Питер распахивает глаза, хватая ртом короткие испуганные вдохи.

Скованный страхом, он несколько раз быстро моргает, пытаясь заставить глаза адаптироваться к темноте быстрее, чем они обычно на это способны. Питер всеми силами старается привести дыхание в норму, и, вопреки бешено колотящемуся сердцу в груди, ему удаётся немного успокоиться, вернуть себе некоторое чувство стабильности.

В комнате всё ещё темно. Он в ней всё ещё один. Дверь закрыта, тусклая полоса света из коридора пробивается сквозь щель под ней. В квартире тихо. Беглый взгляд на часы даёт понять, что сейчас чуть позже четырёх утра, и он достаточно взрослый, чтобы знать: монстров под кроватью не существует.

Питер осторожно садится на кровати. Всё в порядке. Он в порядке. Это был просто сон.

Он медленно подтягивает к себе колени, прижимает их к груди. Он упирается в них лбом и не может удержать рвущиеся из груди всхлипы.

Питер переводит взгляд вниз и отчаянно смотрит на ЭмДжей. Она смотрит в ответ, и в её глазах он видит те же шок и страх, которые испытывает сам. И он понимает: она тоже не знает, что делать.

Лето продолжается. У них должен быть ещё как минимум один месяц, чтобы проводить время вместе, заказывать пиццу, смотреть фильмы и целоваться. А теперь он боится даже произнести её имя.

Не впутывай её в это, звенит у него в голове, когда он чувствует на себе внимание всей толпы.

Прошу, хватит смотреть на меня, мысленно умоляет он, обращаясь не к людной улице Нью-Йорка, чьи взгляды начинают давить ему на нервы, но к ЭмДжей. Он может справиться с вниманием целой улицы, но он только что пришёл с ЭмДжей, и если хоть кто-то свяжет это…

Лондон…

На ней до сих пор разбитый кулон: она его так и не сняла, и хотя, в некотором смысле, так кулон подходит ей не меньше, он изначально подразумевался целым, как и она – вне опасности…

Убирайся отсюда! кричит на Питера собственный разум, и он тут же срывается с места.

Он чувствует вибрацию своего телефона, пролетая между зданиями. Питер не осмеливается доставать его, – не посреди прыжка, – но зато наконец формирует какой-никакой план действий: найти самое высокое, самое тихое здание, спрятаться на крыше и надеяться, что никто не поднимется наверх.

Обычно, когда он скрывается из виду, Питер снимает маску и делает глубокий вдох не-такого-уж-и-свежего воздуха. Так, по крайней мере, лучше, чем дышать через спандекс. Но теперь, когда на него отовсюду смотрит собственное дурацкое лицо – боже, ну почему фото должно быть таким неловким, фото из школьного альбома, подумать только – он не хочет снимать её когда-либо вообще, даже чувствуя липкий пот на своём лице.

Он находит подходящую крышу – старое здание без какой-либо выделяющейся архитектуры (меньше шансов, что тут окажется камера, меньше шансов, что тут живут люди, которые решат подняться наверх в поиске славы или же просто выйдут подышать) – и опирается о трансформатор, спиной к единственной двери, ведущей на крышу. Его сердце гулко бьётся, переполненное адреналином и страхом. Он касается головой металлического корпуса трансформатора и делает глубокий вдох.

Затем Питер достаёт телефон и едва удерживается от того, чтобы инстинктивно отшвырнуть его в сторону (что, в данном случае, будет значить сбросить его с крыши).

Он запостил селфи в Инстаграм Паучка, наверное, минут двадцать назад. Уведомления на этом аккаунте отключены, ясное дело. А вот на личном аккаунте нет, ведь никому дела нет до Питера Паркера, но теперь он видит, как безостановочно всплывают уведомления с комментариями. Питер сдавленно всхлипывает и идёт в настройки, чтобы их отключить. Он думает что, может, стоит вообще его заблокировать, но потом решает, что с текущим положением дел хуже уже не будет, так что, может, он просто его забросит.

Не читай комментарии не читай комментарии, звучит у него в голове на повторе, словно мантра, несмотря на то, что он испытывает сильнейшее искушение открыть Паучий аккаунт. Это не кончится ничем хорошим Паркер не делай этого.

