– Ха, – сказала Хельга. – В это мне трудно поверить. – Она подумала об Уннторе, своем приемном отце, о том, как, понукаемый женой, он принял ее в семью одиннадцать зим назад, когда почти все их дети покинули хутор. Представить, как он разбазаривает с трудом заработанные богатства, было почти невозможно. В свое время ходили слухи, что он вернулся после набегов на запад с добычей всем на зависть, но старый медведь всегда это отрицал. Верный Яки помогал ему отгонять большинство пришедших поживиться. Остальных хоронили сразу за западной оградой. В конце концов об этом узнали, и местные, видя, как тяжело работает Уннтор на своей земле, решили, что слухи были всего лишь слухами, сказочками у костра, так что те, кто искал быстрого и легкого богатства, вскоре разбрелись по другим местам.

– В это мне трудно поверить, – повторила Хельга и с усмешкой добавила: – Хильдигуннюр ему так этого не оставит!

– Может быть, – сказал Эйнар, – но она так долго жила со старым медведем… Сдается мне, она знает, когда надо драться, а когда посмотреть в другую сторону. В упрямстве эти двое друг друга стоят.

– Наверное, поэтому они до сих пор женаты, – сказала Хельга, сдвигая с места пару сломанных кузнечных молотов. – Со временем про мою мать сложат «Сказание об укрощении Уннтора».

– И хорошая ведь будет история. Как и Уннторово «Соблазнение Хильдигуннюр». Мне до сих пор нравится, хоть я и слышал его не меньше раз, чем прожил лет.

– То есть сколько, раз двенадцать?

Эйнар скорчил ей рожу и нагнулся, чтобы ухватиться за большой треснувший жернов:

– Уннтор Регинссон отправился искать себе жену. Он возжелал Хильдигуннюр, но отец ее, старый Хейдрек, был наполовину троллем…

Хельга с трудом отодвинула с дороги кучу досок.

– Всего наполовину? Старики, наверное, только начали пить, когда в последний раз это тебе рассказывали. Я-то думала, он был…

– Девять футов высотой, провалиться мне на этом месте. И зубы себе затачивал, поганец, – раздался у входа хриплый голос: Уннтор с Речного хутора, вождь долины Рен и владыка всего, что видел, загородил собой почти весь свет. Плечи его едва не касались обеих сторон дверного проема, седых волос еще хватало, чтобы заплетать косу, а аккуратно подстриженная борода была густой. В шестьдесят два года он все еще производил внушительное впечатление. – И медведей убивал для потехи.

– А ты подошел к нему, – сказала Хельга.

– И врезал ему по голове бедренной костью быка, – продолжил Эйнар.

– Не совсем так, – сказал старик. – Я открыл было рот, чтобы поговорить, а он врезал мне – отбросил на четыре шага и хорошенько так вывернул челюсть. Вот тогда я огрел его костью, и он свалился. А когда опомнился, я спросил, позволит ли он мне жениться на его дочери, – и он тоже принялся перетаскивать хлам к двери.

Эйнар улыбнулся:

– А он сказал…

– А мерзкий старый тролль расхохотался и сказал: «Да пожалуйста. Она бьет больнее, чем я». И он не соврал, – закончил Уннтор. – Нет, вот это не трогай.

Эйнар остановился, так и не коснувшись каменного столба.

– Почему?

– Сдвинешь – беда будет. Он тут стоит с того дня, как мы здесь поселились. Боги прогневаются, – добавил он. – Оставь на месте.

Эйнар пожал плечами и пошел к груде досок.

– Беритесь-ка вы за кровати для Бьёрна и Тири… да, и для малыша Вёлунда тоже, – сказал Уннтор. – Доски сложите там, – добавил он и показал на угол коровника, который был дальше всего от двери.

– Малышу Вёлунду уже двенадцать зим, – сказала Хельга, – и он давно уже не малыш, как мама говорит.

Уннтор фыркнул и отмахнулся от нее:

– Если я сказал, что он малыш, значит, он малыш, – заявил он. – Эйнар, принеси батины снасти. Кровати сколотим там, где ты стоишь.

Эйнар кивнул, бросил доски на землю и вышел. Все прочие обломки сельской жизни, хранившиеся в старом коровнике, теперь были аккуратно сложены у забора, и в опустевшей постройке воцарилась тишина.

– Моя плоть и кровь едет за мной, Хельга, – тихо сказал Уннтор.

