Внизу, в подвале, был небольшой зал, куда знаменитости спускались, чтобы нюхнуть кокаина прямо с пинбол-автомата. Каждый поход туда становился приключением. Как-то на меня налетела явно одурманенная Лайза Миннелли и начала уговаривать взять ее в жены. И все же главное, что привлекало меня в «Студио 54» – то, о чем мало кто вспоминает, а именно музыка. Ну, если честно, музыка и официанты, хотя склеить официанта не удавалось никак. Я честно пытался, заводил с ними беседы, но они никогда не заканчивали работу раньше семи утра. Конечно, я бы с удовольствием подождал бы и до семи, но обычно к этому времени начинали вовсю сказываться ночные излишества. Сложно настроиться на изящный флирт, когда глаза у тебя не разъезжаются и найти выход ты можешь лишь с третьей попытки.
Так что оставим официантов и вернемся к музыке. Стиль диско я полюбил сразу, как только впервые услышал его в лос-анджелесских гей-клубах. Именно поэтому в «Вудсайде» я построил дискотечную площадку. Когда гости приходили повеселиться, я брал на себя роль диджея и старался впечатлить их своей коллекцией тридцатисантиметровых синглов. Должен признать, у диджеев «Студио 54» коллекция была лучше, как, впрочем, и оборудование – по сравнению с ним мои динамики, специально привезенные из Лондона со студии «Тридент», звучали как транзисторный приемник с севшими батарейками. Но танцевали все, даже Род Стюарт, а это настоящий подвиг с его стороны – почему-то Род всегда вел себя так, будто танцы противоречат его религиозным убеждениям. Чтобы выйти на танцпол, ему требовался стимул, который, впрочем, всегда был под рукой – я носил с собой бутылочки с амилнитритом[162]. Попперсы пользовались большой популярностью в гей-клубах семидесятых годов: открываешь бутылек, нюхаешь – и получаешь дозу быстрой легальной эйфории. Препарат, который я пользовал, назывался (прошу прощения) «Оргазм», и Рода он полностью преображал. Помню, я предложил ему попробовать зелье первый раз – и о чудо! – после пяти часов бесполезных уговоров встать и подвигаться я обнаруживаю его на танцполе, причем плясать он, похоже, собрался до утра. Прервался лишь на минуту, да и то чтобы попросить добавки: «Эй, Шэрон, у тебя там не завалялось еще оргазма?»
Одним из самых известных продюсеров в диско-музыке был Пит Белотт, которого я знал еще с шестидесятых: «Блюзология» как-то играла с его группой The Sinners в клубе «Топ Тен» в Гамбурге. Приятно было встретиться с ним снова. Альбом, который мы записали вместе, мог бы выстрелить – если бы я не решил сочинить все песни сам вместо того, чтобы спеть материал, подготовленный штатными авторами Пита. Такая идея возникла у меня потому, что я задолжал американскому лейблу «Уни» еще два альбома. Я по-прежнему злился на них из-за сингла Song For Guy и хотел максимально быстро закрыть контракт, причем с минимальными усилиями. Не все в диско-альбоме Victim of Love было так уж ужасно – если бы, например, в «Студио 54» включили первый трек, я бы под него точно потанцевал. Но есть одно железное правило: нельзя записывать альбом с корыстной целью, какой бы она ни была. Это обязательно вылезет наружу и проникнет в музыку. Кроме того, альбом вышел в конце 1979 года, как раз когда в Штатах поднялась волна нападок на диско, и особенно на рок-музыкантов, пробовавших силы в этом жанре. Victim of Love с треском провалился по обе стороны Атлантики. И снова компанию «Рокет» трясло от воплей Джона Рида, и снова он в ярости поувольнял всех сотрудников, чтобы потом тихо-мирно принять всех назад.
