В период формировки командиры рот часто заменялись и даже был такой период, когда больше недели командиром роты был Ахромеев, который впоследствии стал маршалом и начальником Генерального штаба армии.

Он прибыл к нам из госпиталя в звании майора, был ранен в ногу, воевал где-то под Ленинградом в морской пехоте. Через какой-то промежуток времени его назначили командиром первого батальона. Военная судьба у него сложилась удачно, но вот жизнь закончилась трагически. Будучи связанным с ГКЧП, он, верный своему долгу, ушел из жизни как подобает солдату. Лучше смерть, чем позор от недругов и завистников.

В период формировки много было различных интересных, на мой взгляд, событий. Во-первых, пришла аттестация о присвоении мне воинского звания лейтенанта, а это уже давало возможность ждать внеочередного присвоения звания и повышения в должности и в зарплате.

Однажды ночью по боевой тревоге подняли роту и всю бригаду. Зачитали боевой приказ, что в 30 километрах на северо-западе в лесу высадился десант «противника» и продвигается в направлении поселка Юг. Наша задача его упредить и во встречном бою уничтожить.

Зима наступила ранняя, с сильными морозами, а нам предстояло неделю провести в лесу в боях с условным противником. Построив роту, сделав перекличку, выяснили, что кроме больных и наряда дежурных оказались и симулянты. Особенно любил «сачкануть» ефрейтор В. Моисеенко. Он обычно поступал так: получив сообщение по солдатскому «семафору», что будет боевая тревога, незаметно от всех обрывал подметку у ботинка и требовал оставить его дома для ремонта обуви. Обычно это у него проходило, а на сей раз не вышло.

Осмотрев солдат и убедившись, что они готовы к длительному маршу, я приказал ефрейтору оборванную подошву примотать проволокой. Я понимал, какую ответственность беру на себя, солдат может обморозить ногу, но уж очень хотелось проучить наглеца, чтобы он не вздумал выкидывать подобные штучки на фронте. Подозвав старшину Л. Мухортова, прибывшего с укрепрайона Дальнего Востока, приказал ему, чтобы во время похода и ночевок в лесу, он посматривал за симулянтом и не давал бы ему обморозить ногу, чтобы избежать фронта.

Все обошлось благополучно, но по пути домой Моисеенко со злобой прошипел: «Запомни, лейтенант, на фронте я тебя пришью!» Я спокойно ему ответил: «В трибунал сообщать не буду, но тоже запомни, что пристрелить тебя сейчас не могу, будут судить, а как только будем находиться во фронтовой полосе, где действуют фронтовые законы, за эту угрозу расстреляю на месте». Он, видимо, это запомнил и, не доехав до фронта, дезертировал из части. Дальнейшая судьба его неизвестна.

Был и такой инцидент: 7 ноября по случаю праздника бригада построилась на пруду. Он уже затянулся льдом, который, хоть и потрескивал, выдержал и людей, и технику. После поздравления личного состава бригады с праздником был зачитан приговор о смертной казни за дезертирство солдата Н. Лопатина. Он сбежал из части и был задержан в районе Хабаровска. Это было его второе дезертирство, первое ему сошло с рук, а вот второе стоило жизни.

Прокурор обратился к личному составу бригады и спросил: «Кто хочет принять участие в расстреле дезертира?» Из строя вышли человек 8 и вскинули винтовки, по команде дали залп — и все было кончено. От праздника остался неприятный осадок, а случай этот запомнился на всю жизнь.

Однажды отрабатывали на учениях тактику ведения боя — батальон в наступлении, рота в обороне. Задачу за роту решал я. Нужно было перехватить батальон на марше, навязать ему бой, заставить его преждевременно развернуться и атаковать, нанести ему решительный удар, по сигналу красной ракеты перейти в контратаку. Поскольку бой условный, противник условный, ракетницы не было, ее должен был заменить выстрел из пистолета.

