В 1916 году в связи с болезнью о. Николай подаёт прошение об освобождении его от должности настоятеля городского собора. 24 августа 1916 года он назначается с правами настоятеля в Шенкурский Свято-Троицкий женский монастырь, где и служил до конца своих дней.

За все годы своего служения протоиерей Николай Попов так характеризовался благочинными: «Неутомимый проповедник, поведения очень хорошего. Богослужение совершает благоговейно. Учительствует с успехом».

После октябрьского переворота 1917 года начались тяжёлые времена для Русской Православной Церкви. Ещё первого мая 1917 года в Шенкурский женский монастырь явилась «толпа крестьян с двумя вооружёнными солдатами с требованием открыть все монастырские кладовые для осмотра провизии». А 15 декабря этого же года «в два часа дня пришли восемь, вооружённых солдат, и два милиционера и осмотрели настоятельские кельи и монастырские кладовые».

После декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», вступившего в силу 23 января 1918 года, в России началось разорение церквей и монастырей. Зимой 1918 года большевики вторглись в Шенкурский женский монастырь. В ответ на это горожанами было создано «Общество ревнителей и защитников Веры православной». Это общество взяло под охрану монастырь, и большевиками были конфискованы только лишь монастырские земельные угодья. Протоиерей Николай Попов в своих проповедях открыто призывал людей встать на защиту Шенкурского монастыря (сохранились два фрагмента его проповедей, датируемых первого апреля и второго мая 1918 года. ЕКМ).

В неделю Торжества Православия 24 марта 1918 года в Шенкурске прошёл крестный ход по улицам города. «К сожалению, погода была холодная и сильно ветреная, что не могло не отразиться на количестве молящихся из деревень, однако число богомольцев было значительное и с большим религиозным настроением. Хотя и были запугивания со стороны злонамеренных людей якобы о расстреле крестного хода, однако истинно верующие этому слуху не поверили, а если и поверили, то не испугались, готовые жизнь свою положить за веру Христову».

Пятого и шестого июня 1918 года Шенкурск посетил епископ Архангельский и Холмогорский Нафанаил. В Троицком женском монастыре им были совершены всенощное бдение и Божественная литургия, после которой Владыка обратился к пастве со словом назидания и утешения.

К концу лета 1918 года Белая армия вновь вступила в Шенкурск, спешно оставленный красными. А в сентябре в город вошли американцы. Советская власть была свергнута. В Шенкурске создаётся укреплённый пункт Белой армии. Город обнесли тремя рядами проволочных заграждений, 16-ю блокгаузами с тремя пулемётными гнёздами в каждом. Помимо войсковой артиллерии на берегу стояло 120-миллиметровое морское орудие на бетонной площадке. Опорные пункты были устроены и в близлежащих деревнях.

Казалось бы, всё – с советской властью покончено. Но в январе 1919 года войска Красной Армии с трёх сторон начали наступление, и через шесть дней боёв, в ночь на 25 января н. ст., американцы и белогвардейцы, опасаясь попасть в окружение, оставили город, отступив на север.

Большевики захватили ключевые позиции в Шенкурском уезде – началось установление советской власти.

С 25 января н. ст. 1919 года в Шенкурском женском монастыре как, и во всех городских церквях, богослужения были запрещены. В игуменском корпусе монастыря разместился штаб Красной Армии. Игуменья Рафаила переселилась в каменный корпус при монастырской Зосимовской церкви. Проводить службы в городском соборе разрешили только с девятого февраля, но колокольный звон оставался под запретом, нарушение которого грозило арестом всего соборного причта.

В это время проводилась расправа с населением, которое сотрудничало с Белой армией. В эту категорию входило и духовенство. Старший священник Свято-Троицкого женского монастыря протоиерей Николай Иванович Попов был приговорён к расстрелу.

В местной газете от восьмого февраля н. ст. 1919 года был опубликован приговор, вынесенный о. Николаю: «Священника женского монастыря Николая Попова, позволившего себе кафедру проповедника использовать для политической агитации, молившегося в церкви за насильников англо-американцев и всуе призывавшего благословения церкви на иностранных захватчиков, и гражданина… П. Воробьёва… как предателей социалистического отечества и изменивших Советской России – расстрелять. Приведено в исполнение пятого февраля в 20 часов. Военкомарм С. Н. Кузьмин».

