***

-Оливер приедет завтра, как только закончит кое-что в Вашингтоне. Я отправлю ему дело по почте. – Марлини нервно дергал ремень безопасности в арендованном Форде, пытаясь дотянутся им до защелки, забитой фантиками от конфет и шелухой от семечек.

Напарники все еще неуютно чувствовали себя в компании друг друга, но производственная необходимость, заставившая их работать вместе, требовала концентрации.

-Мы отправим тело в Квантико или Барбара приедет с Оливером? – Кетрин держалась невозмутимее своего партнера и, делая вид, что с интересом рассматривает фотографии с последнего места происшествия, старалась не обращать внимания на натужное сопение мужчины, старавшегося освободить защелку для ремня от мусора.

-Ты знаешь, что они с Барбарой? – Он перестал кряхтеть и застыл в удивлении держав в руках клочок обертки от «Сникерса».

-Я поинтересовалась личными делами своих напарников. – Простодушно ответила Кетрин, забирая фантик из рук Питера и отправляя его в пепельницу.

Марлини грудно выдохнул и завел мотор.

-В Академии ты не была такой любопытной, - бросил он, спустя несколько минут, сосредоточив взгляд на дороге.

-В Академии ты не был таким занудой. – Плоско отметила Кетрин, все еще пролистывая дело.

Серый туман, едкий и густой как после газовой атаки, застилал глаза, и Питеру пришлось сбросить скорость, хотя они и так, вслед за машиной комиссара, тащились медленнее трехсотлетней черепахи.

Они приехали в парк спустя час, хотя добираться было всего несколько кварталов. Агенты вышли из машины и несколько метров прошли пешком, направляясь вглубь парка.

-Нам бы еще поговорить с местным сторожем. – Попросил Марлини.

-Да, конечно. Его будка стоит вон там. – Лафарг махнул рукой в сторону и указал на небольшой деревянный домик, выкрашенный в болотно-зеленый цвет.

Все трое подошли к месту, где был обнаружен труп мужчины. Здесь они и встретили сторожа. Сморщенный седовласый старичок в потертом комбинезоне с заляпанными землей коленками, потрепанной ветровке, которая была несколько не по погоде и серой выцветшей бейсболке, резко обернулся, увидев комиссара с незнакомыми ему людьми.

-Мэт, здравствуй! – Комиссар за последний год довольно близко познакомился со сторожем и был с ним, что называется, «на короткой ноге». – Это агенты ФБР – Марлини и Робинсон, - представил он спутников.

-Добрый день, сэр. – Поприветствовали агенты мужчину, на что тот ответил кивком и приподнял козырек своей бейсболки.

-Можно ли его таковым назвать… – Опустил голову сторож. Кетрин понимала, что мужчина чувствует вину за собой, отчего и страдает. Она с трудом привыкала к этой части своей работы, когда нужно было допрашивать потерпевших или свидетелей, мучившихся от увиденной жестокости.

Для нее самой смотреть на самые искалеченные трупы было уже довольно привычным делом, и она могла даже не поморщиться, но видеть испуганные, шокированные, опустошенные лица свидетелей и, тем более, родных погибших было самым тяжелым испытанием. Люди менялись на глазах – все принципы, по которым они жили, рушились в одну минуту, люди одномоментно осознавали всю ценность своей жизни и пересматривали планы. Они сразу понимали, что нет ничего важнее жизни и что нужно ценить каждую прожитую секунду, потому что завтра может никогда не наступить.

-Сэр, - прокашлялся Марлини, обращаясь к Лафаргу, - Вы сделали что-либо, чтобы предотвратить повторение подобных случаев?

-Мы ведем круглосуточное наблюдение за резервацией, регулярно опрашиваем индейцев, следим за их передвижениями и контактами. – Отчитался Лафарг, будто бы перед ним стоял сам министр. – Мы все равно не можем до конца предположить, когда вновь будет совершено убийство и уж тем более кто может быть следующей жертвой.

Осмотрев место, где был найден труп Кларка Майклза агенты не нашли там ничего стоящего. Ничего, что навело бы их на след убийцы или, по крайней мере, позволило бы предположить, когда будет совершено новое преступление.

-Ясно, - вяло произнес Марлини. Он зыркнул на Кетрин и произнес:

-Робинсон, я думаю, нам стоит опросить родных жертв.

