Эратосфен пожал плечами. — Нет. На самом деле, есть два момента: один — жадность, другой — завоевание. Если Карфаген победит, их жадные корабли поплывут на запад, в Чипангу... в Индию... возможно, уже в наше время. Они плывут ради торговли и прибыли. Если Рим победит, мы не увидим антиподов еще тысячу лет. Они не идут туда, где не могут победить. А передвигаются они только по дорогам.

— Боюсь, я должен согласиться, — сказал Птолемей. — Раньше мы, греки, тоже отправлялись колонизировать. Но этот дух мертв. Он умер пятьсот лет назад. Нос фараона дернулся. Он оглянулся на треножники с благовониями на корме яхты. — Мы прикрываем запах смерти другими запахами. В жаровнях горели бальзам, гвоздика, анис и бутоны разных цветов.

Эратосфен улыбнулся. Искусственные запахи ему тоже не нравились. На самом деле он предпочитал речные запахи: ивы, камыши, сады, пальмы, рыба (живая и мертвая), экскременты людей и животных, все это было пропитано этой огромной поднимающейся водой и ее намеком на далекие тающие снега. Он изучал капельки конденсата на холодных боках своего серебряного кубка.

Птолемей наблюдал за ним. — Его охлаждают колотым льдом. Улучшает вкус и борется с жарой. Местные жители предпочитают свое пиво в теплом виде. Вы понимаете, что они никогда не видели льда? У них даже нет слова для этого в их языке.

— Любопытно, — рассеянно сказал Эратосфен. — «Лед... снег...» — размышлял он. — «Я сделал специальную карту Нила, за водопадами, к югу до слияния Голубого и Белого Нила. Тающий снег... вот с чего начинается ежегодный паводок. Снег на далеких, экваториальных горах. Огромные горные цепи, далеко на юге. И питающие озера. Большие, внутренние моря. Когда-нибудь мы их найдем».

Птолемей покосился на женщин. — Жрецы устраивают настоящее представление в Фивах, в большом храме Карнак. Мы все были бы польщены, если бы суженая Гором смогла открыть церемонию.

— Так написано, — серьезно сказал Эратосфен.

— Хорошо. Решено. Религия, истинная религия, поддерживает жизнь в стране, не правда ли, дорогой Эратосфен?

— О, разумеется.

— Вы, конечно, читали Геродота. Вы помните, что греки в Марафоне призвали великого бога Пана, чтобы устрашить персов, и он сделал это, и мы победили.

(— «Не говоря уже о том, что у нас был очень умный генерал», — подумал Эратосфен.)

— И вы знаете, — продолжал Птолемей, — что сама Афина спасла наш флот при Саламине. Ее на самом деле видели, сходящую на нос флагманского корабля Фемистокла.

— Да, я помню.

— Итак, если не считать вчерашнего появления Гора, ясно, что боги существуют и были с нами с самого начала. Ясно, что они контролируют человеческие дела. Мы должны во всем уступать богам, Эратосфен. Когда наука и религия конфликтуют, наука должна уступить.

Птолемей принял молчание геометра за согласие. — Я когда-нибудь рассказывал вам о путешествии великого Александра к святилищу Амона в Сивахе?

(— «Много раз», — подумал Эратосфен.) — Я, кажется, не припоминаю…

— Ну, тогда слушайте. Мой отец, Птолемей Первый, рассказал мне об этом. Бури полностью уничтожили дороги в пустыне. Ничего не было видно, кроме песчаных пустошей. Жрецы хотели повернуть назад. — Нет, — сказал Александр. — Если я действительно сын Аммона, бог пошлет мне проводника. И не успел он договорить, как две змеи поднялись из горячих песков. «Следуйте за нами», — сказали змеи, — и они пошли…

(— «Разве в прошлый раз не было двух воронов»? — подумал Эратосфен.) — Удивительно, — сказал он.

— Он сказал ей: — Будь плодотворной, будь восхитительной.

Картограф задумался на мгновение. — Да, бог Гор так сказал Не-тий.

— Но не вам, Эратосфен. — Ничего восхитительного о геометрии.

— Нет.

— Мой отец знал Евклида, который писал свои «Начала» там, в Александрии. Отец пытался пробиться сквозь стихию этих «Начал». Но этот путь был очень труден. Он пожаловался мастеру, что должен быть более простой способ. Евклид ответил: — «Милорд, в геометрии нет царской дороги». Отец был так впечатлен, что основал кафедру математики в библиотеке. С тех пор у нас там работает всемирно известный геометр. Включая вас, молодой человек.

