Переход от французского материализма к немецкой классической философии имеет двойственную природу. Так, в разрешении ключевых философских вопросов – это регресс. Для противостояния диалектики с метафизикой этот переход имеет прогрессивное значение, так как в процессе произошло движение от механицизма к диалектике. Маркс придавал большое значение достижениям диалектического метода немецкой классической философии: «Метафизика XVII в., побитая французским Просвещением и в особенности французским материализмом XVIII в., пережила свою победоносную и содержательную реставрацию в немецкой философии и особенно в спекулятивной немецкой философии XIX в.» (1955. Т. 2. С. 139).

В отличие от древнегреческой наивной диалектики, немецкая не рассматривает сам объективный мир. Другими словами, она носит не онтологический, а идеалистический характер. Несмотря на то, что понимание «субъекта», перешедшее от Канта к Гегелю через философию Фихте, не является совершенно единообразным, так как можно выделить субъективный и объективный идеализм, все эти представители немецкой классической философии подчеркивали значимость духа. Этим они изменили старый материализм, в свете которого человек воспринимался как машина, и, исходя из идеалистических воззрений, выдвинули на первый план созидательную роль субъекта. Таким образом, как минимум в двух аспектах были достигнуты значительные результаты:

1. Переход от объекта к субъекту. Старый материализм рассматривал в качестве объекта, цели познания, не только материальный мир, но и человека. Мыслители не видели между ними разницы и отрицали субъективное положение человека. Немецкая классическая философия обнаружила субъекта, отличающегося от объекта и созидающего его. Несмотря на то, что в фихтеанском «Я полагает не-Я», гегелевском «субъекте-субстанции» и в других их положениях «Я» и субъект оторваны от идеи материальности, все это реверсивно намекает на субъективное положение человека.

2. Переход от пассивности к активности. Старый материализм заостряет внимание на пассивной природе человека и рассматривает его как рояль, который звучит только тогда, когда по его клавишам стучит природа. Хотя эта теория и поддерживала материалистическую теорию отражения, она являлась негативной и интуитивной, отводила человеку пассивное положение в объективном мире и лишала его созидательной способности. Спекулятивные диалектические методы немецкой классической философии наделили объект свойствами пассивности и негативности и сделали субъект, представленный духом, позитивным, активным и самосозидающим началом.

Как считал Бауэр, на этих основаниях появилась философия самосознания младогегельянцев. Она базировалась на положениях Гегеля, но в некотором смысле и расходилась с ними.

Когда немецкая классическая философия достигла в своем развитии гегельянской, она покорила вершину идеалистического диалектического метода. С одной стороны, Гегель в своем учении об абсолютной идее логически и спекулятивно формулирует положение об активной функции субъекта, с другой – объединяет природу и человека, рассматриваемых в категориях субстанции и самосознания, тем самым делая их инструментами, с помощью которых абсолютная идея – их синтез – осуществляет свою внутреннюю необходимость. Младогегельянцы не были этим удовлетворены. Они взяли гегелевское «самосознание» и из зависимого возвели его до положения субъекта. Изначально младогегельянцы утверждали его значимость и были близки к формулированию человеческого места в мире, но в связи с тем, что Бауэр из самосознания сделал отдельный от природы и человека независимый субъект, единственного творца мира и всех вещей на небе и на земле, – все вернулось к фихтеанскому субъективному идеализму.

Философия развивается не линейно, а как будто по бесконечному кольцу или спирали (по-другому – спиралевидность общественного развития): французский материализм XVIII в. победил метафизическое учение о свободе воли XVII в.; немецкая спекулятивная философия отменила французский материализм и возродила метафизику XVII в.; Гегель опроверг фихтеанский субъективный идеализм и сделал поворот в сторону объективного идеализма; а представленные Бауэром младогегельянцы вернулись от Гегеля к субъективному идеализму Фихте. Маркс, который, присоединившись к младогегельянцам, начал собственную теоретическую и политическую деятельность, также поначалу делал акцент на значимости самосознания. Он отверг бауэровское противопоставление самосознания и субстанции, но не вернулся к абсолютной идее их слияния, а на основе гегельянской рациональности последовательно пришел к пониманию единства человека и окружающей среды, то есть ухватился за подлинных человека и человечество, таким образом по-настоящему раскрыв его место в природе и обществе и дав его активной роли научную формулировку. Разумеется, чтобы понять это, ему было необходимо пройти определенный путь, и знаменательная докторская диссертация была здесь лишь хорошим зачином.

Первым, кто начал рассматривать эпикуреизм, стоицизм и скептицизм в рамках философии сознания, был Гегель, который изложил данный подход в «Феноменологии духа» и «Лекциях по истории философии». Однако он не относился к этим школам серьезно. По его мнению, они немногим превосходили уровень чувственной достоверности. Хотя в контексте истории идеологического развития в его системе присутствовали рациональные элементы, неприятие Гегелем данных учений не отвечало духу младогегельянской борьбы за свободу.

Маркс, будучи младогегельянцем, проявлял глубокий интерес к этим школам. Он обосновывал их большое значение как для древнегреческой философии (упадка которой после Аристотеля не признавал), так и для эллинистического духа вообще. Он утверждал, что «только теперь настало время, когда поймут системы эпикурейцев, стоиков и скептиков» (1975. Т. 40. С. 234).

Согласно Марксу, все они – «философы самосознания», а их «системы, вместе взятые, образуют законченную структуру самосознания». Такое пристальное изучение главным образом было вызвано политической потребностью противостояния прусскому абсолютизму. Позже он говорил в письме к Лассалю: «[Более позднюю] философию – Эпикура (в особенности его), стоиков и скептиков я специально изучал, но скорее из [политического], чем из философского интереса» (1962. Т. 29. С. 445). Однако в теоретическом плане обращение к данным школам было следствием развития принципов, сформулированных немецкой спекулятивной диалектикой – субъективности и активности. Анализируя в своей докторской диссертации различия между двумя натурфилософиями – Демокрита и Эпикура, – Маркс придал огромное значение активности самосознания.

В вопросе о взаимосвязи необходимости и случайности Демокрит противостоит Эпикуру. Атомизм Демокрита сфокусирован на опытном знании, в нем сделан упор на необходимость: случай враждует с сильным мышлением, и то, что люди выдумали призрак случая, только свидетельствует об их беспомощности. Вопреки этому атомы Эпикура являются, скорее, не физической моделью материального мира, а особым символом самосознания, поэтому он не признает необходимость и делает акцент на случайности. Как писал Маркс: «У эпикурейцев господствующей категорией является случай» (1962. Т. 29. С. 105).

Можно сказать, что Демокрит считается с реальной возможностью, так как через нее посредством ряда обстоятельств, причин и оснований дедуктивно выводится необходимость. Эпикур, напротив, заостряет внимание не на ней, стремящейся к доказательству объективной реальности, а на противоположной ей абстрактной возможности, интересующейся не объектом, которому дается объяснение, а субъектом, который его дает. Настоящая концепция требует, чтобы данный объект был возможным, то есть его можно было бы помыслить. В этом случае никакая абстрактная вещь не будет мешать мыслящему субъекту, не станет для него преградой. Из этого следует, что Эпикура интересовал не объект сам по себе и не знание о природе, а пребывание в желанной «невозмутимости самосознания».