Решив, что если не получается дышать, то нужно хотя бы открыть глаза, Клара не сразу разочаровала саму себя осознанием такой же безнадёжности, как и с лёгкими. У неё не было тела. Эта мысль никак не желала укладываться в… голове?

Острая боль пронзила её. Человеческие рефлексы заставляли определить место, которое подверглось повреждению, но чем больше Клара пыталась сосредоточиться на локации боли, тем яснее понимала: болело не что-то одно, болело всё. Болела тишина, болела тьма, болело отсутствие тела, воздуха и пространства как такового. Как, оказывается, важно чувствовать свои границы! Клара не пыталась кричать, она знала, что не сможет. Голос остался там — в мире живых, а здесь была только неосязаемая проекция, больше походившая на единственную мысль, зацепившуюся за промежуточное пространство между одним миром и другим. Боль заставляла молить только об одном: ощутить себя. «Ощути себя, Клара. Что бы это ни значило, ощути себя…»

Свет вспыхнул внезапно, заставив Клару вздрогнуть. Отвратительный красный свет, от которого хотелось избавиться не меньше, чем от кромешной тьмы. Он заполнял собой всё, что окружало Клару. Он и был тем, что её окружало. Он был источником боли.

Интуитивно чувствуя, что нужно делать, Клара вытянула руку вперёд, нащупывая возможное препятствие. Затем она сделала шаг. Сколько она пробиралась через густой красный туман, она не знала и не хотела знать, всё, что ей было нужно — это осознание того, что она наконец ощутила своё тело. Она очертила границы себя, и теперь пыталась выбраться наружу из отравлявшего её света.

С каждым шагом боль усиливалась, но это не останавливало Клару. Раз свет удвоил своё влияние, значит она на верном пути к выходу. Превозмогая разрывавшие её границы ощущения, Клара продолжала идти, и когда ей показалось, что следующий шаг разорвёт её на части, она провалилась сквозь стену красного света и наткнулась на человека. Она успела рассмотреть пронзительные голубые глаза, копну вьющихся волос и довольную ухмылку.

Каин ничего ей не объяснил. Он не был обязан, ведь Люцифер просил вернуть её, а не просвещать. Он исчез сразу, как понял, что она жива. Несмотря на то, что Клара была любопытным материалом, он не стал тратить на неё время. В отличие от Аллена, она уж точно принадлежала Люциферу, и вскоре должна была ощутить это.

Если бы она понимала природу этого чувства, то не стала бы противиться. Ей казалось, что сила Люцифера подавляет её, ставит на колени, требует подчинения, но Каин прекрасно понимал, что это не так. Демоны безусловно ощущали своего создателя, они были связаны с ним. И Клара была рыцарем Ада, но внутри неё всё ещё была человеческая душа. Ей нужно было остановиться и сосредоточиться, как тогда в красном свете Каина, что служил для создания и уничтожения демонов. Душа Клары должна была принять демонскую составляющую её личности. Стать одним целым, чтобы они перестали разрывать на части сосуд. Демон рвался к Владыке Ада, а человек — к свободе.

***

Горделиус в любой ситуации оставался спокоен. Ему было безразлично стоит ли он на вершине горы, глядя на рассвет, или же висит вниз головой над кипящей лавой. Даже его пальто могло похвастаться большим диапазоном эмоций. Но Горди отличался не только стойким нравом. Он содержал в идеальном порядке и свой сосуд. Несмотря на то, что благодати в нём было всего две капли, он был безупречен. Он был творением, в котором сбалансировано было всё до мельчайших деталей, ради одной единственной цели — быть полезным Люциферу. Не задумываясь, Горди приносил себя в жертву, не ожидая, что Отец вернёт его. Без тени сомнения он вышел бы против любого, даже если заведомо знал, что проиграет. В его мировоззрении не существовало иерархии существ, но был только один, перед кем он опускал взгляд, — его Создатель. И ранее он не испытывал ни страха, ни волнения ни перед кем. Но что-то пошло не так.