— Для меня это большая честь. И я признателен.

— На самом деле, все обернулось для вас довольно хорошо.

— Да.

Позади них молодые женщины разговаривали вполголоса. Он услышал странное позвякивание, как от маленьких серебряных колокольчиков. Он начал поворачиваться, потом остановился. Он знал, что это такое. Не-тий рассмеялась. Он никогда раньше не слышал, чтобы она смеялась. Он расслабился и посмотрел на реку, на запад. Солнце превратилось в пылающий полукруг, становясь все меньше и меньше по мере того, как опускалось за темнеющие холмы.

— Гиза, — сказал Птолемей, прикрывая ладонью глаза и указывая на закат. — Вы когда-нибудь видели пирамиды?

— Да, ваше величество. Но, возможно, дамы…

Обе женщины уже стояли у поручней, глядя на далекие пески. Мужчины присоединились к ним. Три огромных сооружения заставили всех замолчать.

— «Египет, о Египет», — подумал Эратосфен. — «Земля циклопической архитектуры и звериных богов. Где кончается благоговение и начинается отвращение»?

Сумерки были недолгими. Матросы уже зажигали фонари вдоль корабельных проходов. Вверх по реке, вдоль берега, виднелись еще огни. — «Факелы», — подумал математик. Их было много. И звуки систры и бубнов, с криками и пением, и много веселья. Весь город выходил приветствовать фараона.

— Мы въезжаем в Мемфис, — сказал Птолемей. — Мне придется участвовать в храмовых церемониях, и мы с Пауни переночуем во дворце. Вы можете присоединиться к нам, или можете остаться на борту.

— Если вам угодно, мы останемся.

— Я думаю, что вы можете остаться. Вы и жрица можете занять мои покои. Все уже готово. Тогда до завтра.

*      *      *

17. Глобус Хора

Не-тий с беспокойным любопытством наблюдала, как Эратосфен открыл сундук и осторожно извлек маленькую статуэтку Атласа, у которого были согнуты спина и руки, чтобы поднять свою невидимую тяжелую ношу.

— Я вижу надпись на основании. Надпись на греческом языке, — сказала она. — Что там написано?

— Там написано: «Скажите моим друзьям, что я не сделал ничего недостойного в философии. Гермий».

— Что это значит? И кто он такой, этот Гермий?

— Гермий был греком, который учился у Платона с Аристотелем. Он был захвачен персами и подвергнут пыткам. Он произнес эти слова, а потом умер.

— Понимаю. Ты им восхищаешься.

— Очень. Из другого отсека он вытащил шар, который Хор бросил ему на балконе. Он был больше его кулака, и меньше его головы. Он точно поместился на спине титана.

— Что это такое? — прошептала Не-тий.

— Глобус мира. Хор сделал его и отдал мне, когда уходил.

Они оба, молча, изучали его. Было ясно, что она не понимает. Возможно, что это было как раз хорошо. Он не был уверен, что понял. Возможно, было бы лучше, если бы Хор никогда не приходил. Нет, это не так. Ему очень повезло, что пришел Хор.

Но этот шар... артефакт намного опередил свое время.

(Она украдкой бросила тревожный взгляд на его лицо.)

— «Моя великая карта мира», — думал он, — «над которой я трудился столько лет... по сравнению с этой она почти ничто. Раскрытое пространство величиной 80 градусов из 360. Мы даже не поцарапали поверхность. Большая часть мира все еще там, неизвестная, неоткрытая. Кто первым ее откроет? Хотел бы я быть великим морским капитаном. Я бы взял дюжину кораблей. Я бы поплыл дальше — через Геркулесовы столбы. Прямо на Запад. В Западное полушарие. И там бы увидел эти два великих континента. Как их обойти? Может быть, существует северо-западный проход через северное полярное море? Или вокруг южной оконечности южного огромного материка? А дальше — полное кругосветное плавание».

Он вздохнул. — «Только не при моей жизни. Может быть, и не через сто лет. А может, и не через тысячу. Но, в конце концов, корабли отправятся на эту новую землю. И что они там найдут? Города? Дикарей? Странных животных и растений? Ничего нельзя сказать точно».