Припарковавшись перед кафе, Алан увидел сержанта Томми Нортона: тот заправлял служебный автомобиль. Это был бойкий молодой человек со светлыми каштановыми волосами, оливковой кожей и живыми глазами. Пять лет отслужил в армии: год в Ираке, два года в отряде парашютистов, затем в ВВС. В общем, малый что надо, без страхов и сомнений. Даже в таком деле, как это…

– Добрый день, доктор Фостер. Неужто желудок что-то еще принимает?

Алан застегнул пальто на верхнюю пуговицу, улыбнулся и направился к двери в кафе.

– А что делать, Томми? Нужно подкрепиться. Впереди полно работы, не могу же я грохнуться в обморок перед кроватью пациента.

Томми улыбнулся, повесил шланг на крюк и сел в машину.

– Держитесь, доктор. Сегодня собачий денек.

– Вот и я о том же, Томми.

Алан вошел в кафе, даже не взглянув на двоих посетителей, стоявших у стойки. У него было неприятное ощущение, что, как только люди его узнают, они немедленно вытянут шеи и наперебой примутся задавать вопросы, и придется спасаться бегством. Но все вроде бы было спокойно. Мелиса, хозяйка заведения, приветливо кивнула и молча подала кофе, едва он вернулся из уборной и уселся на табурет. Джонс, старый лесоруб, дружески похлопал его по спине и вернулся к своей чашке кофе и булочкам, а какой-то парень сражался с проигрывателем в глубине кафе, стараясь подобрать диск, который понравился бы его девушке, сидевшей через два столика от входа. Тишина показалась Алану неестественной, даже гнетущей, и легче ему стало только тогда, когда Мелиса своим сладким голосом спросила, что он будет заказывать.

– Блинчики, пожалуйста. Я спешу.

– Секундочку, доктор Фостер, – с готовностью отозвалась она. – Холодный сегодня денек. Патрик, закрой же наконец эту проклятую дверь! – крикнула она парню с проигрывателем. Повернулась спиной к стойке, зачерпнула из стеклянной миски белесого теста и принялась капать на раскаленную сковородку белые растекающиеся кругляшки, которые на глазах зарумянились.

– Мне показалось, в городе пустовато, – продолжала Мелиса, переворачивая блинчики на сковородке. – Наверное, из-за холода…

– Хватит болтать, Мелиса, – перебил ее лесоруб. – Не видишь, доктор пришел перекусить. В это время года всегда холодно, ничего особенного тут нет.

– Да ладно тебе, Джонс. Все в порядке… Продолжай, Мелиса.

Та поправила шапочку, защищавшую ее смоляную шевелюру, и машинально коснулась пальцами воротника форменной розовой курточки. В глазах ее мелькнул страх.

– Все будет хорошо, – пробормотал Алан, пододвигая к себе тарелку с блинчиками.

– Эта Лоррейн была не в себе, – юноша поставил нужный диск, уселся напротив девушки и теперь без стеснения рассматривал Алана. Тот тоже покосился на юношу. – Да, доктор. Лоррейн последнее время вела себя странно. Она живет неподалеку от меня, и было заметно, что она чего-то боится. Что-то здорово ее напугало, понимаете?

Старый лесоруб презрительно фыркнул, затем попросил Мелису подлить кофе.

– Слышь, Патрик…

– Не перебивай его, Джонс. Все мы – жители одного города, соседи. Нас не так много, и мы более-менее знаем друг друга. Продолжай, Патрик.

Просьба доктора удивила Патрика. Он выпрямился и несколько секунд смотрел в окно. Смуглая девица-тинейджер, сидевшая напротив него, невозмутимо жевала блинчики, не глядя по сторонам.

– Мать говорит, что в последние дни миссис Оуэнс вела себя как чокнутая, – продолжал Патрик. – Почти не смыкала глаз. В этом месяце мать работает на складах Форджес в ночную смену и видела ее около двух дней назад. Как-то за обедом она нам рассказала, что ночью та выглядывала на улицу из-за занавесок, будто бы пряталась от кого-то, и вид у нее был безумный. Странно, нет? С какой стати человек в своем уме будет сидеть всю ночь за занавеской? Она что, ждала зомби-апокалипсиса?

– Парень прав, – подытожил лесоруб. – Я тоже встретил ее случайно накануне вечером. Проходил мимо и поднял руку, чтобы ей помахать. Она была бледная, как смерть. И глаза прямо бешеные, чуть на лоб не вылезали. В ответ даже не кивнула. Спряталась за занавеску и исчезла. Не думаю, что эта Оуэнс спятила, никто не сходит с ума за два дня, но вела она себя странно.

Алан хмурился, безуспешно пытаясь осознать то, что говорят Патрик и лесоруб, но не успел он и рта в ответ раскрыть, как девушка, сидевшая напротив, подняла голову и робко произнесла:

– Одного не могу понять: как такая женщина, как Лоррейн, симпатичная, всегда со всеми приветливая, так изменилась за одну ночь. Будто привидение увидела, честное слово. Как в ужастике: жертва прячется за дверью, поджидая, что с ней вот-вот расправятся, а ты не можешь понять, почему она не убегает и не зовет на помощь.

Мелиса, которая, не выпуская из рук кофейника, прислушивалась к разговору, обернулась.

– Да ладно вам, – проворчала она. – Несчастная женщина просто-напросто впала в депрессию, а никто и не догадывался. Одиночество – нехороший звоночек. Скорее всего, она с ним не справлялась. А может, все еще горевала по мужу: тот умер много лет назад, а она, бедняжка, так и не пережила его смерть.

– Никто не меняется за одну ночь, – упрямо бубнил лесоруб.

Алан заплатил за завтрак и поднялся с табурета.

– Мне пора идти. В любом случае сейчас нам пригодятся любые сведения. У Лоррейн, насколько мне известно, семьи не было, а единственный человек, с которым она была в дружеских отношениях, не в том состоянии, чтобы давать показания.

– Лично мне никогда не нравилось ни это ее ремесло, ни магазинчик со странными куклами, – презрительно заявила Мелиса. – Вроде бы продают фигурки святых, а на самом деле впаривают людям под видом амулетов всякую дребедень. Чтобы скрасить их унылое существование. Меня это пугает. Никто не знает точно, как все это действует. Люди сами себя сводят с ума.

Алан покачал головой. Мелиса опустила глаза, но в следующий миг улыбнулась с детской непосредственностью.

– Давайте не будем распространять слухи, – заключила она, – городок у нас маленький. У этой женщины были проблемы, о которых мы не знали, и в итоге она приняла ошибочное решение. К тому же в такой неудачный момент. Сперва девочка, теперь она… Это большое несчастье, но не стоит распускать всякие сплетни, очень вас прошу.

Патрик улыбнулся, но в следующий миг снова сделался серьезным.

– Не беспокойтесь, доктор Фостер, – произнес он. – Удачи вам.

Простившись со всеми, Алан вышел в сентябрьский холод, который в этом году выдался на удивление ранним. Он замотал шею своим пестрым шарфом и направился к машине. Было уже почти пять часов пополудни, когда он подъехал к дому. Поставил машину в гараж и, скрипнув калиткой, перебрался на лужайку соседок, отгороженную от его участка изгородью. В ту осень, несмотря на низкую температуру, сад выглядел превосходно. Ледяной холод будто бы и не коснулся чудесных вьюнков, величественных ив, нежных африканских маргариток.

«Зима в сентябре, – подумал Алан. – Бред какой-то».

Он позвонил. Дверь открыла Амелия Морелли. Лицо Амелии было угрюмым и печальным, однако стоило ей увидеть доктора, как выражение его переменилось. Ее волосы были убраны в пучок, напоминающий гладкий каштан, прикрепленный на затылке и обрамленный парочкой выбившихся локонов. На Амелии было платье оливкового цвета, прикрывающее колени. Короткий вязаный кардиган, наброшенный на сутулые от горя плечи. Алан чмокнул ее в щеку, она едва заметно улыбнулась и пригласила его в дом.

– Рада тебя видеть. Мы провели ужасную ночь, – проговорила она в прихожей. – Снимай пальто и шарф. Мы включили отопление. Просто не верится, что в разгар сентября стоит такой холод. Сейчас принесу чай.

Вспомнив, каким измученным и опустошенным было лицо Мэри Энн в день похорон, как безутешно она рыдала, как покраснели худые щеки, он вновь ощутил тоску и жалость.

– Где девочка? – спросил он, усевшись за стол в гостиной.

– Отдыхает. Можешь навестить ее после чая, – коротко ответила Амелия. – У тебя замерзли руки, и я знаю, что случилось с Оуэнс. Ужасный день. Выпей-ка сперва это.