– Отведите меня к господину Эримарку. Я, грозный убийца доброго малого Креза, готов сдаться властям.
***
Господин Эримарк, прокуратор второй категории с полномочиями оранжевого уровня, сидел в своём кабинете и составлял доклад скиротскому начальству. Его он планировал отправить почтовым голубем через день-другой, когда допишет подробности суда над убийцей местного шахтёра Креза. Шахтёра, очевидно, пырнули свои же, не поделив что-то в пьяном угаре, однако господин Эримарк предпочитал не ссориться с местным населением. Мало кто доброжелательно воспринял императорский указ, отменяющий понятие самосуда вовсе и обязующий проводить расследования по каждому нарушению закона. И уж тем более никто не обрадовался чужаку в этом богами забытом посёлке – пришлых тут вообще не любили, а тем паче тех, кто представлял власть. Местный староста Абелард, высокий седой мужчина, бывший шахтёр с благородным именем и нижайшим происхождением, скептически отнёсся к врученной ему господином Эримарком грамоте, однако закон предпочёл не нарушать и покорно подчинился, предоставив прокуратору всё необходимое. Совсем иначе повёл себя Винфрид Маут, командир стражи – только после открытых угроз и демонстрации магических способностей (очень и очень слабых, но всё же) Винфрид нехотя согласился признать главенство прокуратора. Формально командир стражи состоял в Императорском внутреннем корпусе, однако служил здесь уже добрый десяток лет и мало чем отличался от коренных жителей – уважал традиции и обычаи шахтёров, прислушивался к мнению старосты, опасался живущую чуть в отдалении знахарку – непременный атрибут каждого посёлка – исполняющую те же функции, что в крупных просвещённых городах были отданы обученным лекарям. Господин Эримарк, считавший себя человеком образованным, сначала относился к старушке с жалостью и презрением, но после того, как на пятый день у него прихватило от местной пищи живот, побежал к ней сломя голову за отварами и травяными настоями.
Со временем прокуратор привык к еде, чего нельзя сказать о всепоглощающей местной скуке – каждый день Эримарк просыпался с мыслью о том, что начался ещё один скверный день в этом захолустье. Скука была похожа на пыльное серое одеяло, душное и беспросветное, не опасное для жизни, но давящее днём и ночью. В Змеином Камне не происходило решительно ничего, кроме мелкого воровства и пьяных драк, и за то, что он проходит службу в забытом всеми шахтёрском посёлке, прокуратор проклинал начальство, богов, судьбу и даже самого Императора. Скука грозила рано или поздно свести с ума, Эримарк начал прикладываться к бутылке дрянного пойла всё чаще, и в пьяных мечтах своих фланировал по центральным улицам столицы в ярком камзоле с нашивками Корпуса, играючи разоблачая злодеев и кружа головы дамам. Вероятно, так бы всё и продолжалось, и однажды прокуратор сгинул бы в пучине провинциальной тоски, если бы не один случай, что произошёл спустя полгода после назначения.
Как-то ночью случилась кража: у одного из местных стянули фамильную ложку (Эримарку было смешно, что дремучие люди так ценят простые столовые приборы, но внешне он казался вполне серьёзным). Конечно, сделал это кто-то из своих – сосед по шахтёрскому забою или один из промышлявших в Змеином Камне местных воришек – но прокуратор по своему обычаю не вникал в дело слишком глубоко. Как раз в это время в таверне остановился какой-то непритязательный доходяга, путешествующий в столицу с абсолютно неясной целью в полном одиночестве. По виду он напоминал одного из тех жучков, что вечно вращаются на дне общества, стремясь занять хоть какое-то место в преступной иерархии, но, не имея способностей сделать это, довольствуясь мелкими поручениями и осознанием собственной мнимой важности. Прокуратор увидел его лишь раз, всё понял, и в голове у него сложилась воистину гениальная схема. Двое аборигенов, бывшая воровка Бинди и её любовник здоровяк Клайд, за небольшую сумму согласились помочь: ночью пробрались на второй этаж трактира и испачкали глиной сапоги постояльца. Следом вошла личная стража прокуратора, господин Эримарк путём нехитрых умозаключений установил, что такая же глина есть возле дома бывшего владельца фамильной ложки, и доходягу приговорили к тридцати ударам плетью. То, что никакой фамильной ложки в его вещах обнаружить не удалось, прокуратора совершенно не смутило – он выдвинул предположение, что постоялец успел спрятать её или пропить, отдав кому-то из местных жителей. Несмотря на слабые возражения пострадавшего шахтёра, отчаянные вопли доходяги, сомнительные взгляды старосты и открытого презрения Винфрида Маута, приговор был приведён в исполнение.