Горди ощутил что-то необъяснимое с первых секунд, как увидел её. Что-то неподдающееся описанию словами. Это чувство парализовало, сбивало с толку, заставляло ставить под сомнение своё предназначение. Горди презирал демонов за их вероломность, но теперь колебался и сам. За тысячи лет своей жизни он мог не знать куда направляется, переживёт очередной день или нет, испачкает ли пальто, но в одном он всегда был стабилен — в верности своему Отцу.

Белокурая малышка с голубыми глазами заставила его мир перевернуться. Теперь он сомневался, что откликнется на зов Люцифера, если Хейлель он будет нужнее. Когда-то давно Люцифер сказал, что Клара Хьюз — неприкосновенна. Что бы она не сделала, ни один демон не смел её тронуть. И Горди готов был уничтожить любого, кто осмелился бы идти против воли Отца. Однако Люцифер ничего не говорил о своей дочери. Он никогда не просил Горди защищать её, даже быть рядом с ней. Но теперь Горделиус ощущал физически необходимость исполнять этот никогда не озвученный ему приказ.

И теперь он стоял посреди комнаты, которую Кроули оформил под детскую. Кроватка, в которой спала Хейлель, пустовала. Стены в полумраке сияли, напоминая звёздное небо, а кресло-качалка, в котором бывший Король Ада укладывал спать малышку, стояло спинкой к Горди и раскачивалось. Он не смел подойти ближе, не смел шелохнуться или издать хоть звук. Стоя идеально ровно, он завёл руки за спину и ждал.

— Спасибо, что пришёл, Горди, — наконец прозвучал голос. Доселе незнакомый ему. Голос, который был важнее всех прочих, заглушавший даже непреодолимую верность Люциферу.

— Спасибо, что позвала, — ответил он, почувствовав свободу говорить.

— Мне нужно многое узнать, прежде, чем я появлюсь перед остальными. Будь так добр, расскажи всё, что знаешь, — сказала она. Горди увидел её руку, указывавшую на место перед креслом-качалкой, и повиновался приказу.

Сев на пол там, куда указала Хейлель, он позволил себе поднять взгляд. Она расположилась на простом кресле, как на троне. На её лице была такая знакомая ухмылка, тот же прищур глаз, что у её отца. Волосы так и остались светлыми, и Горди отметил, что в Хейлель ничего не было от Клары. Хотя, возможно, он просто не успел этого рассмотреть.

Хейлель выжидающе посмотрела на Горделиуса, и он тут же спохватился.

— Прости, принцесса, со мной такого не бывает.

— Принцесса? — рассмеялась Хейлель. Она испытывала смущение от такого обращения, и пусть формально она была принцессой Ада, но это вовсе не обязательно было ей напоминать. К тому же, она могла призвать кого угодно и просто выудить из его головы нужные ей сведения, но она хотела увидеть именно Горди, и будет ли он ей что-то рассказывать или просто молча посидит рядом — одинаково устраивало Хейлель. Она встала из кресла и села на пол напротив Горделиуса. — Я не хочу, чтобы ты воспринимал меня принцессой.

— Как же мне воспринимать тебя тогда? — спросил Горди, и Хейлель пожала плечами.

— Давай начнём с самого простого. Я буду твоим другом, а ты — моим.

Всё ещё не до конца понимая происходящее, Горди покорно кивнул. В конце концов ему не важна была формулировка, приказ был приказом. И сейчас принцесса приказала быть её другом.

— Ну вот, ты снова воспринял это как приказ, — наигранно разочарованно сказала Хейлель. Горди нахмурился, силясь понять, что же сделал не так. — Ты можешь отказаться, понимаешь? Это отличает приказ от предложения.

— Отказаться? — это слово никак не укладывалось в голове Горделиуса. Оно противоречило всему его существу. Физически отвергалось его демонской и ангельской половинами.

— Если ты не хочешь быть моим другом — я пойму, — пояснила Хейлель, и коснулась его руки своей. Горди посмотрел на этот жест. Он не готов был осознать понятие «предложение», но отказываться ему не хотелось в любом случае.

— Хорошо, — сказал он. — Я буду твоим другом.

— Чудесно! — просияла Хейлель. — А теперь, Горди, я готова слушать.