В Мэдисон-сквер-гарден я объявил о том, что больше не собираюсь выступать вживую, но на самом деле сомневался, что смогу выполнить это обещание. По крайней мере, полностью. Если честно, я не знал, считать ли это самым умным ходом в моей карьере или же, наоборот, самым глупым. Мое мнение постоянно менялось в зависимости от настроения и с вполне предсказуемыми последствиями в виде всевозможных безумств. Сегодня я чувствовал себя совершенно счастливым и разглагольствовал перед всеми, кто еще мог меня слушать, мол, как же хорошо не таскаться по гастролям, наслаждаться свободным временем и спокойно работать президентом футбольного клуба «Уотфорд». А назавтра в ажитации звонил в «Стифф Рекордз», небольшой независимый звукозаписывающий лейбл, с которым сотрудничали Йэн Дьюри[163] и Элвис Костелло[164], и предлагал себя в качестве клавишника для их предстоящего гастрольного тура. И они соглашались. Мое внезапное желание вновь предстать перед зрителями подогревала страсть, вспыхнувшая к одному из их артистов – парню по прозвищу Безумный Эрик. К сожалению, он оказался недостаточно безумным для того, чтобы ответить мне взаимностью.
Затем я собрал новую бэк-группу, взяв за основу команду China, которую сформировал Дэйви Джонстон после того, как я объявил об окончании гастрольной деятельности. Три недели мы усиленно репетировали перед благотворительным концертом в Уэмбли. Я принял в нем участие потому, что его устраивал фонд Goaldiggers, с которым я сотрудничал. Во время репетиций я постоянно заговаривал о том, чтобы вернуться к прежней гастрольной жизни. Но в ночь накануне концерта решил, что это страшная ошибка, и объявил зрителям, что на сцену больше никогда не выйду, никого заранее об этой эскападе не предупредив. Джон Рид, как обычно, пришел в бешенство. Предельно откровенную дискуссию, состоявшуюся между нами за сценой после концерта, зачарованно слушал не только целый стадион «Уэмбли», но и почти весь северный Лондон.
Наконец мне пришла в голову идея, что если уж я собираюсь снова выступать живьем, то это должно быть что-то совсем другое, непривычное. И я решил поехать в гастрольное турне с Рэем Купером, которого знал еще с тех пор, как не был знаменит. Он играл в группе Blue Mink, косвенно связанной с DJM, – их вокалист Роджер Кук сотрудничал как поэт-песенник с издательской компанией Дика Джеймса, так что все участники группы так или иначе помогали мне записывать мои самые первые альбомы. Время от времени Рэй играл на ударных в моей группе, но теперь нам предстояло выступать только вдвоем, и не на стадионах, а в концертных залах. Мы уже несколько раз проводили похожие шоу – сыграли пару благотворительных шоу в зале «Рэйнбоу» в Лондоне. На одном из них присутствовала кузина королевы принцесса Александра. Она терпеливо высидела всю программу, потом зашла в гримерку поговорить и, мило улыбнувшись, сразу перешла к делу: «Откуда у вас столько энергии? Наверное, употребляете много кокаина?»
Это был один из тех моментов, когда кажется, что время остановилось и разум мучительно силится осмыслить происходящее. Может, она настолько наивна, что не понимает, о чем говорит? Или, хуже, – прекрасно все понимает? Господи, она что – знает? Неужели слухи о моих непомерных кокаиновых аппетитах дошли уже до Букингемского дворца? И королевская семья обсуждает эту тему за ужином? «Говорят, ты обедала у Элтона Джона и познакомилась с его бабушкой, мама? А ты знаешь, что он страстный поклонник белого порошка?»
Я взял себя в руки и трясущимся голосом пробормотал: «Нет».
Несмотря на инцидент с особой королевских кровей, концерты в «Рэйнбоу» прошли замечательно. Волнующе в лучшем смысле этого слова. Когда на сцене только ты и ударник, невозможно даже на мгновение расслабиться и переложить ответственность на группу. Нельзя ни на секунду терять концентрацию, играть нужно абсолютно четко и точно. Такой подход очень помог нам во время гастрольного тура. Отзывы о концертах были великолепные, и каждый вечер я ощущал неповторимое сочетание страха и волнения, которое, по большому счету, артист должен испытывать всегда перед выходом на сцену. Это давало мне свободу, бросало вызов и наполняло эмоциями, потому что в корне отличалось от всего, что я делал прежде, – и песни другие, и стиль исполнения, и даже места, где мы выступали. Мне очень хотелось увидеть страны, в которых я раньше не бывал, и то, что меня там мало знают, нисколько не смущало. Испания, Швейцария, Ирландия, Израиль…
