Был декабрь 1987 года, и для меня тот приезд начался не со встречи с близкими старыми друзьями, а с концерта во Дворце молодежи одной из новых звезд постоянно расширяющейся рок-сцены страны. Свое название фолк-группа «Калинов мост» взяла из прославленного в русских былинах и сказаниях моста, соединявшего мир живых и мертвых. Родом группа была из Новосибирска, а во главе ее стоял харизматичный вокалист и автор песен Дмитрий Ревякин. Лицом он напоминал Джима Моррисона, а манера исполнения его была пропитана психоделической чувственностью. Во всем его облике – в яркой голубой рубашке и глазах хиппи – были невероятная сила и духовность. После окончания каждой песни зал погружался во тьму, а первые звуки новой прибившаяся к сцене толпа встречала восторженными криками.

И вдруг, когда с началом новой песни сцену вновь залил свет, я увидела на ней сверкающего своими хитрыми карими глазами Костю. Мне уже говорили, что он большой поклонник этой новой группы, и, услышав его страстный голос, я вскочила и запрыгала вместе со всей толпой. Костя и Дмитрий пели вместе, публика вовсю им подпевала, протягивая руки к своим кумирам. Вдруг я увидела, как под восторженные крики группа парней понесла Костю на руках. Как темный ангел, он плыл над толпой среди всеобщего восторженного возбуждения. Это была та Страна Чудес, которую я помнила.

В самом конце концерта Костя положил руки на плечи Дмитрия, и они стояли бок о бок, тесно прижавшись друг к другу. На мгновение мне захотелось оказаться там же, в теплом объятии рук Кости. Вдруг и у себя на плечах я ощутила чьи-то руки. Обернувшись, я увидела, что все находившиеся в зале люди примкнули друг к другу и воздели руки вверх – как символ рок-единства. Я почувствовала, что плыву по морю любви, и поняла: пока у меня есть рок, я никогда не буду в одиночестве. Я запрокинула голову и радостно закричала вместе со всеми.

– Я ушел от Марьяны.

– Что?! – пораженная услышанным, я уставилась на Виктора и поняла, что почти не узнаю его.

– Я ушел от Марьяны, – спокойно повторил он.

Могу поклясться, что в голове у меня в этот момент раздался звон разрываемой цепи. Я растерянно оглянулась по сторонам, как будто ожидая, что стены вокруг меня обрушатся. Виктор и Марьяна были в моем сознании неразрывны и непоколебимы – два лица с неизменно хитрыми улыбками, пара, за которой я следовала по улицам и квартирам Ленинграда.

Вопрос «почему?» уже готов был сорваться с моих уст, но, вновь встретившись глазами с серьезным умным взглядом Виктора, я поняла, что верю ему безоговорочно. Человеком он был уравновешенным, импульсивным, к непродуманным шагам не склонным, и если он решил уйти от Марьяны, то тому была наверняка серьезная причина.

Они всегда казались крепкой парой, но в то же время производили впечатление скорее лучших друзей, чем романтических влюбленных. Виктор проводил с Марьяной куда больше времени, чем все остальные наши женатые друзья со своими женами; она была, по сути дела, менеджером «Кино», и он полностью доверял ее мнению и ее характеру. При всей его активности друзей у Виктора было не так уж и много. На общих вечеринках он появлялся на пару часов, а потом исчезал в темноту. Ему куда больше нравилось проводить время с Густавом, Юрием и со мной на диване или же с Марьяной и сыном Сашей дома. Кроме нескольких ближайших самых верных друзей и близких душ ему, казалось, никто и не был нужен.

И вот в Ялте, во время съемок фильма Сергея Соловьева «Асса», он нашел по-настоящему родственную себе душу. Когда он рассказывал мне о Наташе Разлоговой[5], я видела, насколько он изменился за те месяцы, что меня не было в стране. Он эмоционально окреп, стал тверже в своих убеждениях. В том, как он говорил, расслабленно раскинувшись в кресле и лениво улыбаясь, чувствовалась уверенность и удовлетворение собой и своей жизнью. В глазах, однако, была и грусть: причиненная Марьяне и Саше боль явно тяготила его, но в то же время она уравновешивалась совершенно очевидной легкостью и счастьем. Виктор был незыблемо предан своему внутреннему кругу и очень осторожно относился к любой опасности причинить кому бы то ни было из нас боль. У меня не было сомнений в том, что меньше всего на уме у него было предательство.

