Статья 27 предоставляет каждому право свободно обращаться в суд.
Оставим в стороне «чувстве собственного достоинства» трансваальского фолксраада и обратимся лучше к прошлому опыту, который явно свидетельствует о том, что данные статьи отнюдь не лишние.
21 октября в ответном послании полномочному представителю сэр Г. Робинсон сообщает следующее: «После того как я передал резолюцию фолксраада от 15 числа графу Кимберли, меня попросили в ответном послании указать вам на необходимость еще раз дать понять членам триумвирата, что правительство ее величества не сможет принять никаких предложений по изменению положений конвенции до тех пор, пока она не будет ратифицирована; необходимость же в дальнейших концессиях будет подсказана самой жизнью».
Мне бы хотелось обратить особое внимание читателя на последнюю часть фразы, которая исключительно характерна для политиков, придерживающихся определенного курса в отношении Трансвааля. Английское правительство не осмелилось пойти на очередные уступки бурам из опасения возможного социального взрыва. С другой стороны, они боялись, что их бездействие приведет к тому, что буры разорвут конвенцию и они вновь окажутся у разбитого корыта. В такой ситуации правительство вынуждено было прибегнуть к тактике, позволяющей действовать не спеша, иными словами, тянуть время, что давало им возможность для лавирования, независимо от того, как дальше будут развиваться события. В случае, если буры неожиданно пойдут на попятную и заявят — что вполне допустимо — о своем нежелании выплачивать долги или о том, что они устали от присутствия нашего полномочного представителя, правительство тогда сможет заявить, что «необходимость в дальнейших концессиях» теперь «продиктована самой жизнью», и таким образом выйти из затруднительного положения. Короче говоря, эта телеграмма лишила конвенцию какой бы то ни было завершенности и сделала ее как документ совершенно бесполезной для практических целей. То, что такого же взгляда придерживались и сами буры, видно из текста ратифицированного документа, который появился вслед за этой телеграммой.
Я считаю тон этого документа, если учесть, кем он был составлен и в адрес кого направлялся, крайне оскорбительным. Он достаточно ясно подтверждает мысль, ранее высказанную мной, о том, что буры считают себя победителями, а потому имеют право ставить свои условия побежденным. Документ начинается следующими словами: «Фолксраад не удовлетворен условиями конвенции и считает, что члены триумвирата проявили пылкую любовь к своему отечеству, взяв на себя ответственность подписать такой унизительный для государства документ».
Далее приводится ряд спорных моментов и указывается на то, что реакция английского правительства на эти замечания свидетельствует об их верной мотивировке. «Английское правительство косвенно признает (в телеграмме от 21 октября, приводимой выше), что проблемы, поднятые фолксраадом, не выдуманные, а носят вполне обоснованный характер, поскольку требует от нас концессии с тем, чтобы фолксраад подверг ее практической проверке».
В данном случае Англия представлена в роли попрошайки, умоляющей бурский фолксраад сделать ее любезность и подвергнуть проверке выдвинутые ею же самой условия.
Вот перед вами текст ратифицированного документа: «Парламентом единогласно принято решение прекратить дальнейшее обсуждение конвенции; принимая во внимание все замечания, представленные парламентом в адрес королевской комиссии, в целях единства и поддержки миролюбивого курса, законодательное собрание, временно ставя на повестку дня вопрос о практической проверке статей конвенции в соответствии с просьбой английского правительства, содержащейся в телеграмме от 13 октября 1881 года, переходит к ее ратификации».
Было бы интересно знать, как такую ратификацию, которая является не ратификацией, а просто оскорблением, воспринял бы лорд Биконсфилд[99]. Я думаю, что в течение 24 часов с того момента, как о ней узнали бы на Даунинг-стрит, бурский фолксраад получил бы достойный ответ. Но лорда Биконсфилда нет в живых, а его преемник воспринял ее с должной благодарностью и смирением. То, что он сказал по этому поводу, мы до сих пор помним, и даже его основному сопернику следовало бы послушать эти слова. В своей, как мне кажется, последней речи, произнесенной в Палате лордов, он, говоря о трансваальском восстании, предупредил правительство о серьезной опасности, если оно пойдет на заключение мира с вооруженными мятежниками вопреки воле королевы. На его предупреждение не обратили внимания, а мир был заключен, о чем уже говорилось выше.
