Грешные мысли о том, чтобы под шумок сделать ребенка на стороне, а именно в постели Гарри Стайлса, такой мягкой и вкусно пахнущей, в крепких, нежных объятиях, что так отличаются от мерзких, влажных, с кислым привкусом во рту, который так и лезет целоваться. Да, Луи определенно зачал бы ребенка с Гарри, если бы хотел его, разумеется, когда-нибудь, лет так через пять-восемь, когда уже и заняться-то нечем будет, кроме как рожать; а может, к тому времени и Джонатан помрет от сердечного приступа, например? Мало ли, умрет во время дикого секса, хотя какой там… если только специально загнать его, как лошадь, на что не потребуется много времени, учитывая уровень выносливости и одышку.

И как-то рановато мечтать о вдовстве, когда живешь с мужем под одной крышей всего один только месяц, что кажется вечностью в условиях хуже тюремных, да-да, о них Луи знал из рассказов Гарри: книги в свободном доступе, еда тебе, пожалуйста, от твоих же слуг, вот только комнаты (камеры) маленькие и кровати жесткие, одиночество и сырость, но разве это не те же характеристики, что и у нынешней спальни Омеги? Ох, он действительно был рад попасть на один вечер к родителям, выбраться из этой, казалось, заплесневелой квартиры хотя бы на ужин, страшась только одного — отца.

♡ ♡ ♡

Луи даже не скрывает, что наслаждается едой, съедая каждое поданное блюдо наполовину, что критично в его случае, однако остановить себя не может — он так сильно соскучился по человеческому питанию, без горелого вкуса и ощущения, что его сейчас вот-вот вырвет, что готов пожертвовать одним вечером и набрать лишние килограммы. Мать же смотрит на него с недоумением и то и дело принюхивается, ожидая почувствовать приближающуюся течку, перед которой жутко возрастает аппетит и настроение меняется за секунды.

— Луи’, почему ты до сих пор ходишь в тонком пальто? — через стол подает голос Николет, девушка с большими амбициями и таким же большим носом, который постоянно пытается разнюхать сплетни, выдумывая добрую их половину, однако сейчас вопрос приходится как нельзя кстати.

— О, к сожалению, мой муж не позволяет делать мне покупки, он говорит, что деньги нужны не для того, чтобы тратить их на всякую ерунду, — Омега ведет плечами, делая вид, будто озяб. — Я не могу ему перечить, — и как же это неприлично говорить о человеке, присутствующем в комнате и слышащем все, в третьем лице, но так невероятно приятно, унижай и властвуй, как говорится. — Слово мужа — закон, и если он считает, что я должен проходить всю зиму, которую прогнозируют самой холодной в истории, в пальто, что ж, я согласен, главное, чтобы бюджет семьи не пострадал.

Николет прикрывает рот ладошкой в искреннем “Ах!”, Джонатан же сгорает от стыда, припоминая недавний разговор, когда сослался на большие расходы, связанные с поставкой материала для мастерской.

— А что же Гарри Стайлс? — девушка говорит тише, но, естественно, ее все слышат, и даже звук упавшей вилки на тарелку матери не спасает положение.

— Мы давно не виделись, но уверен, он предпримет меры, как только узнает…

— Луи’, — шипит Джоанна, не выдерживая откровенного веселья сына, который, с довольной ухмылкой на лице, делает большой глоток неразбавленного вина, кривясь внутренне от жжения в горле.

— Мама, — он отвечает, повернувшись к ней лицом, смотря вопросительно, будто не понимает в чем дело. — Кстати, вы хотели поговорить со мной, о чем же?

Приглашены не только молодая семья, но и подруга Джоанны вместе с дочерью Николет и мужем, который весь ужин разговаривал с Троем, не гнушаясь забитого до отказа рта и количества выпитого спиртного — вечер явно не семейный, вот только Луи давно не чувствует свою семью, радуясь, что младших детей укладывают спать и не дают им носиться вокруг стульев.

— Я уезжаю к Мадам Пейн на неделю погостить, проведешь это время здесь, мы уже обсудили все с Джонатаном и…

Дальше Омега не слушает, покрываясь холодным потом и противными мурашками, тяжело сглатывая от ухмылки на лице отца, который делает вид, что разговаривает с Жаком, вот только Луи знает, что она означает, знает, что запах Гарри почти сошел с него, знает, что останься он один в этой квартире, без матери в виде мнимой защиты, Трой не поленится и пройдет лишние несколько шагов и посетит в одну из ночей комнату сына, принудив его к сближению.