– Папа, ты о чем?

Старик повернулся и взглянул на нее. В полумраке он казался очень усталым.

– Моя плоть и кровь, – повторил он, – с тьмой в сердце. Я видел во сне.

Она открыла рот, чтобы заговорить, но звяканье металла о металл возвестило о приближении Эйнара. Уннтор тоже его услышал, и в мгновение ока утомленный старик исчез, а вместо него появился грозный вождь.

Хотя стояла жара, волоски на руках у Хельги поднялись дыбом.

В полдень по округе прокатился крик Яки:

– Всадники!

Хельга разволновалась. Странное поведение Уннтора в коровнике тревожило ее, но она старалась не обращать на это внимания. «Что-то случится». И пусть уют повседневности успокаивал, но эта мысль не отпускала: на нее надвигался внешний мир. Она подбежала к главным воротам, откуда ничто не закрывало вид на долину. Яки и Эйнар были уже там.

– Лошадей они не берегут, – заметил Яки.

– Когда это Карл хоть что-то берег? – сказал Эйнар.

Коренастый мужчина резко схватил сына за руку.

– За языком следи, – прорычал он. – Понял меня?

– Да, папа, – ответил Эйнар, стараясь не морщиться от грубой хватки.

Яки отпустил его.

– Просто… если можешь, ничего не говори. – Он взглянул на Хельгу и добавил: – И ты, девочка, тоже.

Хельга кивнула:

– Конечно. – Она посмотрела на всадников. Силуэты были едва различимы. – Их трое?

– Они далеко, мне не видно, – пробормотал старик.

– Возможно, – Эйнар выглядел озадаченным. – Но кого тогда они оставили дома?

Со двора послышался голос Хильдигуннюр:

– Хельга? Подсоби-ка мне…

Еще раз взглянув на приближающихся всадников, Хельга развернулась и побежала к длинному дому, внушительному строению со стенами почти в два человеческих роста. Женщина в боковых дверях по сравнению с ним смотрелась что веточка, но Хельга давно поняла, что о ней нельзя судить по внешности. Хильдигуннюр, женщина, ставшая ей матерью, была выносливей многих мужчин. Пусть она не была ни высокой, ни крепко сбитой, зато двигалась с легкостью, скрывавшей пятьдесят пять прожитых лет, и до сих пор могла бежать полдня без остановки. Каким бы невероятным это ни казалось, она во всем была ровней Уннтору. Последние тридцать лет они были сердцем и своей долины, и соседней, и той, что за ней. Женщины проводили в пути несколько дней, чтобы спросить у Хильдигуннюр совета; большинство считало ее строгой, но справедливой, а у тех, кто так не думал, хватало мозгов, чтобы помалкивать и поминать ведьмовство лишь там, где точно не было лишних ушей. Но и те и другие соглашались в том, что мудрость ее была глубока.

– Быстрее, девочка! – крикнула Хильдигуннюр. – Тут бородой обрастешь, пока тебя дождешься.

– На тебе, мама, и борода хорошо смотреться будет.

– Лесть тебя до добра не доведет, – улыбнулась Хильдигуннюр. – Котелки ждут. Путникам нужна еда. Вы кровати-то сделали?

– Давно уже, – ответила Хельга. – Эйнар быстро справился.

– Он молодец, – сказала Хильдигуннюр. В ее взгляде блеснула искорка. – И смотреть на него приятно.

– Мама! – сказала Хельга. – Фу! Серьезно?

– Ты, может, и считаешь его братом, – сказала Хильдигуннюр, пропуская ее в дом, – а люди на это смотрят по-другому.

Прежде чем закрыть дверь, она оглянулась через плечо. Уннтор присоединился к Яки и Эйнару у ворот.

Когда всадники приблизились и трое мужчин смогли хорошенько разглядеть лошадей, между ними воцарилось молчание.

Наконец Яки заговорил:

– Я смотрю, у Карла дела неплохи, – сказал он.

В ответ Уннтор фыркнул.

Лошади неслись во всю прыть, их мышцы бугрились, шеи вытягивались вперед в наслаждении скоростью. Наездники, склонившись вперед, ободряюще кричали и подгоняли скакунов еще больше. Один из всадников обогнал двух других и опережал их все сильнее.

Мужчины у ворот наконец смогли разглядеть фигуры. Наравне с троицей скакунов несся мастиф, его язык болтался в воздухе.