Что касается самой конвенции, то у читателя не вызовет сомнения тот факт, что буры не имели ни малейшего желания выполнять ее положения, даже если они были не слишком жесткими, а с другой стороны, не существовало силы, способной наказать их за непочтение или за нарушение ее статей. Помочь делу могло бы назначение представителя с дополнительными полномочиями, но каким образом он проводил бы в жизнь свои решения? Как ему себя вести, если все его решения подвергаются издевательствам и насмешке?
Положение, м-ра Хадсона в Претории было гораздо хуже, чем положение м-ра Осборна в Зулуленде. К примеру, согласно первой статье конвенции Трансвааль должен называться Трансваальским государством. Однако бурское правительство сочло необходимым во всех официальных документах называть Трансвааль «Южно-Африканской республикой». М-ру Хадсону было дано соответствующее указание выступить с официальным протестом, что он и сделал, правда, в очень мягкой форме; его протест был вежливо принят, а страна до сих пор официально носит название Южно-Африканской республики, несмотря на положение конвенции и протест м-ра Хадсона. И все же м-р Хадсон, как мне кажется, представляет собой более подходящую кандидатуру на эту должность, чем если бы на нее, к примеру, был назначен простой и бесхитростный англичанин, поскольку то, что последним было бы воспринято как оскорбление, нанесенное королеве и в целом всей стране, которую он представляет, м-ром Хадсоном было понято совершенно иначе. Он превосходно представлял за границей свое официальное руководство, готовый всегда подавить личное самолюбие, а получив одну пощечину, с радостью подставить свое лицо для другой.
Так, мы встречаемся с ним на официальной церемонии, устроенной бурами в честь одержанной победы и признания их независимости, где его присутствие, по мнению многих, было совершенно неуместным. Во время банкета к гостям, которых он так «осчастливил» своим появлением, обратились представители филиала крупнейшей компании «Африкандер Бонд», провозгласившей своей целью полное искоренение английской формы правления и английских обычаев в Южной Африке, слушать которых, по всей видимости, ему было особенно приятно. Там ему и всем остальным собравшимся сообщили о необходимости «взять в руки меч и нанести по британцам удар такой силы», чтобы «от страха у британцев появилось чувство справедливости, которого от них нельзя было добиться одними ходатайствами», к тому же «скоро наступит день, когда мы с вами вместе встанем в единые ряды борцов за полную независимость Южной Африки», иными словами независимость от английской формы государственного управления.
На следующий день правительство давало обед, на который приглашались все, кто отличился во время последних боевых сражений, а из всех англичан, по всей видимости, был приглашен только один полномочный представитель. Среди прочих знаменитостей там присутствовали некто Баскес. Этот человек, будучи образованным голландцем, являлся идейным вдохновителем почефструмских злодеяний; его репутация была настолько запятнана, что королевская комиссия отказалась вообще иметь с ним дело и отказала ему в приеме. А вот м-р Хадсон не был слишком щепетильным в этом отношении. А сейчас наступает момент познакомить читателя с самым потрясающим эпизодом во всем этом спектакле. За обедом необходимо было поднять тост за здоровье ее королевского величества, сюзерена страны; с рассчитанной дерзостью это было сделано лишь после того, как были произнесены все основные тосты за политических деятелей, а именно, сразу же после тоста за здоровье членов триумвирата. Но главное заключалось не в этом и даже не в том, что тост произнес м-р Жубер, заявивший с долей иронии, что «и не попытается объяснить значение слова «сюзерен»», а в том, что м-р Хадсон «выражал при этом свою благодарность достопочтенному м-ру Жуберу за добрые слова, сказанные в адрес королевы».
