Я спросил, в чем проблема.
– Увидишь, – мрачно ответил Дейви Джонстон.
Он оказался прав. Для начала, Тина никогда не обращалась к музыкантам по имени. Просто тыкала пальцем и выкрикивала: «Эй, ты!» Мы начали играть Proud Mary, и, на мой взгляд, все шло отлично. Но Тина замахала руками: стоп!
– Ты! – и она указала пальцем на моего басиста Боба Берча. – Ты все делаешь не так!
Он заверил ее, что играет точно по партитуре, и мы начали заново. И снова Тина закричала: стоп! На этот раз виноватым оказался ударник Керт. Мы продолжили в том же духе, останавливаясь каждые тридцать секунд. Тина по очереди обвиняла музыкантов в плохой игре, пока наконец не обнаружила главный источник проблем и тыкнула пальцем в меня:
– Это ты! Ты играешь неправильно!
– Прошу прощения? – изумился я.
– Ты играешь неправильно, – припечатала она. – Вообще не знаешь, как играть эту песню.
Дальнейшие дебаты на тему, умею я играть Proud Mary или нет, очень быстро переросли в безобразный скандал. Я поставил точку: предложил Тине засунуть в задницу ее долбаную песню и в ярости выбежал вон. Сидя в костюмерной, я задыхался от злости, но потом включил разум и начал размышлять, почему она так себя ведет. В свое время и я любил закатить истерику, но всему же есть предел. Существует негласное правило: музыкант не имеет права обходиться с другим музыкантом как с последним дерьмом. Может, это защитная реакция? В начале карьеры с ней обращались ужасно, долгие годы буквально обворовывали, эксплуатировали, даже избивали. Возможно, поэтому она так грубо ведет себя с людьми? Я пошел в ее гримерную и принес извинения.
Оказалось, проблема в том, что я слишком много импровизирую – добавляю проигрыши, короткие пассажи. Но я играл так всегда, с момента основания первой группы Элтона Джона! Выступая на сцене, мы каждый раз привносили в музыку что-то новое в зависимости от настроения. Это один из важнейших для меня моментов, я люблю живые концерты еще и потому, что мы импровизируем: музыка изменчива, как вода, она не высечена из камня. У музыканта всегда должно быть пространство для маневра: импровизация поднимает дух, звучание становится новым, свежим. Нет ничего лучше, чем услышать, как кто-то из группы играет то, чего ты не ожидал, и играет здорово. Ты ловишь его взгляд, киваешь, смеешься… Господи, да уже ради этого стоит выходить на сцену!
Но Тина придерживалась другого мнения. Она считала, что все и всегда должно быть одинаково, вызубрено и отрепетировано до мельчайших деталей, до еле заметного движения. Нам обоим стало ясно, что никакого совместного турне не получится. Но мы не разругались; позже она приезжала к нам в Ниццу на ужин и даже оставила в гостевой книге большой алый поцелуй в духе Тины Тернер.
Поскольку эти гастроли отменились, я организовал несколько совместных концертов с Билли Джоэлом. Мы гастролировали вместе с начала девяностых, выходили на сцену вдвоем, играли и пели песни друг друга. Мне нравилось с ним выступать. Мы оба пианисты, и у нас схожее отношение к музыке, хотя Билли – стопроцентно американский музыкант, типичный представитель восточного побережья, наподобие Лу Рида или Пола Саймона. Конечно, все они очень разные, но, даже ничего о них не зная, вы сразу поймете, что они из Нью-Йорка. В общем, мы долгие годы выступали вместе, хотя в итоге все кончилось плохо. У Билли было множество личных проблем, главная из которых – алкоголь. В костюмерной он принимал лекарство от инфекции дыхательных путей, запивал изрядной порцией спиртного, а потом вырубался на сцене прямо во время исполнения Piano Man. Через некоторое время он вставал, отвешивал поклон, немедленно отправлялся в бар отеля и просиживал там до пяти утра. В конце концов я посоветовал ему обратиться в клинику, объяснил, что прошел все это сам, но он явно не обрадовался совету. Заявил, что я не имею права судить других людей. Но на самом деле я никого не осуждал, просто мне больно было видеть, во что отличный парень превращает свою жизнь. Но все это произошло значительно позже, а наши первые турне с Билли были замечательные: мы играли всегда по-разному и всегда с удовольствием, зрители обожали наши концерты, они пользовались большой популярностью.
