Но стук продолжался, и голос звал меня по имени. Голос Боба Хэлли. Я еле встал с кровати. Боже, похмелье просто нечеловеческое. Мне было хуже, чем после новогодних празднеств у Ринго Старра в 1974 году, которые, помнится, начались в восемь вечера и закончились в полчетвертого следующего дня. И даже хуже, чем пару лет назад в Париже, – тогда я арендовал апартаменты с видом на Сену якобы для того, чтобы что-то записывать, но потом заказал партию кокаина фармацевтического качества, окопался в квартире и вообще отказался идти на студию. Однажды утром явился Джон Рид с намерением все-таки притащить меня туда, но обнаружил, что я даже не ложился спать и нагрузился так, что теперь сижу и вдохновенно галлюцинирую: мне казалось, со мной танцует кухонная мебель. Кажется, во время той же поездки в Париж я решил побриться и, в полном безумии, то есть в измененном состоянии сознания, вошел в такой раж, что сбрил не только щетину, но и одну бровь. Не помню, тогда же это было или в другой раз, – все эти события для меня слились в один липкий комок. Я открыл дверь. Боб смотрел на меня выжидающе, словно предполагая, что я сейчас что-то скажу. Но я молчал, и заговорил он:
– Думаю, ты должен пойти со мной и кое-что увидеть.
Я поплелся за ним в его номер. Он распахнул дверь, явив моему взору сцену погрома. Ни один предмет мебели не стоял нормально, кроме разве что кровати. Все остальное или лежало на боку, или было перевернуто вверх ногами, или просто разбито на куски. На полу среди осколков валялась помятая любимая ковбойская шляпа Боба. Я впал в ступор – примерно как Йосемити Сэм после того, как Багз Банни[167] уронил ему на голову наковальню.
– Черт подери, – пробормотал я. – Что здесь случилось?
Последовала долгая пауза. Наконец Боб заговорил.
– Элтон, – сказал он. – Случился ты.
Что значит – случился я? О чем он, вообще? Как это все связано со мной? Последнее, что я помню: как прекрасно проводил время в хорошей компании. Зачем же мне было устраивать погром?
– Но я был в баре, – с негодованием возразил я. – С группой «Дюран Дюран»!
Боб снова посмотрел на меня выжидающе, как будто силясь понять, всерьез это я или нет. Потом он тяжело вздохнул:
– Да, ты был в баре. Сначала.
А ведь все шло так хорошо. Стоял июнь 1983 года, и мы в Каннах снимали клип на песню I’m Still Standing – ее я планировал выпустить первым синглом из готовящегося к выходу альбома Too Low for Zero. После провала Ego я почти не снимался на видео, но на этот раз решил рискнуть, отчасти из-за режиссера Рассела Мулкани: мы с ним сотрудничали прежде, и мне он очень нравился. В начале восьмидесятых Рассел считался лучшим – только он умел делать по-настоящему дорогие и экзотические, абсолютно «глянцевые» клипы. Он летал с группой «Дюран Дюран» на Антигуа, там они сняли на яхте клип на песню «Рио». Кроме того, я хотел, чтобы и I’m Still Standing и Too Low for Zero имели коммерческий успех. Мы с Берни снова писали вместе уже на постоянной основе. Нам удалось создать несколько неплохих совместных композиций во время нашей творческой разлуки, но теперь мы решили написать целый альбом вместе, чтобы вдохнуть жизнь в новый этап сотрудничества. Я был очень доволен выступлениями с Ди и Найджелом, так что мы собрали в студии прежний проверенный состав группы; Дейви поручили гитару, Рэю Куперу – ударные. На арфе, как и на записи альбомов Elton John и Tumbleweed Connection, играла Скайла Канга, моя подруга из Королевской музыкальной академии.
Мы полетели на Монтсеррат[168], записываться на студии Джорджа Мартина. Продюсер Крис Томас собрал там отличную команду инженеров и звукооператоров: Билл Прайс, Пегги Маккрири, которая прилетела сразу после работы с Принцем, и девушка из Германии Рената Блауэл. Некоторые композиции предыдущего альбома Jump Up! я тоже записывал здесь, но сейчас все было по-другому. Приехал Берни, и впервые после выхода Captain Fantastic в 1975 году прежняя группа Элтона Джона окончательно воссоединилась. Снова заработал старый, хорошо смазанный механизм, но наш новый альбом получался совсем не похожим на то, что мы делали в семидесятые, – он звучал по-настоящему ново и свежо. Я играл на фортепиано, но много экспериментировал и с синтезатором; в итоге песни словно искрились: I Guess That’s Why They Call It The Blues, Kiss The Bride, Cold As Christmas. А I’m Still Standing звучала как визитная карточка всего альбома. Текст этой песни на самом деле об одной из бывших девушек Берни, но я считал, что его вполне можно воспринимать как обращение к американскому лейблу, с которым я сотрудничал. Эта звукозаписывающая компания, говоря по правде, оказалась настоящей занозой в заднице.
Основанный в 1980 году «Геффен Рекордз» был относительно новым лейблом, но с ним успели поработать звезды первой величины: Донна Саммер, Нил Янг, Джони Митчелл и Джон Леннон. Всех приманила репутация Дэвида Геффена – это он в семидесятые привел к успеху группу The Eagles и Джексона Брауна[169]. К тому же лейбл обещал артистам полную свободу действий. Но мой первый альбом, записанный в сотрудничестве с ними в 1981 году – The Fox, – показал довольно слабые продажи. Jump Up! расходился лучше, и все же единственным безоговорочным хитмейкером лейбла стал Джон Леннон – да и то потому, что его убили. Незадолго до смерти Джона альбом Double Fantasy, записанный вместе с Йоко, получил неважные отзывы и продавался слабо. Убийство Джона подогрело интерес покупателей – согласитесь, довольно жуткий способ поднятия продаж. Геффен запаниковал и начал делать глупости. Уволил продюсера Донны Саммер Джорджио Мородера, который в буквальном смысле выпестовал каждый ее прежний хит. Джони Митчелл навязали в аккомпаниаторы синтезаторного вундеркинда Томаса Долби, чье творчество гармонировало с музыкой Джони примерно так же, как хор тирольского йодля. И, наконец, лейбл начал бороться с непредсказуемостью Нила Янга, то есть, по сути, пытались перекроить саму личность Нила. Все это мне активно не нравилось, и я решил, что I’m Still Standing прозвучит как своего рода упредительный выстрел – мощная, яркая, динамичная композиция с посылом «Иди-ка ты куда подальше».
Для такой песни мне требовался мощный, яркий, динамичный клип, и Рассел мне это обеспечил. Он развернул поистине широкомасштабное действо – съемки с вертолета, легионы танцоров в костюмах и с бодиартом; в Ниццу доставили мой кабриолет «Бентли», чтобы на нем я курсировал по набережной Круазетт. Планировалась постановочная хореография, и даже предполагалось, что я тоже буду танцевать – по крайней мере, об этом шла речь вначале. Я продемонстрировал хореографу Арлин Филлипс движения, отработанные на танцполах «Криско Диско» и «Студио 54». Явно шокированная, она побледнела, после чего мое участие в танцевальных сценах свели практически к нулю: единственное, что я делал, так это щелкал пальцами и шагал вдоль берега в такт музыке. Очевидно, Арлин испугалась, что своими зажигательными движениями я отодвину на второй план профессиональных танцоров. Правда, позже она сказала, что никогда в жизни не работала ни с кем, кто бы танцевал так плохо, как я. Но, очевидно, это был очень умный двойной блеф, призванный спасти ее учеников от позора.
Съемки начинались в четыре утра и продолжались весь день. С заходом солнца объявляли перерыв, я шел к себе в отель «Негреско», чтобы освежиться перед ночной сменой. Как-то раз в лобби я столкнулся с Саймоном Ле Боном, вокалистом группы «Дюран Дюран». Оказалось, они в городе, и прямо сейчас собираются немного посидеть в баре. Не хочу ли я присоединиться? Мы с ним были не слишком хорошо знакомы, но я решил, что небольшая порция спиртного меня взбодрит. Я как раз раздумывал, что бы такое заказать, и тут Саймон спросил, пробовал ли я раньше коктейль «Водка-мартини». Я не пробовал. Ну так пора попробовать, заявил он.
