— Я не виновата, — нервно зевая, пробормотала Оля. — Меня ноги не Держат, и глаза закрываются. Меня, по-моему, даже шатает.

— Раз хочется спать, надо поспать, — сказал дедушка. — Вон и кроватка!

Кроваткой он называл высокую кучу хвороста, положил на нее свою куртку, а на куртку опустил внучку. Оля сразу заснула.

Пока она спала, дедушка определил, в каком направлении им надо идти, и даже сам подремал немного, сидя на траве и прислонившись к куче хвороста.

Проснувшись, Оля не сразу поняла, где находится: ведь она еще ни разу не спала в лесу, да еще на такой необычной кроватке.

— Я вспомнила, — уныло прошептала она, — мы с тобой заблудились. Но я стараюсь не бояться.

— Мы с тобой заблудились, — весело сказал дедушка, помогая внучке слезть с кучи хвороста, — мы и дорогу нашли. Надо идти прямо на солнце!

И они двинулись прямо в чащу деревьев, сквозь которые просвечивало яркое, радостное, торжествующее солнце, пошли вперед без всякой тропинки.

Но Оля крепко держалась за дедушкину руку.

А когда они выбрались на знакомую опушку, Оля ойкнула восторженно, остановилась и призналась:

— Я тогда не сказала тебе, что ведь я испугалась очень. Я, по-моему, и спать-то захотела со страху.

— Неважно. Держалась ты молодцом.

— Как это?

— Не расхныкалась, не жаловалась. Я даже не заметил, что ты испугалась.

— А сам ты не боялся?

— Я боялся за тебя. Волновался за бабушку. Ведь она нас наверняка потеряла.

— Я старалась, — смущенно прошептала Оля. — А почему ты… а зачем ты… ну… сказал мне, что мы заблудились? Ведь если бы ты не сказал, я и не знала бы.

— Зато я не узнал бы, какая ты смелая. И ты этого долго не знала бы.

— Да я же трусила, я очень, очень трусила! Какая же я смелая? Я даже и сейчас… боюсь все-таки.

— Смелый не только тот, кто не трусит, — погладив Олю по голове, торжественно произнес дедушка, — но и тот, кто побеждает трусость. В общем, можно сказать, что мы с тобой не зря заблудились.

РИСУЕМ СОЛНЦЕ, ВЕРИМ СОЛНЦУ

начала они считали дождливые дни, досчитали до четырех, до пяти, до шести, расстроились и больше уже не считали. Показалось им, что дождь льет всегда, забыли они даже, что бывали дни, прокаленные солнцем, и вся деревня мечтала о дожде. А вот сейчас и представить не могли, что солнце когда-то было…

А тут еще бабушка из города все не приезжала и не приезжала… И такое у них получилось настроение, что прямо хоть в город возвращайся!

Потом вдруг дождь перестал литься. Его вроде бы уже и не было, хотя он и был. Просто его не было видно. А он все равно был.

Оля с дедушкой вышли из избы, постояли немного, потому что идти было некуда — везде ручьи и лужи.

— У меня лицо мокрое! — удивилась Оля.

— У меня тоже, — сказал дедушка, — не дождь, а какая-то водяная пыль. Чем же мы с тобой займемся?

— Можно истопить печь, — предложила Оля.

— Но в избе и так тепло, — возразил дедушка. — Читать, признаться, надоело. — Он несколько раз тяжело вздохнул и решительным тоном произнес: — Нам необходима помощь! — и объяснил: — Нам нужен человек, который бы заучил нас, как надо жить в дождливую погоду!

— А разве есть такие люди? — спросила Оля. — А где они живут?

— Такие люди, конечно, есть, — грустно ответил дедушка. — Только трудно узнать, где они живут… Идем, перекусим, может, чуточку легче станет.

Они перекусили, попили чаю, заваренного на смородиновом листе, но легче им ничуточку не стало. Наоборот, они заскучали еще больше.

Это было для них довольно странно, ибо дедушка и внучка обычно никогда не скучали, всегда находили массу интересных дел и занятий. А тут — ну ничего не получалось, ничего не могли придумать.

— Если бы мы с тобой были засонями, — мечтательно проговорила Оля, — мы бы уснули и спали до тех пор, пока не кончится дождь!

