– Привет, солнышко.

– Добрый вечер, мама, – отозвался мальчик.

Картина красовалась перед ним на стене, подвешенная на затейливый зеленый крючок. Простая сосновая рама обошлась матери всего в четыре доллара. Все по-прежнему: у четвертой овечки видны лишь задние ноги, белье сушится на веревке. Крошечное окошко с едва различимым пятнышком в центре. Ясное синее небо над горами и зеленой лужайкой.

Дэнни посидел на краешке кровати, рассматривая картину. Этот пейзаж непостижимым образом притягивал его внимание, очаровывая и одновременно пугая. На мгновение ему показалось, что белье на веревке качнулось. Овечки не шевелились, но облака, нарисованные легкими, почти прозрачными мазками, явно плыли по небу.

– Неужели опять? – прошептал мальчик. Он готов был поклясться, что ему в лицо дохнул ветер: потоки воздуха, напитанные ароматом цветущей лаванды. Что-то коснулось его лица, он перевел взгляд: его дрожащие пальцы осторожно сжимали стебелек растения. Синеватые колючки ясно вырисовывались на фоне белого махрового халата. Дэнни замер. – Как это может быть…

Медленно поднялся, держа травинку в руках. В лицо дохнуло полуденным жаром, изображение на картине начало стремительно меняться. Теперь там был человек. Он стоял возле каменного домика. Человек в черной шляпе и пальто. С неподвижными, будто мертвыми глазами.

«Нет, этого не может быть. Это невозможно. Невозможно. Невозможно», – мысленно произнес Дэнни.

Он повторил это про себя раз, другой, медленно пятясь к кровати и не в силах оторвать глаз от человека, который по мере приближения Дэнни становился все больше, все объемнее. Оказавшись на кровати, мальчик сначала прижался к изголовью, затем перескочил через него, теряя голову от страха. Ему хотелось кричать, звать родителей, но он был не в силах даже шевельнуться, произнести слово или хотя бы заплакать. Охваченный паникой, он слышал, как деревянная рама трещит и бьется о стену. Уголок комнаты, доступный его взгляду, качнулся и поплыл. Он зажмурил глаза в то самое мгновение, когда лампочки в люстре под потолком замигали и одна за другой погасли и комната погрузилась во мрак. Мальчик поглубже вдохнул, проглотил слюну пересохшим ртом. Он попытался издать какой-нибудь звук, но горло не слушалось. Тело ему больше не подчинялось.

«Боже, сделай так, чтобы он ушел. Не дай ему схватить меня. Не дай ему ко мне прикоснуться», – мысленно взмолился Дэнни.

Он открыл глаза: это была единственная часть тела, которую он все еще мог контролировать. Человек в шляпе и длинном пальто стоял перед ним. Желтоватый свет уличных фонарей отбрасывал ему на лицо причудливые тени. Человек смотрел на Дэнни. И тут все переменилось. Тело Дэнни двинулось вперед. Словно невидимые сильные руки переставляли его босые ступни, направляя в сторону изножья кровати, человека, картины – в саму преисподнюю.

«Он меня убьет!» – вскрикнуло сознание.

Дэнни почудилось, что рот зашит рыболовной леской. Это ощущение вызвало приступ тошноты. Он лежал на кровати лицом вверх, раскинув руки, словно его собирались распять. Неведомое существо смотрело на него, склонившись над кроватью в нелепой и неуклюжей позе. У Дэнни заныло в животе, но физическую боль невозможно было сравнить с приступом панического ужаса, от которого в какой-то миг стиснуло грудь, так что мальчик начал задыхаться. Глаза существа были выразительны и огромны. Злодейски изогнутая линия рта поползла в обе стороны: существо улыбнулось.

«Боже, помоги!» – хотел закричать Дэнни.

Свистящий шелест заполнил комнату. Что-то ударило мальчика по лицу. Голос матери, далекий, едва различимый, коснулся его сознания.

– Твоя боль… за мою боль… – проговорило существо низким, хриплым голосом. – Привет… Дэнни…

И настала тьма.

