Птах, прежде всего напрягая силы, удерживает шнур и крепит его за крюк. Затем он высвобождает из его петель тело девушки и приводит её в чувство.

– Ах, дорогой! – увидев Птаха, обвивает она его руками. – Как мы летали! Душа моя до сих пор ещё там, на небесах! – Она встаёт и, покачиваясь, подходит к выходу, щурясь от солнца и ища взглядом птицу. Птах бросается к ней, поддерживает на краю уступа, и они, обнявшись, смотрят, как в ослепительных лучах солнца и потоках ветра высоко над плато парит огромная птица.

– Она летает! – восхищённо любуется Эя птицей и Птахом. – Ты сделал это!

– Я пока сделал лишь птицу.

– А я отпустила её летать в потоки ветра!

– Но, как я уже убедился на малых птицах в коридоре, если её отпустить, она не сможет летать. Потому что летать не может. И разобьётся, – поясняет юноша. – Ведь в ней нет души и духа. И летает она под действием сил ветра, управляемая нашей волей и вот этой верёвкой. – Он берётся за шнур, натягивая и отводя его в стороны, отчего птица послушно изменяет направление своего полёта.

– А зачем ты сделал такую огромную птицу? – пытается, но не может управлять ею Эя.

– После изучения полётов на малых моделях я увеличил её размеры до своих, чтобы понять, а затем и самому познать, как летают птицы и может ли летать человек, – размышляя вслух, объясняет ей Птах.

– И ты сам собираешься так же летать? – восхищённо глядит она на своего друга. Но вдруг встревоженно заглядывает ему в глаза: – И улетишь от меня? Не отпущу! Привяжу тебя на привязь! – безуспешно дёргает она за шнур. – Нет! Я привяжу тебя вот так! – Приблизив, она обматывает его шею своими волосами и, завязывая их в узел у него на затылке, сливается с ним в поцелуе.

При этом, опираясь на натянутый шнур, они оттянули его и изменили направление полёта птицы, которая теперь начала пикировать вниз.

– Ах! – И они бы свалились с выступа, если бы Птах, одной рукой удерживая Эю, другой не ухватился за шнур, который под их тяжестью провис и продолжал опускаться с ними до самой земли.

– Ох! Какой счастливый полёт! – млеет Эя. Целует, обнимает Птаха и восторженно размахивает ногами, словно пляшет от удовольствия.

– Я уже уяснил, что в любом полёте трудно взлететь, но гораздо счастливей – приземлиться! – втолковывает он ей. – А пока не свались, и держись крепче за шнур!

– Нет! Я буду держаться за тебя! А ты, как птица, уноси меня в небеса в своих объятиях! – ещё теснее прижимается Эя к Птаху.

Но тут птица попадает в потоки воздуха, которые резко возносят её кверху, отчего шнур, натягиваясь, поднимает ввысь и едва не сбрасывает молодых людей. От этого руки Эи разжимаются. И Птах, неимоверным усилием обведя шнур вокруг своей груди, свободными теперь руками подхватывает и, прижимая к себе, удерживает девушку. А она, почувствовав безопасность в его крепких объятиях, опять трепещет:

– Теперь точно меня похищает гигантская птица!

А птица в небе, вернувшись на свою прежнюю высоту и натянув шнур, плавно возвращает молодых людей на их прежнее место на уступе.

– Вот и приземлились! – облегчённо вздыхает юноша. – Ты счастлива? Не сожалеешь, что связалась со мной?

– Я счастлива, что так крепко привязалась к тебе! – со слезами спасения и нежности отвечает она ему.

Когда, романтически кружась и напевая, Эя вернулась домой, её встретил разгневанный отец.

– Ты где была? – спрашивает он дочь.

– Навещала голубку, – потупив насмешливые глаза, отвечает она.

– И где же она? Почему ты не забрала её домой? – ещё больше сердится отец.

– Потому что она опять улетит туда! – ещё более простодушно улыбаясь, опускает голову дочь.

– Я знаю почему! – вскипает отец. – Потому что она и ты уже вьёте себе там гнёзда! – кричит он. – И производите на свет пока ещё бумажных птенцов!

– Но… – пытается оправдаться девушка.

– Но я уже забрал оттуда и подвязал в клетке твою голубку. А если завтра, уезжая на охоту и вернувшись, я узнаю, что вы опять были там, то привяжу за косу и тебя! – Он грозно берёт её за волосы.

