Первоначально Маркс не противопоставляет человека и бога, а напротив, подчеркивает их единство. Например, в 1835 г. в работе о проблемах религии он отдельно рассматривает эту необходимость: «Наше сердце, разум, история, слово христово громко и убедительно говорят нам, что единение с ним безусловно необходимо, что мы без него не можем достигнуть своей цели, что без него мы были бы отвержены богом, что только он в состоянии был спасти нас» (1975. Т. 40. С. 591). Разумеется, это не говорит о том, что Маркс был набожным верующим, а всего лишь свидетельствует о влиянии на него традиционных религиозных этических взглядов. Присоединившись к младогегельянцам, он разделил их трактовку самосознания как человеческой сущности и полагал, что человеческая сущность возвышается над божественной: «Рядом с человеческим самосознанием не должно быть никакого божества», «человеческое самосознание – высшее божество» (1975. Т. 40. С. 154). Это отчетливо демонстрирует его политическую установку и теоретический подход, направленные против религии и феодализма.

С Древней Греции и до Средних веков ведущую роль занимала концепция, согласно которой бог возвышался над человеком. Это указывает не только на могущество церкви и положение духовенства, но и, в идеологическом плане, на наивысший божественный авторитет. Многие философы и богословы всеми силами доказывали величие господне, ничтожность человека и необходимость господства бога над ним. К примеру, Ансельм Кентерберийский заявлял: «Кто презирает себя, тот в чести у бога; кто себе не мил, тот мил богу. Будь поэтому ничтожен в твоих собственных глазах, чтобы быть великим в глазах господа; тем больше будет тебя ценить бог, чем презреннее ты будешь во мнении людей»[5]. Фома Аквинский тоже открыто излагал свой взгляд о превосходстве теологии над философией и необходимости подчинения всех наук ее положениям, так как ее несомненность «устанавливает свои основоположения в свете божественного знания, не подверженного заблуждениям»; «эта наука преимущественно говорит о вещах, превышающих возможности человеческого разума, в то время как прочие науки изучают только те вещи, кои разум приемлет»; а целью теологии «является вечное блаженство, с каковой, как со своей конечной целью, сообразуются цели всех прочих практических наук»[6]. Таким образом, бог лишил человека истины познания, права и радостей мирской жизни.

Переломным моментом стал подъем идейной волны гуманизма в эпоху Просвещения, который ознаменовал собой переход от теоцентризма к антропоцентризму. Начиная с ранних гуманистов, таких как Пико делла Мирандола, Хуан Луис Вивес, Эразм Роттердамский и Монтень, ратовавших за человеческую свободу и достоинство, и вплоть до основывающегося на естественном праве учения французских просветителей о равенстве и братстве все делали человека центральным понятием и утверждали, что он превосходит бога. Например, Данте говорил: «Человеческое благородство, поскольку это касается множества его плодов, превосходит благородство ангела»[7]. Петрарка открыто просил о наслаждении человеческими благами: «Я не мечтаю стать богом, стяжать бессмертие и охватить небо и землю; мне довольно людской славы, ее я жажду и, смертный сам, желаю лишь смертного»[8]. Шекспир с еще большей страстью восхвалял человека: «Что за мастерское создание – человек! Как благороден разумом! Как беспределен в своих способностях, обличьях и движениях! Как точен и чудесен в действии! Как он похож на ангела глубоким постижением! Как он похож на некоего бога! Краса вселенной! Венец всего живущего!»[9] Руссо «наиболее полезным и наименее продвинувшимся из всех знаний» называл «знание человека»[10]. Выдвижение его на передний план, превознесение над богом стало колоссальной исторической заслугой буржуазного гуманизма.

Маркс продолжил эту традицию в своей докторской диссертации. Он особо подчеркивал, что сознание является наивысшей духовной сущностью, и тем самым ставил человека над богом. Маркс восхвалял Эпикура, называя его «величайшим греческим просветителем» в связи с тем, что в эпоху владычества богов над всем сущим он, смертный, осмеливается обратить взор вверх и бросить вызов небу и «порицать тех, которые думают, что человек нуждается в небе». Он отрицает вечность небесных чертогов и ставит самосознание превыше их, и «его собственный голос заглушает раскаты небесного грома, затмевает сверкание небесной молнии» (1975. Т. 40. С. 232–241).