— В принципе, мы можем уехать в город и вернуться, когда прекратятся эти ужасные дожди, — неуверенно произнес дедушка. — Но ведь тогда получится, что мы испугались плохой погоды. Никто нас за это не похвалит. Нас осудят. Более того, нас, может быть, станут презирать.

А тут еще как раз пришел гость — сосед дядя Федя. Он был весь мокрый и не успел присесть на табуретку, как с него натекло вокруг много-много воды.

— Уматывайтесь-ка вы в город! — сердито приказал дядя Федя. — Нечего вам здесь делать! И ребенка застудить можете! А дождине этой конца не будет! Уматывайтесь. Уматывайтесь, пока не поздно!

— Нет такого слова — «уматывайтесь», — возмущенно сказала Оля. — И «дождина» — такого слова нет.

— Рано или поздно дождь все равно кончится, — сказал дедушка.

— Не смешите меня! — грозно приказал дядя Федя. — Три года назад дождь лупасил три месяца подряд!

— Нет такого слова — «лупасил», — почти со слезами сказала Оля.

— Ты со взрослыми не спорь! — прикрикнул дядя Федя. — А то, чего доброго, еще и воспаление легких схватишь! Или коклюш! Мотайте-ка в город, пока не поздно!

И он ушел, громко стуча сапогами в сенях, и еще оттуда слышался его сердитый голос:

— Слова всякие бывают! Нету таких слов, чтоб их не было!

— И все равно нет такого слова — «мотайте», — сказала Оля и заплакала.

— Вот это уж зря, — сокрушенно произнес дедушка. — Сколько раз мы с тобой договаривались, что слезами горю не поможешь.

— A у нас горе? — сразу перестав плакать, спросила Оля.

— В некотором роде… — Дедушка долго молчал, затем твердо произнес: — Нам надо что-то предпринимать! Есть же выход из положения! Только мы его не знаем… Входите, входите! — крикнул он, услышав стук в дверь. — Интересно, кто бы это мог быть?

А это был незнакомый дяденька, лицо которого украшали большая, веселая, вся в мелких завитушках рыжеватая борода и длинные, торчащие в стороны усы.

Он весело сказал:

— Сердечно приветствую вас, дорогие товарищи! Если вы разрешите мне немножко у вас посидеть, благодарности моей не будет границ!

— Ой, мы вас даже чаем угостим! — радостно воскликнула Оля. — Мы вам даже перекусить дадим!

— Ой, как замечательно! — восторженно воскликнул дяденька и поклонился. — Я промок, как говорится, до костей. Ведь я протопал под дождем ни много ни мало, а ровно семь километров! Представляете? И всю дорогу я смеялся, прямо-таки хохотал сам над собой!

— Что же тут смешного? — удивился дедушка.

— Конечно, ничего, — ответил нежданный гость. — Но не плакать же мне! Ну, посудите. Льет проливной дождь, и все-таки я иду на автовокзал, подхожу к кассе, беру билет до остановки, название которой случайно попалось мне на глаза, еду полтора часа, схожу в незнакомом месте и под дождем иду неизвестно куда! Ну разве не смешно? — И он рассмеялся столь заразительно, что его поддержали Оля с дедушкой.

Дяденька оказался художником Тимофеем Григорьевичем. Оказалось также, что в городе тоже давным-давно дожди, и они ему до того надоели, что он решил от них уехать.

— И приехал к ним же! — весело заключил он, и они опять втроем рассмеялись.

— И все-таки это ужасно, — печально сказал дедушка. — Мы просто не знаем, что нам делать.

— Сначала надо попробовать сочинять стихи, — посоветовал Тимофей Григорьевич.

— Какие? — изумилась Оля. — О чем?

— О дожде, конечно, — ответил Тимофей Григорьевич. — О том, что нечего его бояться. Ну, например, так… — Он помолчал, задумчиво теребя свою большую, веселую, всю в мелких завитушках рыжеватую бороду, и торжественно продекламировал: — Дождик, дождик, лей ты, лей! Не такой я дуралей, чтоб тебя бояться! Буду я смеяться!

И они опять втроем долго хохотали.

Оля спросила:

— А если про меня, то как будет? Ведь я не дуралей, а… как?

— А вот так! — Тимофей Григорьевич встал и, взмахнув руками, продекламировал: — Дождик, дождик, лей-ка, лей-ка! Я тебе не дуралейка, чтоб тебя бояться! Буду я смеяться!