— Ах, Вы уже все обсудили? И как же, позвольте мне узнать, я принимал участие в этих обсуждениях? — он выплевывает слова, вставая со стула, что опрокидывается на спинку из-за резкости движений, и швыряя салфетку прямиком в недоеденный десерт. — Знаете, мне надоело, что Вы все решаете за меня, каждый из Вас! И даже Вы, Жак! — мужчина давится от неожиданности, услышав свое имя. — Да, да, Вы первый за сегодня решили все за меня, когда одарили этим взглядом, полным презрения, хотя сами ничем не лучше, продаете свою жену любовнику, используя его деньги, покупая сигары, — Луи фыркает и изящно (хотел пренебрежительно) ведет кистью. — Мама, Отец, Джонатан и остальные, собравшиеся здесь по весьма сомнительному поводу, война, — добавляет он с ухмылкой, — простите, но я собираюсь покинуть Вас и… ах, неважно, я просто принимаю решения сам и не собираюсь действовать по Вашей указке, чьей-либо в этом мире!

— Вернись на место, — требует Трой, пронзая сына крайне недовольным взглядом.

— А Вам бы лучше помалкивать, Месье, — Омега эффектно разворачивается и, шурша подолами юбок, идет в направлении коридора. — Пока кто-нибудь совершенно случайно не узнал об извращенной фантазии старого ирландца, — он игнорирует протесты матери и бурчание мужа, звонкую тишину со стороны отца и недоумение гостей — каждый знал, куда он направляется, никто не мог противостоять.

♡ ♡ ♡

Дворецкий встречает его спокойно, с поклоном головы и раскрытой рукой внутрь дома, что слабо освещен, будто находится в спячке в ожидании хозяина, который должен вот-вот вернуться, однако сухое “Месье Стайлс в кабинете на втором этаже Восточного крыла” дает понять, что ждут вовсе не хозяина.

— Предупредите его о моем приходе, я буду… в библиотеке, — Луи неспешно поднимается, скользя ладонью по мраморным перилам, чувствуя призрачную, еле заметную свободу, которой его давным-давно лишили еще в момент взросления, когда ему не было и девяти, отказывая в любых просьбах, в каждой попытке вставить слово, что казалось очень важным.

Он не включает свет, только зажигает три свечи на столике возле софы, у которой небольшой стопкой лежат несколько книг, опять же на неизвестном Луи языке, в каждой среди страниц виднеются листочки разных размеров с аккуратно написанными пометками, выведенными почти любовно.

Омега вздрагивает от неожиданности встретиться так скоро, заслышав шаги, но расслабляется, поняв, что те принадлежат девушке, которая входит внутрь с подносом полным фруктов и шоколада, следом появляется другая девушка, более раскрепощенная, что ясно из ее поведения — она откровенно рассматривает Луи, прикусив губу, оценивает и хитро улыбается сама себе, вероятно, предвкушая обсуждения на кухне — у нее в руках ведерко со льдом, где покоится темного стекла бутылка, и два хрустальных фужера с золотым ободком. Они аккуратно ставят все на тот же столик рядом с подсвечником, немного двигая его к краю, дабы тающий воск ненароком не попал на дорогую посуду, и удаляются, прежде что-то прошептав друг другу и хихикнув.

Все, что делает Омега, так это фыркает и ухмыляется, стягивая с себя легкое пальтишко, что еле доходило до юбки, и перчатки, небрежно бросая все на софу, уверенный, что завтра он уедет отсюда в соболиной шубке, а если постараться, то и в манто из норки, какого не было даже у богемы, где ходили только лишь слухи о прекрасном создании для Императрицы, но разве Луи хуже нее? Разумеется, Гарри сделает все для Омеги, нужно всего-то приложить на капельку больше усилий и воображения.

— Добрый вечер, Луи’, — в комнату заходит мужчина, одетый в темно-синие брюки и такую же рубашку с расстегнутыми верхними пуговицами, что открывали вид на его грудь, а именно тату птиц.