Согласно Марксу, человек может находиться в двух видах взаимоотношений с богом: либо он боится и смиренно раболепствует перед ним, либо «в пестрой одежде взмывает ввысь», не испытывая никакого страха. К первому виду принадлежат люди в оковах религиозной мысли Плутарха, ко второму – те, которые твердо придерживается атеистической мысли Эпикура и Лукреция, кто более нравственен и свободен. Маркс говорил: «Тот, кому доставляет больше удовольствия вечно копаться в самом себе, чем собственными силами строить целый мир, быть творцом мира, – тот несет на себе проклятие духа, на того наложено отлучение, но в обратном смысле, – он изгнан из храма и лишен вечного духовного наслаждения, и ему приходится убаюкивать себя размышлениями о своем личном блаженстве и грезить ночью о самом себе» (1975. Т. 40. С. 92). Так как Маркс ставил человека превыше бога, то и философию он почитал выше теологии. Первичной основой его философского исследования является неустрашимый свободный дух, подвигающий людей к достижению самосознания, а религия, напротив, означает утрату самосознания.

Энгельс, перешедший от литературного движения «Молодая Германия» к младогегельянству, также превозносил самосознание. Возражая против иррационализма и обскурантизма Шеллинга, он поэтично сравнил самосознание с «фениксом»: «Идея, самосознание человечества и есть тот чудесный феникс, который устраивает себе костер из драгоценнейшего, что есть в этом мире, и, вновь помолодевший, опять восстает из пламени, уничтожившего старину» (1970. Т. 41. С. 226).

Вне всякого сомнения, постановка Марксом самосознания во главу угла и его рассмотрение религии как отчуждения самосознания является идеалистическим взглядом на историю. Однако в сравнении со взглядом на человека как на чистый объект, подчиняющийся своей естественной природе, или некий механизм, его трактовка в качестве активного субъекта посредством выдвижения самосознания на первый план значительно упростила продвижение к исторической истине.

Критика религии означает только вхождение в мир реальной жизни. В отличие от уподобившегося теологу Бауэра, Маркс не только обращал свой взгляд на религию, но и уделял большое внимание самым насущным вопросам.

Обратив взор на мирскую жизнь, он прежде всего столкнулся с проблемой свободы печати, которая во время политической борьбы в Германии была особенно актуальна. Она свидетельствовала о растущем противоречии между активно развивающейся капиталистической экономикой и феодальным абсолютизмом. Еще более явным оно стало после того, как 24 декабря 1841 г. прусское правительство издало указ о цензуре новых книг и газет. В Германии борьба за свободу печати стала предпосылкой к защите всех видов свобод. Без борьбы за нее все остальные лопнули бы как мыльный пузырь. Однако здесь мы делаем акцент на исследовании не политики, – революционно-демократической деятельности Маркса, противостоявшего цензуре и осуждавшего Прусский абсолютизм, – а философии, которая означала отчуждение человеческой сущности, нашедшей отражение в его аргументации в пользу свободы печати.

Вопрос о свободе повсеместно возникает в ходе противостояния буржуазного класса феодальной системе, его борьбы за свой суверенитет. Однако в связи с разным уровнем экономического развития и состояния классовой борьбы каждая страна неизбежно обретает свою специфику. Например, в экономически развитой капиталистической Англии вопрос о свободе связан прежде всего со свободной торговлей; во Франции, где классовая борьба является относительно показательной и острой, в большей мере рассуждают о политической свободе. Свобода, равенство и братство – революционный лозунг французской буржуазии в борьбе за установление самоуправления. В Германии этот вопрос переводится в духовную сферу и становится особенностью мышления, разума и сознания, обретает гносеологический и этический характер. Хотя в представлении о свободе в немецкой классической философии преломлялись требования немецкой буржуазии, но все-таки оно ограничивалось сферой мышления.