К всеобщему несчастью, здоровье не позволило наказуемому выдержать все тридцать ударов, и бедняга скончался на глазах у посёлка, но тут вины Эримарка вроде и не было – ведь никто не виноват, что человек оказался столь слаб, не так ли? В столицу ушёл торжествующий рапорт за подписью прокуратора и двух свидетелей из числа его прихвостней, Эримарк ради такого случая откупорил бутылку приберегаемого хорошего вина и крепко задумался. Схема ему понравилась, и вскоре представился ещё один случай – так как в Змеином Камне долгое время ничего путного не происходило, случайный полунищий путник был обвинён в государственной измене (соответствующее письмо от сообщников нашли в его рюкзаке) и под стражей отправлен в Скирот. Вскоре пришла расцвеченная вензелями и печатями благодарность Императорского прокурорского корпуса, и господин Эримарк окончательно вошёл во вкус. Удача, словно только и ждала, пока умник-прокуратор её оседлает, решила осыпать его дарами – аккурат после убийства Креза в посёлке остановился очередной странствующий одиночка. Прокурор навёл справки – проезжающий мужчина не выглядел ни богатым, ни знатным, ни даже семейным. Скорее всего, очередной авантюрист без племени и рода, которого никто никогда не хватится.
Поэтому господин Эримарк оставил в рапорте пустое место, где планировал вписать имя преступника и то наказание, к которому он будет приговорён. Прокуратор был уверен, что эффективность на новом месте вскоре будет оценена, и его заслуженно переведут куда-нибудь, где жизнь не столь уныла и пресна – может, в крупный город, а может даже в сам Скирот.
Стук в дверь раздался внезапно, вырвав прокуратора из сладких мечтаний о мощёных скиротских улицах, шумных весёлых кабаках и доступных мягких женщинах. Это была ещё одна неприятность: местными господин Эримарк брезговал, но выбора ему никто не предоставлял; прокуратор страдал, иной раз не выдерживал, срывался и тащился верхом целый день, дабы добраться до Фильта и сполна насладиться запретными удовольствиями, что дарит портовый город всякому страждущему. Обычно прокуратор возвращался из таких поездок со смешанным чувством удовлетворённости и смутного щекочущего беспокойства.
Голос стражника из-за двери, хриплый и дребезжащий, почему-то показавшийся господину Эримарку слегка испуганным, выпалил скороговоркой:
– Господин прокуратор, мы эта… Преступника поймали.
Дверь почти сразу со скрипом отворилась, и в сопровождении стражи в комнату вошёл черноволосый голубоглазый мужчина в простом дорожном балахоне. Прокуратор поднялся с места и подошёл почти вплотную к черноволосому. Тот стоял спокойно и ровно, не двигаясь с места и насмешливо смотря сверху вниз пронзительным взглядом льдистых глаз.
– Так, хорошо, очень хорошо… – господин Эримарк усмехнулся в жидкую светлую бородку. – Наверняка и улики нашли? Помните, я вас учил – улики, свидетели, алиби? – он был невысокого мнения об умственных способностях стражи, однако надеялся, что азы нелёгкой службы прокураторов в состоянии усвоить даже неотёсанные дуболомы, умеющие только махать алебардами.
– Эта… Ну, нож у него был… Мы эта… Пойдём, да? – Стражник был явно чем-то обеспокоен, но господин Эримарк не придал этому значения.
– Пусть все идут, а ты – как тебя? Матей? – ты останься. Вдруг он буйный.
Стражник сделался белее мела и судорожно сглотнул. Остальные поспешно ретировались, оставив своего старшего отдуваться за всех. Прокуратор обошёл вокруг неподвижного, как столб, черноволосого, похожий на покупателя, выбирающего коня на ярмарке. Их учили, что такие перемещения вводят в состояние нервозности преступников, но черноволосый даже бровью не повёл. Господин Эримарк слегка забеспокоился – обычно все начинали оправдываться и лепетать, что они ни в чём не виноваты, этот же странный тип будто вообще не замечал прокуратора. Решив взять ускользающую с каждой секундой инициативу в свои руки, Эримарк задал первый вопрос:
