— Игрушка…?
— Да, моя милая роза. Всего-навсего игрушка. Если ты мне позволишь… — вопрос был риторическим, оба это понимали, поэтому Микель, с несколько секунд помявшись в попытке решить, насколько безопасно отпускать от себя мальчишку и отходить от того даже на два жалких шага, вынул из кармана зажигалку, выжег, прикрывая ту ладонями, искру, подошел к паре свечек, попытался те разжечь… Сетуя на мешающий ветер, быстро добрался до окна, тут же — спокойно и без малейшего сопротивления — то закрывая. Вернувшись обратно к свечам, легко и играючи те оживил, возвращая в комнату теплый стяг опыленного медового танго, нашептывающего на несчастное разбитое ухо, будто абсолютно ничего из всего недавнишнего кошмара не происходило, будто у мальчика-Юа слишком богатое воображение и будто в таком вот мирном солнечном уюте попросту не могло существовать никаких тварей, монстров, чудовищ, умертвий и смешных детских привидений. — Видишь? Это всего лишь безобидное чучело по имени Содом, — каким-то странным заплетающимся языком проговорил мужчина, пригибаясь на корточки и приподнимая лисью голову за многострадальную твердую морду.
— Но… но ведь… — Уэльс, все больше и больше ощущающий себя бесчестно обманутым, все беспомощнее подозревающий, что этот человек либо в чем-то ему лжет прямо в глаза, либо что-то умышленно скрывает, либо не договаривает всей — значительной, наверняка же значительной — правды, отшатнулся на шаг. Закусил губы, тряхнув запутанной лохматой гривой. Покосился за поджидающую и утло-холодную задверную темноту и, поежившись мелким добитым щенком, рявкнул: — Но ведь она двигалась, эта поганая игрушка! И там… внизу… твой сраный труп двигался тоже! Я пошел… отлить пошел, а эта хрень… эта хрень вывернула башку, выплюнула на губы кровавые пузыри и в упор на меня таращилась! Таращилась, слышишь?! Я думал, что чокнулся, что мне мерещится просто, но она таращилась, ясно тебе?! Даже твой гребаный… Карп перепугался до смерти!
То ли при упоминании кота, то ли при упоминании трупа лицо Рейнхарта заострилось, потемнело и осунулось, и Юа со стылым запозданием припомнил, из-за чего все это вообще началось, но, благо, мужчина — за редкое считанное мгновение, что тоже не могло не отложиться в памяти и не надавить на чересчур чувствительные нервы — успел как будто бы успокоиться, как будто бы отмахнуться и переключиться на то действительно важное, что казалось ему таковым сейчас.
— Конкретно это — безобиднейшая игрушка, как я тебе и сказал, краса моя, — хриплым и мрачным голосом повторил он. Правда, уже без прежней — смутной и смурной, но хоть сколько-то делающей лучше — улыбки. Потянул Лиса за загривок, пошатал из стороны в сторону, пытаясь, очевидно, эту его безобидность доказать. Потом усадил на задницу и, приложив спиной к стенке, двумя пальцами разжал тому послушную пасть, поболтал резиновым — или пластиковым — языком. Костяшками пальцев другой руки постучал по оставшимся на месте стеклянным глазам. — Видишь? Все дело в том, что мне всегда хотелось иметь у себя хотя бы приблизительную копию того прелестного Упоротого Лиса, что не так давно покорил виртуальный свет, раз уж оригинал мне продать отказались напрочно. Чем, надо заметить, совершили большую и глупую ошибку, потому как с ценой я бы не поскупился. С несколько раз попробовавший и так и эдак, но все равно безжалостно отвергнутый, однажды я перелистывал каталог аукциона известных таксидермистов, подбирая что-нибудь самое кровное по духу и по внешности, пока вдруг не наткнулся на этого красавца. Выходец с красными каблуками да манерами истинного джентльмена! Внутри него бьется настоящее часовое сердце, и если его завести — то он вполне сможет продемонстрировать позабытый ныне придворный этикет. Правда, механизм время от времени заедает, поэтому он и шевелится в произвольном порядке, и я совершенно ничего не могу с этим поделать, мальчик мой.