– Нас познакомили на «Мосфильме», а подружились мы уже в Ялте, во время съемок «Ассы», – рассказывал он. По профессии Наташа была преподавателем и переводчицей, но решила заняться кино. Она была замужем, и у нее был сын, хотя с мужем к тому времени она уже рассталась и жила с другим человеком. – Я сказал ей, что у меня есть сын и официально я женат, но этот брак носит скорее деловой характер, – продолжал Виктор. – Говорил я с нею очень серьезно, но в то же время влюбился в нее по уши.

Несколькими годами позже, уже после гибели Виктора, Наташа со смехом рассказывала мне, что и думать не думала о романе с Виктором во время того первого приезда на съемки в Ялту.

– Он был ужасно мил! Это единственное, что я тогда отметила. Мы были из совершенно разных миров, и никаких причин продолжать общение у нас вроде бы и не было.

Со съемок Виктор вернулся в Ленинград, Наташа осталась в Ялте. Вскоре он понял, что ни о чем другом, кроме нее, думать не может. У кого-то из участников съемочной группы он раздобыл номер ее телефона в гостинице, позвонил и сказал, что хочет ее увидеть.

– Ты же всегда можешь приехать в Ялту, – шутливо ответила она.

– Ну, если Соловьев еще раз организует приезд «Кино», то я, конечно, приеду.

Наташа оставила этот разговор без особого внимания. Мужчина говорит, что очень хочет ее увидеть, но приедет только в том случае, если это будет деловая поездка! Билеты тогда стоили гроши, и ей казалось, что уж если он на самом деле так хочет ее видеть, то мог бы приехать и сам, не дожидаясь, пока поездку кто-то организует. Она совершенно не отдавала себе отчет, насколько стесненной в средствах была в то время жизнь Виктора – в отличие от жизни московской элиты, частью которой была Наташа. Вместе с Марьяной, ее мамой, бабушкой и сыном Сашей он жил в тесной замызганной квартирке на окраине Ленинграда.

Названивал он ей, тем не менее, регулярно.

– Даже от звука ее голоса я чувствовал себя счастливым, – с глуповатой улыбкой признавался он мне.

Когда он все же приехал в Ялту во второй раз, они часами, ночи напролет говорили.

– Ничего подобного ни с кем другим у меня никогда не было, – рассказывал мне Виктор. – Понимаешь, Джо, она как бы дополняет, завершает меня.

Я крепко обняла друга и прижалась к нему:

– Я так рада за тебя!

Наташа призналась мне уже позже, как в этот второй приезд ее очаровали ум, доброта и внутренняя независимость Виктора. За несколько дней до того, как им обоим нужно было разъезжаться из Ялты по своим городам, Наташа перебралась в гостиничный номер Цоя. Сидя на кровати и слушая, как он напевает только что написанную, еще никем не слышанную «Группу крови», она поняла, насколько серьезны для него их отношения. Виктор был не из тех, кто готов с кем попало делиться еще незавершенными песнями. Он уже признался ей в любви, говорил, что такого настоящего чувства у него никогда не было, но она воспринимала его слова как сиюминутный порыв. И только в этот момент, видя нервный блеск его глаз во время исполнения песни, она поняла, что говорил он ей правду.

На следующий день Наташа уехала в Москву, а Виктор – в Ленинград. Через некоторое время они коротко увиделись в Ленинграде, но в июне Наташа отправилась на все лето на дачу, где телефона не было. И только когда она уже уехала, Виктор понял, что адреса у него нет.

И вот на даче, рано-рано утром, в шуме теплого летнего ветра и шелесте листьев она услышала зовущий ее голос. До сих пор она не знает, как Виктор сумел разыскать ее в крохотной, отдаленной деревушке, но Наташу это полностью покорило.

Они решили жить вместе, однако легче сказать, чем сделать. Виктор съехал с квартиры Марьяны, жил по друзьям и отчаянно пытался найти какое-то жилье подешевле. Он постоянно ездил в Москву, где останавливался у Наташи; познакомился с ее матерью и сыном и с улыбкой слушал, как Наташа представляет его родным и друзьям как своего парня. Мотаться между двумя городами ему приходилось постоянно: у Наташи в Москве была работа, а у Виктора в Ленинграде – группа, и он все еще работал в «Камчатке»[6].