Так что у меня было чем заняться; по крайней мере, достаточно дел, чтобы перевернуть страницу и оставить в прошлом страшное сумрачное лето. Но мир по-прежнему сходил с ума. Мы поехали в Милан, и я заметил, что люди шарахаются от меня на улице, женщины крестятся, а мужчины прикрывают рукой причинное место. Они ассоциировали меня с гибелью Джанни и Дианы, думали, что я проклят, что у меня дурной глаз или что-то вроде того. Наверное, будь я в длинном плаще и с косой в руках, меня бы ждал более теплый прием.
В общем, итальянцы считали меня ангелом смерти, что само по себе безумно. Но, очевидно, этого было недостаточно, и судьба подкинула совсем уж сумасшедшую историю. В марте 1998 года мы с Билли начали мировое турне, и мне в Австралию позвонил Дэвид. С ним связалась одна из девушек-флористок, каждую неделю оформлявших наш дом, и сообщила, что больше они на нас не работают, потому что не получали зарплату полтора года. Дэвид сразу позвонил в офис Джона Рида, выяснить, что происходит. Тот ответил, что не платил флористам, потому что не было денег, и, по всей видимости, я скоро стану банкротом.
Я не мог поверить. Официальная позиция Джона Рида и его компании была такова: Элтон Джон истратил все, что у него было, и даже более того. Поймите правильно, я знаю, что никто – кроме разве что Джанни – не назовет меня скрягой или даже рачительным хозяином. Я трачу много денег: у меня четыре дома, большой штат сотрудников, несколько автомобилей; я покупаю произведения искусства, фарфор и дизайнерскую одежду. Иногда ко мне приходят письма от моего бухгалтера со строгим требованием урезать расходы, и я, конечно, этот совет игнорирую. Но я не мог понять, как умудрился потратить больше, чем заработал, ведь работал я постоянно: выступал вживую, ездил в долгие турне, отыграл сто или сто пятьдесят концертов в огромнейших залах, и билеты всегда были распроданы. Мои недавние альбомы стали платиновыми во множестве стран, постоянно выходили сборники старых песен, которые продавались настолько хорошо, что я лишь дивился – кто их покупает? Если человеку когда-то понравились Your Song и Bennie And The Jets, значит, они уже есть в его коллекции. Саундтрэк к «Королю Льву» распродался тиражом восемнадцать миллионов экземпляров, фильм собрал в прокате около миллиарда долларов, а мюзикл постоянно бил рекорды на Бродвее.
Я чувствовал: что-то здесь не так. Но что именно, не знал. Скажу честно: сами по себе деньги меня никогда особо не привлекали. Мне повезло, я зарабатывал очень много, но деньги никогда не были для меня ни мотивацией, ни самоцелью. Не буду врать, я с удовольствием вкушал плоды успеха, но механизм зарабатывания и накопления меня вообще не интересовал – иначе я бы пошел учиться на бухгалтера, а не играть в «Блюзологии». Я всего лишь хотел писать музыку, выступать и записывать диски. Да, я азартен, и потому всегда выяснял, сколько альбомов или билетов продалось, какие места я занимаю в чартах. Но я никогда ни у кого не спрашивал, сколько денег у меня на счетах, не вчитывался в контракты и не проверял чеки на роялти. И ни разу не был налоговым изгнанником – я британец и хочу жить в родной стране. Не осуждаю никого, кто выбрал другой путь, но лично для себя не вижу в этом смысла. Возможно, вы сэкономите на налогах, но не думаю, что так уж приятно, оглядываясь назад, понимать, что ты полжизни просидел в Швейцарии в окружении таких же унылых налоговых изгнанников. И потом, я хочу находиться там, где пульсирует музыкальная жизнь, а это, доложу я вам, точно не Монако. Уверен, княжество способно предложить множество вариантов решения налоговых проблем. Но вы когда-нибудь слышали о потрясающей новой группе из Монте-Карло?
В общем, я никогда не озадачивался состоянием своих финансовых дел. Привык думать, что этим занимается Джон Рид; мы с ним обсуждали этот вопрос в восьмидесятые в Сен-Тропе и пришли к определенным договоренностям. Я отдавал ему двадцать процентов моего заработка до выплаты налогов, огромные деньги по стандартам шоу-бизнеса, за то, что он обещал следить абсолютно за всем. Помнится, эту договоренность мы назвали «Роллс-Ройс-сервис»: я живу в блаженном неведении и занимаюсь чистым искусством, не заморачиваясь такими досадными мелочами, как проверка налоговых деклараций, просмотр банковских выписок или чтение текста, набранного в контрактах мелким шрифтом. И я был доволен, потому что безоговорочно доверял Джону. Наши отношения основывались не только на бизнесе: многие артисты близко дружат со своими менеджерами, но не думаю, что кто-то из них потерял с этим менеджером невинность.
