Правда один таинственный уголок привлёк моё внимание, любопытство по поводу того, что было за матовой занавеской, прочно засело в моей голове.

― Где мы?

― Мы находимся в комнате, которую я спроектировал с целью изучения твоих воспоминаний.

― Я не понимаю…

― Ты и не должна. ― он улыбнулся. ― То, что я попытаюсь сделать в ближайшие пару недель, ещё не делали раньше. Это моя собственная методика, и я выбрал тебя в качестве моего первого объекта. В том, что я собираюсь предпринять, нет ничего необычного. Это просто смесь разных способов и методов, которые я объединил воедино в попытке открыть все части твоего сознания. Тебе нечего бояться. Пожалуйста, выбери часть комнаты, которая привлекает тебя, и мы начнём.

Оглядевшись, я рассмотрела каждую из различных зон. Сразу отбросив в сторону части, в которых были кровати, у меня осталось три зоны: белая, красная и зелёная. Я сразу возненавидела белую зону, потому что она напоминала мне о коридорах психиатрической лечебницы. В зелёной зоне было два кресла с подголовником и шезлонг. В красной зоне было два больших мягких кресла с откидными спинками. Я не хотела зону, где буду вынуждена ложиться, поэтому я выбрала красную. Закончив, я присела в кресло слева.

Он ухмыльнулся.

― Интересный выбор.

― Почему это? ― я не могла свести с него глаз. Он уверенно держался, ходя с невозмутимым самодовольным видом. Под белым халатом была надета обыкновенная голубая рубашка, застёгнутая на все пуговицы и заправленная в грифельно―серые брюки. Материал безупречно облегал его ноги, казалось, одежда шилась специально под каждый мужской изгиб его тела. Я отвернулась в сторону, когда он сел, стыдясь того, что позволила даже на мгновение испытать к нему влечение.

― Это безопасная зона для тебя, не так ли?

― Я не понимаю, как что-то из этого поможет мне. Что должен цвет делать с моей памятью?

― А он ничего и не делает, во всяком случае с сознательной памятью. Однако, люди обладают различными формами памяти, как в сложном компьютере, который они называют своим мозгом, и цвета могут иногда пробуждать эмоции или воспоминания, о которых мы даже не подозревали. Думаю, что смогу получить доступ ко всем формам памяти внутри тебя, кроме сознательной, конечно.

― Что это значит?

― Это значит, что если ты попытаешься вспомнить информацию, то не вспомнишь. Впрочем, твои галлюцинации говорят мне о том, что есть что-то под поверхностью сознательного мышления. Если я смогу получить к этому доступ, мы сможем узнать правду о том, что же случилось с тобой с момента аварии, что повлекло за собой амнезию.

― У меня не было галлюцинаций.

― Это ещё под вопросом, мисс Саттон.

― Почему Вы меня так называете? ― я чувствовала гнев и иррациональность, беспокойные ростки ярости клубились по моим венам с диким пульсом. Что угодно могло послужить спусковым крючком. Что бы я ни увидела или услышала, попробовала или потрогала ― всё это не имело значения. Всё так бесило меня, что я начала чувствовать себя сумасшедшей, какой они и выставляли меня.

― Я называл тебя «мисс Саттон» всё это время.

― Нет. ― я покачала головой, образы того дня, когда его рот изогнулся, чтобы произнести моё имя, вспыхнули в виде движущихся картинок, у него был глубокий голос, растягивающий слова, как медленное воспроизведение записи. ― Вы называли меня Алекс. Вы сказали мне называть вас Джереми, потому что называли меня по имени.

Его ручка яростно строчила по блокноту, и я вскинула руки в знак поражения.

― Что, чёрт возьми, происходит? ― визгливо выкрикнула я.

Не отвечая на моё проявление гнева, он закончил строчить свои записи и вытащил шприц из кармана. Я сразу узнала его и покачала головой,

― Нет…нет, нет, нет, нет…

― Это не то, что ты думаешь. Я не собираюсь усыплять тебя. ― потянув колпачок с иглы, он надавил на депрессант, пока небольшой поток жидкости не выстрелил из кончика шприца. ― Этот препарат даст доступ к информации внутри тебя, как минимум, в течение следующих двух часов. Он сделает тебя восприимчивой, не более того.