Я находился под высокой елью в боевых порядках роты, на правом фланге, отсюда удобнее вести наблюдение за «противником», рядом находились командиры взводов.

Когда «атака» начала захлебываться, я достал пистолет, поднял руку вверх и выстрелил, что означало переход в контратаку. К изумлению офицеров, после выстрела к моим ногам упала серенькая белочка с пробитой головкой. Пуля ударила снизу в челюсть и прошла насквозь. Стреляя, я не смотрел вверх и белку не видел. Жаль ее было, однако я не растерялся и, обращаясь к офицерам, сказал: «Вот так стреляют фронтовые офицеры — учитесь».

На квартире мы жили вдвоем с лейтенантом В. Беловым, командиром взвода бронетранспортеров. Хозяйка наша, попадья, имела двоих детей: дочь и горбатого сына, батюшка у них умер. Все они были отличными портными, хорошо подрабатывали, от заказов не было отбоя, да и мы свои новые шинели перешивали у них.

Отправляясь на фронт, я оставил у них комплект летного обмундирования и сапоги, которые просил передать матери, когда она приедет. Все это тогда стоило очень дорого, а главное, можно было в деревне обменять на продукты. Матери я написал письмо, и она съездила к ним. Они обругали меня и мать, заявив ей, что я ничего не оставлял, и пожелали мне первую пулю в лоб.

В середине ноября 1942 г. на станции Бершеть нас погрузили в товарный эшелон и наш путь был на запад.

Итак, впереди Сталинград.

Для нас, переживших эту страшную войну, Сталинград стал городом-легендой, где произошла одна из величайших битв в истории человечества. Именно в Сталинграде черная сила — немецкий фашизм — встретила мощное сопротивление свободолюбивого народа.

Справедливость, как правило, побеждает. Победили и мы. Эхо победы под Сталинградом донеслось до народов Европы, известив о том, что час избавления от фашистского ига приближается. Пройдет еще много времени, будут разные сражения, легкие и трудные победы, земля будет обильно полита потом и кровью солдат, но сталинградский прорыв был знамением полного освобождения. Армия и народ были едины в стремлении победить и победили.

Из Бершети до Сталинграда нашему эшелону давали «зеленую улицу». Поезд останавливался только для смены бригады. Вперед, вперед и только вперед, под Сталинград, где уже концентрировались воинские части. Нужно отдать должное Генеральному штабу — операция была уникальной, проведена в очень сжатые сроки, немцы о ней ничего не знали.

Мы прибыли ночью под Сталинград на какой-то полустанок в пятидесяти километрах от города. Близость фронта и несмолкающий гул самолетов-разведчиков заставляли выгрузку из вагонов и отход от железной дороги делать стремительно. Если бы в этот момент нас «накрыла» авиация, потери были бы большие. К счастью, мы этого избежали, а вот соседям досталось.

Утром мы обнаружили рядом полусгнившие дощатые бараки с пленными румынами. Их почти не охраняли, и они, как цыгане, бродили около нас и побирались. Ненависти к ним не было, скорее чувство брезгливости. Одеты были плохо, а мороз стоял крепкий. Грязные, вшивые, выговаривали по-русски хорошо: «Антонеску — капут, Гитлеру — капут, дай хлеба».

Через два дня после выгрузки бригада в составе второго танкового корпуса двинулась в направлении г. Калача, где сходу должна была опрокинуть немцев в Дон, по льду форсировать реку и захватить город.

Немцев застали врасплох, они не ожидали нашего удара, и вся операция по форсированию реки, захвату города длилась не больше часа. Побросав технику, боеприпасы, продовольствие, горючее, немцы побежали на юг и юго-запад, да так быстро, что первые 90 километров мы не могли их догнать. Наши солдаты на марше выбрасывали все лишнее вплоть до противогазов. Впоследствии специальная команда подбирала брошенные противогазы и немецкие трофеи.

Как сейчас находятся желающие «погреть руки» на гуманитарной помощи, так и тогда определенная часть офицеров здорово наживалась на трофеях.