Он закрывает приложение и теперь, когда волна уведомлений больше не скрывает их за собой, видит пропущенные вызовы. Один от Неда. Один от Хэппи. Семь от тёти Мэй. О, Боже.

С ними уже ничего не поделаешь, так что он переключается на сообщения и инстинктивно сразу жмёт на имя Неда, потому как с ним наверняка будет проще всего.

ЧУВАК, гласит первое сообщение. И сразу следом, ты в норме?

Без понятия, быстро печатает Питер в ответ и почти сразу после отправки переключается на главное меню.

Его взгляд концентрируется на последнем сообщении тёти Мэй: Питер пожалуйста перезвони.

Ему не надо повторять дважды. Питер открывает контакты, сразу выбирает имя Мэй, и всего на секунду его сердце пропускает удар: Меня отслеживают?

Он послушался совета ЭмДжей и установил VPN перед поездкой в Европу. Он не знает, работала ли эта штука. Работает ли до сих пор. Включена ли она прямо сейчас. Была ли она когда-либо включена.

меня отслеживают меня отслеживают меня отслеживают меня отслеживают

– Питер! – восклицает тётя Мэй, вырывая его из собственных мыслей. Он снимает маску, чтобы свободнее говорить, но вместо этого ещё один всхлип вырывается у него из горла, прямо в динамик. – Питер, ты в порядке? – спрашивает тётя Мэй, и её голос звучит так, словно она себя чувствует ничуть не лучше.

– Я.., – это всё, что выдавливает из себя Питер, прежде чем у него перехватывает дыхание. Он кашляет, пытаясь прочистить горло. – Мне надо повесить трубку, меня наверняка отслеживают…

– ИДИТЕ К ЧЁРТУ! – он слышит, как Мэй кричит по ту сторону линии, и теперь, когда он наконец обращает внимание, слышит, как кто-то глухо колотит в дверь. Затем Мэй обращается уже к нему: – Извини, кто-то наверное пустил журналистов в здание, сказал, где мы живём, клянусь тебе, они самые настоящие стервятники. Я не буду говорить ни с кем из них. Питер, всё хорошо?

– Тётя Мэй, я… нет, – отвечает он, и так странно, что всего три буквы позволяют почувствовать себя куда свободнее. Нет. У него однозначно ничего не хорошо. Он с силой зарывается пальцами в волосы, слегка массируя кожу головы, и тянет за них у самого основания шеи. Больно. Он сжимает пальцы сильнее. – Я не знаю, что мне делать…

И когда его голос наконец ломается, он осознаёт, что плачет.

– Ох, милый, – произносит тётя Мэй, и Питер просто хочет утонуть в этом голосе. И он действительно сжимается всем телом и наклоняется чуть ближе к телефону. – Хотела бы я сейчас тебя обнять.

– Я бы тоже хотел, – отвечает он. И затем добавляет: – Мне пора. Прости, что ты оказалась втянута во всё это.

– Не смей бросать трубку, – говорит тётя Мэй, и Питеру кажется, что он тоже может услышать слёзы в её голосе. – Тебе не за что извиняться. Я тебя так люблю, и я всегда буду тобой гордиться, знаешь это?

Нет, думает Питер, потому что кто-то записывает звонок, и они используют это как улику против тебя. Замолчи. Замолчи. Замолчи.

Но вместо этого он выдавливает короткое:

– Я тоже тебя люблю.

– Не бросай трубку, ладно? – повторяет тётя Мэй. – Хэппи хочет поговорить с тобой.

Питер парит – это стало теперь одним из самых любимых его занятий. Он раскачивается на паутине, подпрыгивая достаточно высоко, и затем просто расправляет руки, позволяя ветру нести его вперёд, периодически выпуская паутину, чтобы скорректировать направление движения или набрать высоту.

Конечно, он никогда не откажется от костюма Железного Паука, – он припрятан, заряжается на случай крайней необходимости, потому что это самый лучший подарок, который он когда-либо получит, и ему никогда не найдётся замены, – но новый костюм, наверное, можно назвать его любимым. Он сам его спроектировал, там нет никаких хитрых скрытых деталей или сюрпризов, как и в нём самом.

И парение дарит такое незабываемое чувство свободы. Просто плыть по воздуху между многоэтажками Нью Йорка – ни с чем не сравнимое ощущение. Он не умеет летать, и, скорее всего, никогда не сумеет, но ему и не нужно – у него есть это.