У меня в желудке поднимается волна. Организм пытается отвергнуть и так малое количество пищи, оставшееся после завтрака. Стоит только вспомнить разбросанные по переулку части человеческого тела… Меня тошнит. Все во мне против увиденного сейчас.

Я не подам заявление в полицию. Ни за что. Никогда. Нет-нет-нет. Если я пойду туда — они привлекут моих родителей. Если они сделают это, родители узнают, что все это время я жил не с Гейлом. Меня вернут им… О не-е-ет. Нет, только этого мне не хватало. Я предупрежу наших… Предупрежу их, но полиции не скажу. В лучшем случае о произошедшем уже завтра будет знать весь город, а мое столкновение с Потрошителем останется сокрытым тьмой.

Мне должно быть страшно. Мне и было страшно — пока я находился рядом с Потрошителем, меня просто трясло от его голоса и взгляда. Но сейчас… Мне уже все равно. Насколько может быть все равно человеку, который столкнулся только что с самым большим кошмаром Калифорнии. Ноги подрагивают, в груди еще трепещет сердце, в горле стоит мерзкий ком, а дышать тяжело, но я не испытываю такого уж всепоглощающего страха. Шок? Меня накроет к вечеру? После всего произошедшего со мной за время встречи с Селиной я перестал чего-либо бояться? После той встречи с вендиго меня не может напугать даже то существо, которым является Потрошитель? Я не знаю. Не могу это объяснить.

Случившееся должно пугать. Но почему-то мне все равно. Совсем, полностью все равно. И. Я даже рад этому. Рад, что все, что я испытываю — отвращение и напряжение. Не сочувствие, не желание паниковать. Только брезгливость и желание уйти поскорее. Еще шаг к падению? Возможно. Если ничего не бояться, можно быстро потерять связь с миром. Без страха человек жить не может. Люди, живущие без него, всегда умирают быстро. Потеряв страх, потеряю ли я себя?

Почему я вообще думаю об этом? Я должен идти домой. А еще, притвориться, что ничего не было. На благо всем. Рано или поздно они, конечно, узнают. Но пока пусть остаются в неведении.

***

— Боже, Мортем, с тобой все в порядке? — это первый вопрос, который мне задает Лорел, когда я захожу на кухню.

— Да. А что? — я бросаю сумку на пол и сажусь на стул.

— Ты бледный, как мертвец. — Грехем отрывается от поедания торта и поднимается со своего места, подходя ко мне.

— Со мной все в порядке, правда. — но это не так. Меня все же накрыло этой волной, название которой — ужас.

Я не потерял его. Это, вроде, должно порадовать меня — тот случай с вендиго не изменил меня сильно. По крайней мере, не так сильно, как мог бы. Но я не рад. То, что меня начало мелко потряхивать, а перед глазами раз за разом снова начала появляться сцена кровавой расправы, делает мою жизнь хуже.

— Мортем, у тебя глаза бегают. — Лорел встает рядом со мной.

Я отчетливо вижу его прекрасное лицо — каждую неровную черточку, каждую глубокую морщинку, каждую мелкую деталь. Но вновь и вновь его лицо заменяется сверкающими во тьме капюшона глазами существа, стоит мне только моргнуть.

— Тебя всего трясет! Что случилось? — он поджимает губы. Янтарь его глаз блестит золотом, и по моему позвоночнику бегут мурашки.

— Лорел, я… — стоит ли мне сказать? Потащит ли он меня в полицию? Я не вернусь домой, но если полиция начнет составлять заявление… — В-все хорошо! — зуб на зуб не попадает. Запах крови вновь касается моего носа. Душный, мерзкий запах крови, смешавшийся с вонью грязной подворотни. — Все хорошо, правда.

— Я не лезу в твою жизнь, ты знаешь это. — ладони Лорела ложатся на мои плечи и крепко хватают. Несмотря на силу хватки, пальцы его нежны и ногти не пытаются прорвать ткань моей одежды. Он рядом, он на моей стороне. Боже, как же это радует. — Но тут уж я не могу игнорировать твое состояние. Что случилось?

— Лорел… — я смотрю в его глаза. Взгляд мягкий, теплый, взволнованный. В золотом отблеске нет безумия. Я не могу скрывать. А должен ли? — Поклянись, что не поведешь меня в полицию, хорошо? — полиция — это верный путь к возвращению домой. К матери и отцу. К холоду серо-голубого оттенка отцовских глаз.

— Все настолько серьезно? — он отходит, а возвращается уже со стулом. Садится рядом и легко касается моего плеча. — Если ты так хочешь, я никому ничего не скажу, чтобы ты мне не рассказал.