Не было и одиннадцати утра, а Джим Аллен уже трижды переговорил со своим литературным агентом, дважды – с друзьями из Сан-Франциско, а заодно отправил несколько деловых писем. Целый час изучал высланную Ларри информацию. Очки раскалились от жара, выходящего из камина. Чем больше подробностей поступало к нему из большого города, тем сильнее росло вдохновение. Ларри позвонил рано утром и выложил все, что удалось узнать, хотя ему по-прежнему оставался неясен внезапный интерес Джима к старой лесопилке и крошечному городишке. В 1898 году лесопилка была куплена филиалом деревообрабатывающей компании Мори. Собственник компании, некто Тобиас Мори, состоятельный француз, привлеченный в Пойнт-Спирит развитием железной дороги и ресурсами, которые скрывал в себе холм, закупил машины и сырье, чтобы запустить производство. Он переоборудовал всю лесопилку, возведя два больших фабричных здания, а также много мелких построек, представлявших собой что-то вроде домиков для рабочих. Роскошью там и не пахло, это были хибары с крошечным палисадником, все на одно лицо, но достаточно привлекательные и уютные, чтобы большинство обитателей Пойнт-Спирита страстно возжелали принять участие в этом проекте.

– К 1900 году Тобиас Мори подписал несколько контрактов на аренду лесных участков и нанял работников, которые в первые же дни обшарили весь лес, оставляя на деревьях метки. Поначалу жители не знали, что все это означает. Но вскоре стало известно, что это бригады, которые проводят размежевание, чтобы в скором будущем проложить узкоколейку и связать лесопилку с остальным миром. У этого человека были хорошие отношения с нужными людьми из правительства. Все это сулило ему большую прибыль, да и Пойнт-Спирит нуждался в рабочих местах, не говоря уже об упомянутых домиках.

По словам Ларри, в развитии грандиозного проекта имелась всего одна проблема. Кое-кто в городе был недоволен захватом территорий и всячески выражал свое несогласие, но после нескольких арестов и посадок недовольные испугались, и протест против вырубки деревьев заметно угас. Когда тело одного из бунтовщиков выловили из реки, в Пойнт-Спирите настала блаженная тишина. Отныне Тобиас Мори мог делать все что вздумается, лес начал кормить не только городок, который получал от этого прямую выгоду, но и его собственную компанию.

– Коротко говоря, город разделился на две части, – продолжал Ларри. – Для жителей, которые работали на компанию, Тобиас построил около дюжины деревянных домов, образовавших небольшие кварталы по четыре квадратных участка, соединенных улицами. Население выросло втрое. С некоторых пор Пойнт-Спирит представлял собой как бы два города: старый, который ты знаешь, и новый, состоящий из деревянных построек, который вырос у леса рядом с лесопилкой. Тобиас Мори привез из Франции семью: жену, двоих детей. Одного звали Люсьен, он был женат на девушке из хорошей семьи. Разумеется, их сопровождал целый штат прислуги и горничных, готовый позаботиться о том, чтобы хозяева ни в чем не нуждались, пока длится эксплуатация или арендный контракт. Вот и все, что я могу тебе рассказать.

– А что с ними стало? – спросил Джим.

– Тобиас умер от инфаркта в 1923 году. Двумя годами раньше умерла жена. Со смертью Тобиаса лесопилка пришла в упадок. Так закончилась эпопея, которую ты теперь знаешь. Когда-то вокруг главного здания располагалось несколько мастерских: гидропневматические машины, сушильные печи, циркулярные пилы… Если не ошибаюсь, сейчас от них ничего не осталось.

– Сохранился двухэтажный цех. Кажется, там обрабатывали бревна, которые доставляли на мулах. Их распиливали на балки, доски, или черт его знает, что с ними делали. Хорошо бы что-нибудь почитать про это, Ларри. В общем, как я понял, данные об этой семье после 1923 года отсутствуют.

На противоположной стороне линии Ларри покашлял, переворачивая страницы.

– Точно, ни слова про них. Ничего начиная с 1923-го. Чем ты там занимаешься, а, Джим?

Но Джиму не хотелось пересказывать своему агенту события последних дней.

– Чистое любопытство. Городок очаровательный, вот я и решил разузнать, нельзя ли вытащить из его прошлого какую-нибудь захватывающую историю.