Оставив Лиса сидеть там же, где тот и сидел, Микель осторожно, чувствуя, что сейчас мальчишку спугнуть и оттолкнуть легче легкого, приблизился к тому немного нетвердой походкой. Чуть наклонился, заглядывая в потерянные глаза прописанного в Небыляндии отощалого жителя. Ласково потрепал ладонью успевшую скомкаться челку и, прежде чем детеныш успел прийти в себя и хоть как-то отреагировать, двинулся к дивану, сгребая с того все подушки да одеяло, подхватывая рюкзак, перекидывая тот себе через плечо и ласково, прихватывая за лопатки, подталкивая не сопротивляющегося юношу к двери, на ходу нашептывая:
— Что же касается Билли — это тот трупик, который так тебе не нравится, — то, скажу по правде, иногда он имеет тенденцию вытворять нечто… похожее с тем, что ты описал. Я и сам сегодня заметил, что он снова взялся за свое. Но нет причин волноваться, поверь мне: вопреки своим причудам, он совершенно безобиден и никогда не выбирается из петли. Самое страшное, что он может сделать — это слегка припугнуть, если окажешься… в не слишком трезвом уме.
— Почему тогда… ты его не вышвырнешь куда-нибудь? Если он… да черт… почему просто не взять его, не засунуть в мешок и в коробку и не сжечь, а? — непослушным голосом, сглатывая накопившуюся сердечную горечь, пробормотал Юа, без лишних слов и вопросов позволяя тупическому Рейнхарту вывести себя из оставившей неизгладимое впечатление зыбкой комнаты, ненадолго покинуть, сбегать за забытой свечой, чтобы вновь не перемещаться в набивших оскомину потемках, и вернуться обратно.
Безропотно принял нагревающийся и оплывающий светильник в руки, безропотно поплелся с мужчиной дальше, не роняя насчет этого ни единого вопроса — он и без вопросов прекрасно понимал, куда и зачем его ведут, и даже без них молчаливо соглашался, что оставаться в проеденном ночью чердачном одиночестве ни за что не станет.
— Потому что… привязался я к нему, полагаю? — не слишком уверенно отозвался бредущий и рядом, и над ним странно-притихший Микель. — Или, может, мне просто лень… Стало быть, теперь, мой мальчик, ты будешь настаивать на том, чтобы я в обязательном порядке избавился от него, нашего эксцентричного господина Фредерика?
— В точку, — хрипло буркнул Юа, настолько вымотанный всеми этими Билли, Фредериками, Ли, Котами, Карпами, Содомами и прочими мурашковыми кошмарами, что уже просто не. Не спрашивал, не узнавал, не трогал. Путал. — Никогда больше не хочу видеть его блядскую рожу и заходить туда, где он висит…
Рейнхарт это проигнорировал, не сказав ни «да», ни «нет».
Помолчал, проводя удивленного Уэльса мимо привычного изгиба видоизмененной заваленной лестницы…
— Мы поговорим об этом завтра, душа моя, — наконец, уклончиво сообщил он, подталкивая замешкавшегося мальчишку теперь еще и к той второй чуждой двери, которая спала рядом с дверью первой, уже знакомой и по-своему изученной. Прогнулся под неожиданно низкой притолокой — Юа на макушку этой своей широкой крепкой ладонью надавил тоже, — провел по совершенно пустому помещению, заклеенному полосками красных да черных обоев с узорчатым камелопардовым отливом… — А пока я лучше напою тебя горячим чаем и уложу спокойно спать. И не волнуйся, в постель к тебе не полезу: я вполне могу прокоротать эту ночь в кресле или на шкурах возле огня; сказать по правде, мысль об этом меня даже в некотором смысле интригует и согревает своей старой и настоявшейся, как хорошее вино, романтичностью. Да и рядом с тобой, уверен, вовсе не будет холодно, если я буду видеть и знать, что ты находишься в досягаемой от меня близости… Собственно, как насчет флердоранжа, мальчик? Пробовал ли ты когда-нибудь этот божественный вкус? Его варят из снежно-белых цветков апельсинового дерева, благодаря чему напиток имеет насыщенный и одновременно нежный, будто вуаль на свадебной ночной сорочке, оттенок…
Он опять говорил, говорил, говорил, но Юа, как бы ни хотел обратного, как бы ни старался цепляться зубами и когтями и все это жадно в себя впитывать, слушать его так, как слушал прежде, не мог.
Слова моментально выскальзывали из головы, слова разбивались о стены и почти совсем ничего не значили, и чем дальше они проходили, чем ближе подбирался проем новой отсвечивающей лестницы, тем все более нервозным, глупым и обманутым мальчик себя чувствовал, пока, в конце концов, не понял, не вспыхнул, не вспылил, поджимая кулаки и упираясь сбойнувшими пятками в пол: