Дома холодно и промозгло. Затапливаю камин и долго смотрю, как огонь уничтожает полено за поленом. В помещении постепенно теплеет. А холодный ком в животе так и не исчезает.
Почему я не смолчал тогда? Почему не принял ее сбивчивые извинения? Почему сжег письмо, так и не прочитав?
Хотел выплеснуть на нее всю злость, что накопилась во мне во время допросов? Но ведь именно Грейнджер поверила мне и вытащила из аврората – тут Поттер совершенно прав.
Думал, что она лжет? Но она же предлагала мне просмотреть ее мысли. И я достаточно сильный легилимент, чтобы разобраться, где там правда, а где ложь.
Хотел почувствовать себя романтическим героем, гордо сжигающим письма? Хотел. Почувствовал. Даже получил от этого удовольствие. Как когда наорал на Лили. Идиот.
Я понимаю, что теперь уже ничего не исправить. И ненавижу ноябрь сильнее прежнего.
Комментарий к Глава 11
Мне очень важен положительный фидбэк, поэтому я всегда с нетерпением жду ваших отзывов.
Огромное спасибо всем, кто исправляет опечатки в “публичной бете”!
========== Глава 12 ==========
Свой день рожденья я ненавижу ничуть не меньше, чем ноябрь. Когда я учился в Хогвартсе, этот день помнила только Лили. До пятого курса. Потом – не помнил никто. Кроме меня самого.
Поэтому когда раздается стук в дверь, мне это кажется странным. Кого там нелегкая принесла?
- С днем рождения, сэр, - говорит она вместо приветствия.
Грейнджер. Непривычно загорелая и привычно неуверенно улыбающаяся.
- Сэр, не злитесь. Я сейчас уйду. Просто хотела вас поздравить. Думаю, это вам понравится.
Протягивает мне коробку шоколадных трюфелей и тяжелый сверток – кажется, какую-то книгу.
Гермиона. Выглядит вполне здоровой. И пришла меня поздравить с этим гиппогрифовым днем.
Сгребаю ее в охапку, вместо того, чтобы вежливо принять подарок и пригласить в дом. С нее станется аппарировать сразу же. Если ее отпустить.
Похоже, она от такого напора очень растерялась – притихла и ничего не говорит. Увожу ее внутрь дома, не разжимая объятий, и чувствую себя при этом почти что мальчишкой.
Мы долго стоим молча, а потом она осторожно спрашивает:
- А что изменилось, пока я была в Австралии, сэр?
Она была в Австралии? У родителей? Я кретин. Первосортный кретин, считающий, что за пределами Великобритании уже ничего не существует. Решил, что если сова возвратилась с письмом, то Грейнджер погибла. Хотя каждому известно: для обычных почтовых сов – что мертвец, что давно уехавший с острова. „Волшебника нет на свете“, а свет – всего лишь Великобритания. Любой ребенок знает, что обычной совой не то что в Австралию, даже во Францию письма не послать. Только если собственную птицу обучить или особую породу из почтовых вызвать. Я же повел себя как недообученный магглорожденный, хотя нет, хуже. Как недообученный маггл. Причем параноик. Но как же здорово, что мои страхи оказались лишь страхами.
Ухмыляюсь и произношу как можно пафоснее, попутно пародируя речь министерских крыс:
- У меня был серьезный разговор с Кингсли, в результате которого я осознал, что был неправ на твой счет и должен извиниться. И, как порядочный мужчина, просто обязан попытаться восстановить прежние отношения.
Замирает, отстраняется и отходит к окну. Мерлин, да что я такого обидного сказал?!
- Понятно… - выдавливает она через пару минут. - Значит, Кингсли. Что ж, логично…
- Ну и что же ты считаешь логичным? - спрашиваю ее с иронией, а сам лихорадочно прикидываю, на что она могла вдруг обидеться. На упоминание имени Министра? Чушь, он к ней хорошо относится.
- Логично, что перемены в вашем поведении возникли не сами по себе, сэр.
Вскидываю бровь и молчу – меньше шансов сказать что-то не то.
- Мистер Снейп, ни я, ни Гарри с Роном не идиоты. И нам уже давно осточертело, что с нами носятся так, словно оставь нас без присмотра – не выживем. Но еще паршивей, когда на людей давят, чтобы они были с нами… поосторожнее.
Последнее слово Гермиона словно выплевывает. Она замолкает на мгновенье и наконец поднимает на меня взгляд:
- Мне жаль, что у вас был этот разговор с Кингсли. Мои извинения.