— Я столкнулся с Потрошителем. — я должен был промолчать.

Но не хочу. Не хочу больше ночных кошмаров, от которых буду просыпаться в холодном поту и спать урывками. Не хочу бояться в одиночестве! Я до сих пор не смог до конца оправиться от той встречи с вендиго, а тут новый повод для кошмаров.

— Похоже, я поторопился с заверениями. — Грехем тут же меняется. Его взгляд становится тяжелее, а хватка руки на моем плече — крепче. — Как так получилось?

— Я просто шел домой и свернул в подворотню. Думал… — голос чуть срывается. Я замолкаю и шумно втягиваю воздух носом. Не слабак. Я. Не. Слабак. Я должен справиться. Никаких больше соплей. — Думал, что справлюсь с любой напастью. Но, очевидно, я чрезмерно везуч. — смешок получается сорванным и неуместным в тишине кухни.

— Он ничего тебе не сделал? — взгляд Лорела проходит по мне. Я это чувствую. Невовремя вспоминаю, что так и не выбросил свои окровавленные кроссовки.

— Нет. Он был слишком занят. — Лорел взвивается и становится еще тревожнее. — Не беспокойся, моя психика достаточно покалечена, чтобы эта картина не вызвала в ней сильных изменений.

— Не говори так, дурачина малолетняя. — его ладонь слегка хлопает меня по уху и тут же прижимается к нему, словно бы успокаивая. Меня слегка потряхивает. Но близость Лорела дает возможность успокоится. — Ты запомнил его?

— Нет. Только глаза. Желтые глаза. — как у дикого зверя. У волков такие глаза. Но не у людей. Я хочу, чтобы ладонь Лорела осталась на моем левом ухе, но Грехем себе этого не позволяет.

— И ты хотел такое от меня скрыть? — голос не звучит укоризненно. Скорее, испуганно. Но я списываю это на то, что Лорел боится за мою жизнь. Так и приятнее, и никакой паранойи. — Как хорошо, что у тебя быстрые ноги.

Прежде чем я успеваю еще что-нибудь вякнуть, Лорел обнимает меня. Его объятия теплые, даже горячие. Я утыкаюсь носом в изгиб его шеи и шумно втягиваю жаркий воздух, пахнущий его одеколоном. Лорел дрожит, я тоже. Глаза и кровь — вот все, что снова и снова встает у меня перед внутренним взором, заполняя реальность алым. Я так и не смог спастись от этого видения, даже поделившись им с тем, кто мог забрать мой страх.

— У меня все кроссовки в крови. Мне надо их помыть. — но вопреки своим словам я вцепляюсь в рубашку Лорела лишь сильнее. Не позволяю ему отстраниться и крепко держусь за него, как за последний очаг моего здравомыслия. Похоже, сегодня я все же не усну.

— Не волнуйся. Я все сделаю. — Лорел ласково гладит меня по волосам и ненавязчиво обнимает. По-отечески, без того подтекста, что вкладываю в эти объятия я. Это больно, но лишь слегка. — Будет лучше, если ты позвонишь и расскажешь все своим друзьям, чтобы не шлялись ночами где попало.

— Это будет трудно сделать. — учитывая, что каждый из них почти бездомный.

— И все же.

Но что бы мы не говорили, наши объятия не прекращаются. Я в светлой комнате, в объятиях Лорела, не один. Но образ подворотни раз за разом снова перед глазами. Мучит и мучит, как мигрень. Стоит дернуться и сразу больно. Так и тут. Но я не плачу. Боюсь, но не плачу и не кричу, как делали бы это многие мои сверстники. Как делал бы я, если бы мог позволить себе эту слабость еще раз. Часть страха я все же потерял. Хорошо, что не большую.

— Я понимаю, что ты в шоке, но давай-ка ты сейчас пойдешь помоешься. — Лорел шепчет мне на ухо, и от его жаркого шепота пробирает дрожь. Увы, страха. Бархатистый голос существа из подворотни преследует меня даже в голосе любимого Лорела. — Я купил новый гель для душа, твой любимый, персиковый. И шоколадное печенье. Помоешься и вместе посмотрим фильм. Я буду рядом, в любой момент времени.

— Спасибо. Спасибо, что ты рядом. — он мой яд и мое спасение. Он убережет меня от страха и однажды убьет любовью. Когда он скажет мне «нет» на мое признание, я умру. Но сейчас он вытащит меня из кошмара, в котором желтые глаза сверкают в полумраке подворотни, а переливчатый голос считает до пяти до моей смерти.