― Восприимчивой к чему?

Встав со своего кресла, он пересёк небольшое пространство между нами, схватившись одной рукой за запястье моей правой руки и подтянув её к себе.

― Восприимчивой к моим вопросам. Не шевели рукой, пожалуйста. Я хочу убедиться, что не порву вену.

Я бы и не смогла отодвинуть руку, даже если бы попробовала. Каждый мускул в моём теле был парализован страхом и тревогой. Я наблюдала, как он полез в свой карман, чтобы вытащить тонкую полоску пластика, которая не заняла у него времени в оборачивании её вокруг моей руки. Нажав на вену, он поднёс шприц к поверхности моей кожи и посмотрел на меня после того, как разместил иглу.

― Будет щипать.

Игла вдавилась в кожу, погружаясь в мои вены так же легко, как тёплый нож в масло. Я вздрогнула от острой боли, наблюдая, как прозрачная жидкость покинула шприц поскольку была вынуждена влиться внутрь моего тела. Моя голова тотчас же зашаталась, чувства обострились, а затем погасли так быстро, что я упала на мягкое кресло. Воздух быстро покинул мои лёгкие, а дыхание стало дрожащим.

― Закрой глаза.

Это был его голос, мягкий и успокаивающий, когда тепло его ладони скользнуло по моему лицу, чтобы опустить мои веки. Я не сопротивлялась, предпочитая наслаждаться усиленными звуками и чувствами, которые я ощущала в тот момент. Я чувствовала себя лёгкой и воздушной, как будто я могла подлететь с места и летать по всей комнате, смеясь и улыбаясь вновь обретённой свободе.

― Препарату потребуется несколько минут, чтобы подействовать в полную силу, и я собираюсь использовать это время, чтобы объяснить, что мы собираемся сделать.

― Вы загипнотизировали меня, док?

― Не совсем и, пожалуйста, зови меня Джереми.

Я засмеялась, опьянённая чувством того, что моя напряжённость и страх исчезли. На этот раз я почувствовала, что стены психиатрической лечебницы не сжимаются вокруг и не угрожают задушить меня в их заточении.

― Но вы не называете меня Алекс.

Я не уверена, но мне показалось, что я услышала его хихиканье. Он отошёл, и я набралась смелости, чтобы взглянуть на него. Как только я увидела его размытые очертания, я заметила, что он снял свой халат. Когда он повернулся, чтобы посмотреть на меня, я улыбнулась. Он покачал головой в неверии, мгновенно шагнув ко мне, чтобы протянуть руку и опять закрыть мои веки.

― Не открывай глаза, пока я не скажу тебе, Алекс. Эта терапия не сработает, если ты будешь ей сопротивляться.

Я рассмеялась на то, что он использовал моё имя, и мою кожу начало покалывать. Биение моего сердца внутри меня было божественным и таким сильным, каждый вздох погружал меня в удовольствие и тепло.

― Я собираюсь вернуть тебя в начало, к тому, что послужило причиной твоей амнезии. Это будет болезненное воспоминание, которое, я уверен, причинит много боли и страданий, но это необходимое воспоминание. Ты понимаешь?

Я мгновенно поняла, что он хотел до меня донести.

― Авария, которая убила моих родителей.

― Да. Она самая. Твоя память пострадала в результате травмы головы, которую ты получила в той аварии. Однако, события, которые привели к аварии, должны быть чёткими, если моя теория верна.

― Что, если я не хочу вспоминать? ― это был искренний вопрос. Я не хочу возвращаться в тот день, к моменту, когда казалось, что весь мой мир был разрушен на куски. Мне не нужны лекарства, чтобы ясно представить события в своей голове. Они никогда не исчезали в последующие дни и годы.

― Интересно, что ты должна была выразиться таким образом, особенно потому, что это так хорошо вписывается в мою теорию о твоём состоянии.

― Что со мной не так, Док?

― Джереми.

Я засмеялась.

― Отлично. Джереми. ― мои бёдра сжались, когда его имя скатилось с моих губ. Всё ещё паря, я подвигала руками в воздухе, гадая, когда я снова почувствую тяжесть и почувствую ли я её вообще.