы». Когда у меня не было друзей, именно солист Аттикус Пэттон делил со мной мою боль.

– Слушай, ты не можешь просто продать нам два билета? – спрашиваю я кассира.

Парень смотрит на меня сквозь длинные патлы, напоминающие швабру, которые закрывают почти все лицо.

– Нет.

Пока толпа счастливчиков заходит в «Клетку», я качаю головой, жалея, что нам не повезло. Это отстой.

– Мы всегда можем пойти в кино, – предлагает Пабло, когда Голова-Швабра закрывает кассу и исчезает.

Я почти теряю надежду, когда вижу, как в переулок за «Клеткой» подъезжает фургончик «Кейтеринг Димитри». Я хлопаю Пабло по плечу:

– Следуй за мной.

Пабло идет за мной в переулок. Фургончик паркуется у заднего входа, и моя идея воплощается в жизнь.

– Вы опоздали, – рявкаю я на двух парней в фургоне. – Группа хочет знать, где еда, я еле успокоил их. – Я веду себя нервно, они должны думать, что я вот-вот готов сорваться.

– Это не моя вина, – говорит водитель, выпрыгивая из машины. – Ужасные пробки, а у нас еще две доставки сегодня вечером.

Я раздраженно выдыхаю.

– Нам нужно срочно отнести эту еду. Босс отправил нас с Пабло за вами. – Мы идем за ним к задней двери фургона.

– Тогда помогите нам. Вот, – говорит он и передает подносы с едой. Другой парень достает еще один поднос, и все мы направляемся к черному входу в клуб. Я стучу так, словно владею этим местом, а сам думаю, что, если нам удастся все провернуть, это будет чудом.

Какой-то большой парень с татуировками на обеих руках открывает дверь.

– Кейтеринг, – говорю я ему.

Он осматривает нас, а потом широко открывает дверь, пропуская внутрь. Я вообще не знаю, куда идти, так что импровизирую.

– Не туда, идиоты! – кричит какой-то костлявый белый чудак с прилизанными назад волосами, когда я ставлю поднос на свободное место. – Это для группы!

Я иду за этим чудаком по ярко освещенному коридору к двери со звездой. Он ее открывает, и внезапно я оказываюсь лицом к лицу ни с кем иным, как с Аттикусом Пэттоном. На нем черные джинсы и футболка с названием группы. Его черные как смоль волосы торчат на затылке, а спереди закрывают пол-лица – его фирменный образ во всех видео «Теней». Здесь и остальные ребята, сидят на диванчиках, совершенно расслабленные. Оказаться прямо среди них – это что-то нереальное, и я едва не роняю поднос.

– Наконец-то, – говорит Аттикус, лениво растягивая слова. – Мы чертовски проголодались.

Я ставлю поднос на пустой стол, и Пабло с работниками кейтеринга повторяют за мной. Кажется, Пабло чувствует себя некомфортно, словно боится, что нас поймают.

– Спасибо, парни, – говорит чудак и, достав кошелек, выдает нам четверым двадцатидолларовые купюры.

Работники кейтеринга кажутся сбитыми с толку, не понимая, почему чаевые дают мне и Пабло, но лишь пожимают плечами и уходят.

Я не из стеснительных, так что подхожу к Аттикусу.

– Я большой фанат, – говорю я. – Ваша песня «Сражайся за это» помогла мне преодолеть тяжелые времена.

Он улыбается:

– Рад это слышать, дружище. Как тебя зовут?

– Райан. А это Пабло, – говорю я, показывая на друга.

– Рад познакомиться, парни. – Он протягивает руку для рукопожатия. – Эй, вы можете остаться и посмотреть концерт, если хотите. Если у вас больше нет доставок.

Мы с Пабло обмениваемся взглядами, а потом поворачиваемся к Аттикусу.

– Доставок больше нет, – бормочет Пабло.

Я прочищаю горло.

– Э-э, да, это была наша последняя доставка. Было бы классно послушать концерт, друг.

Аттикус кивает худощавому парню.