Ерунда какая-то. Она что, думает, будто Кингсли заставил меня быть с ней повежливее?! Думает. Определенно. Бред. Полный бред.
Сплетаю руки на груди и тихо хмыкаю:
- Гермиона, не надо нести чушь. Тебе это не идет. Меня никто не запугивал и не уговаривал быть с тобой, как ты выразилась, поосторожнее. Ты просто не почувствовала иронию в моих словах. Разговор с Кингсли я начал сам – у меня было к нему несколько вопросов, и он на них ответил. Выводы я сделал тоже сам. Не поверишь, но я вполне в состоянии мыслить самостоятельно.
Пожимает плечами и молчит. Не верит. Странно. Раньше я за ней такой паранойи не замечал.
- Ну хорошо, - говорю я примирительным тоном, - на слово ты мне не веришь. Так используй легилименцию.
Качает головой и смотрит в окно. А я злюсь – я же ей предложил влезть в свои мысли, сказал, что пущу… а ей словно все равно. Идиотка.
- Не знаю, зачем вам так важно меня убедить, сэр. Но я же прекрасно понимаю, где мой уровень, а где ваш. И что вы мне что угодно показать можете так, что будет выглядеть убедительно.
- Неужели? В прошлый раз это тебя не смущало. Ломилась так, что сносила все блоки. И верила.
Она вспыхивает до корней волос:
- Извините, я…
- Не извиню, - обрываю ее со злостью. - Я тебе предложил использовать легилименцию, а ты отказываешься. Или для того, чтобы ты мне поверила, я должен быть под прессом? Или в полубессознательном состоянии после общения с твоими аврорами?
Дьявол, я же совсем не это хотел сказать! Да, пресс мне для выяснения личных отношений никто организовывать не стал бы, хотя – Мерлин свидетель! - я рискнул бы сейчас и этим, лишь бы не дать ей сбежать и унять ее паранойю. И свою – что Гермиона с собой что-то учудит.
Но какого гиппогрифа я ляпнул про авроров? Тем более, про „ее авроров“. Да еще и произнес все так, словно я до сих пор на нее злюсь из-за того просмотра воспоминаний. Кто меня за язык тянул?!
Молчит, а губы чуть подрагивают. Только слез ее теперь и не хватало. Для полного счастья.
Считаю до ста и говорю как можно спокойнее:
- Гермиона, да успокойся ты наконец! Я просто хочу помириться. Поэтому и предложил тебе посмотреть мои мысли. Никакого подвоха.
Закусывает губу и молчит. Злится?
- Сэр, давайте будем считать, что мы помирились, - произносит она безразлично и тускло. - Кингсли я скажу, что мы с вами очень дружески побеседовали и что… что я очень рада, что вы приняли мои извинения за… за то, что было прошлой зимой. А промежуточный шаг с легилименцией лучше опустить. От него никому не станет лучше. Пустая трата времени и сил. Я… я думаю, это не мое дело, чем он на вас надавил, но надеюсь, что он от вас отстанет. Я уеду к родителям, и все успокоится. Сэр…
Какого гиппогрифа я влез со своими остротами?.. Почему не сказал сразу, что захотел задать Кингсли вопросы и он мне на них подробно ответил? Зачем вообще заговорил об этом аврорском кретине, выбившемся в министры? Неужели нельзя было просто сказать, что соскучился, волновался, много думал о ней в эти месяцы?! Это же все правда, я не солгал бы ни словом. А теперь она накрутила себя не меньше, чем я прежде. И как достучатся до нее, я не знаю.
- Мистер Снейп, я лучше пойду. Не хочу вам мешать.
- Нет, никуда ты не пойдешь, - рявкаю я на нее раздраженно.
Нервы совсем ни к черту. Понимаю, что совершаю ошибку за ошибкой, но ничего поделать не могу. И понимаю, что отпускать Гермиону сейчас нельзя. Никак нельзя. Пока мы ничего не выяснили окончательно, и пока она мне не поверила. Я уже один раз отпустил так Лили. Второго раза не будет. Не должно быть.
- И что вы хотите? - спрашивает она настолько вяло, словно этот наш разговор выкачал у нее все силы.
Меньше часа назад у меня на пороге стояла пусть нервничающая, но улыбающаяся и полная энергии Гермиона Грейнджер. А теперь я разговариваю с ее бледной тенью. Будто она не со мной беседовала, а с дементором или еще какой-то тварью из тех, что жизненные соки из человека высасывают. И от этого тошно.