Сын Николая Ивановича Алексей писал 11 февраля н. ст. 1919 года своему брату Василию в Киев: «Великое горе и испытание послал нам Господь: наш милый дорогой папа пятого февраля н. ст. здесь, в Шенкурске, в восемь часов вечера расстрелян. До сих пор не знаем, где зарыто тело его; похоронить пока не разрешают. Узнали мы об этом страшном событии шестого февраля после полудня. Мама от горя и слёз потеряла сон и аппетит, почти совершенно больна, жалуется на сильную головную боль и страшную слабость. Скажу кратко, как пришло к нам наше горе. 25 января Красная Армия заняла Шенкурск. Белые ночью покинули город. С ними бежало много и мирных горожан. У нас до четырёх часов утра 30 января жило 33 разведчика. Нас не обижали…. В первом часу дня 30 января явился член чрезвычайной комиссии с двумя солдатами для ареста папы и производства обыска. Папу увезли сразу на допрос, а потом отправили в тюрьму. Ничего серьёзного потом при обыске у нас не нашли. Оставленное белыми и красными оружие в наших комнатах, занимавшихся ими, отобрали по моему заявлению, и всё-таки папе предъявлено было ещё обвинение в хранении оружия. Бельё, чай, сахар и обед в первый же день отнёс я папе в тюрьму; носил обеды и в последующие дни, только свидание не разрешали. Видел его я только мельком два раза, перекинулся несколькими фразами первого февраля, когда его водили на допрос. Допрашивали и меня по его делу, и я делал … заявление по поводу обвинения его в контрреволюции. Каждый день ждали освобождения его, но… судил Бог иначе. Да будет воля Божия! Я постарался от всей души простить всех виновников его смерти и примириться в душе с ними, и мне сразу легче стало на душе»

В следующем письме Алексей Николаевич писал: «До сих пор, несмотря на четырёхкратную просьбу, нам не выдают тела папы для отпевания и погребения, и мы не знаем, где и как зарыто его тело после расстрела, и потому беспокоимся, и особенно мама горюет, что оно, может быть, даже растерзано голодными собаками и волками. Приходится всё терпеливо переживать и даже без надежды когда-либо получить тело для погребения. А про смерть папы рассказывают немало, и по всем рассказам выходит, что он умер героем, совершенно спокойно шёл на казнь, всё время только горячо и проникновенно молился, «Прямо святой человек, – говорили другим солдаты, расстрелявшие его, – так что жутко было убивать его». Но сколько душевных терзаний и мук пришлось пережить ему с момента ареста до расстрела – одному Богу известно. Но да простит Господь тем, творящим такие ужасные дела, «ибо не ведают, что творят».

Трагическая судьба батюшки Николая Попова, вставшего в момент испытаний на защиту Православной Церкви, ярко и наглядно свидетельствует о его глубочайшей преданности Христу и готовности пойти ради Него на подвиг мученичества.

(38,39,41,64–73,80,145,182)

33. Александр Иванович Попов родился 25 августа 1860 года в семье священника Малошуйского прихода Иоанна Германовича и его жены Параскевы Васильевны.

Получил образование в Архангельской духовной семинарии, курс которой окончил в 1882 году со званием студента.

С 16 сентября 1883 года занимал должность надзирателя в Архангельском духовном училище, где и прослужил около трёх лет.

Пятого декабря 1886 года вступил в штат Архангельской духовной консистории временно исполняющим должность казначея, утверждён в чин коллежского регистратора. По постановлению консистории четвёртого июня 1887 года Александр Иванович утверждён в должности казначея консистории. Эту должность он занимал до конца своих дней. Являясь человеком безукоризненной честности и всецело преданный этому нелёгкому и ответственному делу, Александр Иванович сумел поставить казначейскую часть в образцовый порядок. Он всегда заботился о соблюдении строгой и разумной экономии в расходах. Выработанные им приёмы ведения книг и отчётности были позаимствованы и другими консисториями.