– Уже привязалась, папа!.. – подобострастно, кусая от смеха кулачки, заверяет его дочь.

На следующее утро, со слезами на глазах прижимая к груди голубку, в сопровождении преданно вьющегося над ними голубя, Эя вбегает в мастерскую.

– Птах, милый! – плача навзрыд, бросается она к юноше. – Она погибает! Я умру…

– Не плачь! Что случилось? – успокаивает он её, беря и разворачивая тряпицу с голубкой.

– Отец вчера, чтобы она не летала, подвязал ей перья на крыльях, да ещё и привязал голубку к клетке! А когда прилетел голубь, она, наверное, рвалась к нему. И утром я нашла её всю израненную и полуживую! – поясняет Эя, показывая рваные раны на груди птицы.

– И что же нам делать? – вслух размышляет Птах, поочерёдно поглядывая на пораненную птицу и исстрадавшуюся от горя её и его подругу.

– Вдохни в неё душу! – умоляюще глядит на него Эя.

– А ведь действительно, раны птицы не настолько губительны! Разбиты только её крылья и душа, – продолжает Птах осматривать голубку. – И мы должны вернуть её к полётам! А следовательно, к жизни. Ведь это и есть то, что делает их птицами, – жизнь в полёте! – вдохновенно осознаёт он.

– А если она не может летать! Значит, умрёт? – сокрушается Эя. – А я так люблю её!

– А что? Это очень верно и, возможно, жизненно важно – вкладывать свою любовь и душу в жизнь любимого! – провозглашает и призывает Птах. – И если она станет летать, живя этой любовью, то мы будем жить, летая на крыльях любви! – Осматривая кровлю крыши, ищет он пробивающийся через неё солнечный луч и пододвигает птицу к тому месту на столе, куда падает этот луч, позволяя лучше разглядеть раны.

– Птах, что ты делаешь? – вдруг тревожно вскрикивает девушка. – Ты ещё больше терзаешь её! – Своими руками обхватывает она его руки, раздвигающие раны на птице. – Разве, помогая выживать, можно делать ей больно?

– Сейчас, чтобы оживить птицу, нужно понять и докопаться, где теплится её жизнь, – объясняет ей Птах. – А если хочешь помочь ей, то вначале помоги мне. Сбегай к выходному проёму и принеси воды, – отправляет он её с кувшином. – А я пока что-нибудь придумаю, чтобы усилить освещение и лучше рассмотреть внутреннее устройство птицы. – Он неудовлетворённо посматривает на солнечный луч и начинает перебирать мешочки с отполированными и подготовленными для изготовления украшений камнями-самоцветами.

Из различных камней он выбирает выпуклые, подходящие для задуманной им цели. И через просверленные по их краям отверстия продевает нитки с узелками, на которых гирляндой, один над другим, развешиваются и удерживаются камни, – чтобы свет, проходя через верхний камень, фокусировался на верхней выпуклости нижнего. И так далее, от камня к камню всё более усиливая и концентрируя силу света.

И когда Эя возвращается в мастерскую, то замирает, попав в радужный мир многоцветного сияния, исходящего от преломления и излучения подвешенной по направлению луча и пронизываемой им гирлянды камней.

– Теперь, когда я собрал и усилил яркость солнечного луча, мне стало видно многое из того, чего я раньше не мог увидеть! – отмечает Птах, рассматривая внутренности птицы.

Эя подаёт ему кувшин с водой, заворожённо глядя, как в лучах пронизывающего их света пульсируют кровь и мышцы птицы. Но когда он начал поливать водой оголённые разрывы и внутренние ткани птицы, опять встревоженно запротестовала:

– Она ведь грязная!

– Эта вода получилась из воздуха, который прошёл через очищающий его огонь. А пепел, который ты называешь грязью, – это дерево и металл, прошедшие через огонь, который выжег из них духов и всё сущее, чтобы оставшуюся, чистую сущность заполнить своей огненной, неугасимой жизненной силой! – препарируя птицу, поясняет ей юноша.

– Так вот почему, колдуя с духами природы, ты лечишь людей! – делает Эя открытие для себя.

– Я, изучая природу, употребляю её возможности для поддержания человеческих сил, – уточняет он и демонстрирует ей: – Вот, посмотри, как при попадании этой живительной воды не только погибает, но и оживает плоть, у которой нарушено её кровяное жизнеобеспечение и нет уже жизненных сил.