-Да, ты прав, но мне кажется сейчас уже поздно, солнце скоро сядет. – Кет подняла глаза и, сощурившись, посмотрела на багряно-красное закатывающееся солнце, лишь на половину выглядывающее из-за горизонта. Сегодня был тяжелый день, может, мы сделаем это завтра? – С мольбой в голосе спросила она. К тому же повалил снег, его крупные хлопья оседали на одежде и волосах, и, тая, он оставлял агентов намокать.

Марлини и сам жутко устал, так что был рад просьбе девушки, но вида не подал и не замедлил съязвить:

-Робинсон, в Академии ты не была такой неженкой. Ты больше думала о работе. – С издевкой ответил он, как двусмысленно остановившись на последних словах. –Но, раз ты устала, давай поедем в отель. – Небрежно согласился мужчина.

-Я вообще мало соображала в Академии. Потому что, если бы я по-настоящему думала, я бы никогда… - Кетрин резко повернула голову, но тут же остановилась, увидев издевательский взгляд напарника.

Она перевелавзор на Лафарга, который с такой жалостью посмотрел на нее, словно ее приговорили к пыткам. Кетрин слегка улыбнулась, не подавая вида, что ее раздражает излишняя жалость и качнула головой, дав понять, что прекрасно понимает, на что идет.

***

Когда солнце уже начинало садиться, старый индеец подошел к землянке, где спал, измученный долгой тяжелой ночью, подросток, вчера впервые прошедший ритуал очищения. Отцом мальчика был заезжий европейский журналист, интересующийся культурой коренных жителей Америки. Мать же – жительница резервации умерла почти год назад, и теперь тринадцатилетний мальчишка жил у одной из одиноких старух – дальней родственницы его матери. Он помогал ей по хозяйству, а она была ему кем-то вроде его опекуна. Хотя в реальности практически не занималась воспитанием мальчика. Он был скорее на попечении всего поселка. Жители резервации не хотели отдавать его в приют, говоря о том, что здесь – среди своих он сможет сохранить сознание настоящего индейца, а там – вдали от однообщинников, его сознание будет развращено образом жизни «колонистов».

Внутри жилища, где его разместили, находилась деревянная лежанка, устланная домотанными коврами. Голова мальчика лежала на пуховой подушке в цветастой наволочке, накрыт он был одеялом из натуральной верблюжьей шерсти.

Кроме лежанки в доме – одном из старейших во всем поселении, была невысокая тумбочка, наспех сколоченная из соснового дерева. На тумбочке стоял алюминиевый чайник со свистком и кружка, наполненная буро-зеленой густой жидкостью, в которой плавали остатки какой-то травы.

За перегородкой, ограждавшей помещение, где жил подросток, находилась еще одна комната, где жила его глухая опекунша.

Когда-то она была первой красавицей в поселке, но теперь от ее молодости и красоты остались только глубокие морщины, перерезавшие иссушенное пустынным солнцем лицо, глухота, артрит и слабое зрение, которое с каждым днем ослабевало еще больше. Женщина рано стала вдовой, после того, как муж погиб на охоте, сорвавшись с обрыва. Поговаривали, что это какой-то из давних поклонников Белой Лилии, так звали опекуншу, сбросил ее мужа с пустынной насыпи Большого Каньона. Но это так и осталось на уровне слухов. Белая Лилия так больше и не вышла замуж. Она не имела детей и теперь наслаждалась тем, что ее юный родственник заботился о старушке как мог. Да еще туристы, часто приезжающие к навахо, останавливались в основном у нее и по мере сил помогали по хозяйству.

-Красный Медведь, просыпайся … - Пытался разбудить мальчишку старый индеец. – Эй, Уна Сиху, он не просыпался еще? – Крикнул индеец старухе, когда не смогдобиться своего.

Индеец помнил Белую Лилию старой еще, когда сам был мальчишкой. Она оказалась настолько старой, что помнила, как провожали на фронт в Первой Мировой войне ее односельчан. Тогда еще часто встречались стычки между хопи и навахо и ее отец и младший брат стали жертвами этих войн. Теперь уже бы стоило забыть об этом, однако Уна Сиху не могла. Несмотря на свой возраст, она отчетливо помнила как головы ее отца и брата катились по песку, перед хоканом ее семьи, как мать рыдала на телами убитого мужа и сына, как виновные хопи были пойманы и казнены судом самих индейцев.