– Ты скорее сам спустишься в эту пропасть и там спрячешься, свернувшись в клубочек, – уверенно возразила Брунгильда. Миме угрожающе поднял только что остывшую кастрюлю, и бывшая валькирия со смехом вооружилась хлебной лопатой.

Жизнь вернулась в обычную колею.

========== Глава 15. Рукопашный бой ==========

Без каких-то особых происшествий пролетели три года. Глядя ясным весенним утром на первых птенцов очередного поколения белых птичек, Брунгильда сама удивилась, как быстро промчалось время. Зигфрид, Гунтер и Хаген подросли, Гутруна из гукающего младенца стала любознательной кудрявой девочкой. На взрослых это меньше отразилось, а по не принадлежащим к роду людей Миме и Брунгильде вообще не было видно, что минуло несколько лет.

В лесном домике жизнь не изменилась ни капельки. Зигфрид каждый день с утра учился, потом бежал к друзьям, а зимой – неохотно тащился в кузницу. Верный Гране часто сопровождал мальчика, и тот потихоньку учился настоящей верховой езде. Дерево, растущее под окном спальни Брунгильды, всё так же населяла шумливая птичья стая.

Что же до самих Миме и Брунгильды, их отношение друг к другу тоже осталось без изменений. От зари до зари домик сотрясали их бурные перепалки. Очень редко выпадали часы спокойствия – ведь о золоте Рейна и обо всём, что с ним было связано, в семье старались со времён той беседы с Альберихом не упоминать.

С Хагеном все жители лесного домика, как и собирались, общались как с обычным ребёнком, будто не замечая его угрюмости и мрачности. С Зигфридом мальчик так и так теперь дружил (или делал вид, что дружил), а Миме и Брунгильда, скрепя сердце, приветливо болтали с ним. Сперва Хаген косился на них с величайшим подозрением, но постепенно сам стал гораздо дружелюбнее и веселее. Брунгильда заметила, что сын Альбериха взял в привычку называть её с Миме тётушкой и дядюшкой.

Миме это всё страшно не нравилось. Наедине он изливал Брунгильде душу:

– Это дитя с каждым годом становится всё более похожим на Альбериха! Почему я должен с ним сюсюкать?

– Ты же с ним не сюсюкаешь. Мы оба говорим с ним, как с Гунтером и Гутруной.

– Ну, нашла с кем сравнивать! Гунтер и Гутруна – замечательные ребята, а Хаген…

– А что Хаген? Он уже называет тебя дядюшкой.

– И при этом выглядит настолько по-альбериховски, что меня всего выворачивает!

– Миме, у него же не отнимешь, по крайней мере, унаследованной внешности…

В любом случае, характер Хагена, благодаря давешней затее Брунгильды, хотя бы с виду, да улучшился, и даже Миме это осознавал. Но никакого родственного чувства, на которое надеялись русалки, он ни к племяннику, ни тем более к брату не испытывал. Он давно признавал в мыслях, что любит Брунгильду и привязался к Зигфриду, а также к добросердечным Гибихунгам, но Альбериха и Хагена нибелунг ненавидел со всей страстью, на которую был способен.

В тот апрельский день всё сначала шло как обычно. Зигфрид исписал рунами очередную дощечку, выслушал рассказ Брунгильды о войнах архаической Греции и, разбрызгивая оставшиеся после вчерашнего дождя лужи, убежал к друзьям. Миме взялся подковывать Гране – зимой конь почти бездействовал, но скоро земля станет посуше и на нём снова будут все ездить. Брунгильда устроила весеннюю уборку. Гране, высунув серьёзную морду из кузницы, укоризненно глядел на хозяйку – хотя прошло без малого четыре года с их пробуждения, он всё не мог привыкнуть к превращению валькирии в домохозяйку.

– Гибих вчера мне сказал, что собирается везти детей к своей дальней родственнице, в Сарагосу, недели на две-три, – сообщил Миме, не отрываясь от работы. – Предлагал взять и Зигфрида, если мы согласимся.

– В Сарагосу? – заинтересовалась Брунгильда. – Кстати, неплохая мысль. Там и воздух здоровый, и места красивые. Я с удовольствием бы поехала…

– Но имелся в виду только Зигфрид! – уточнил Миме.

– А кто запретит мне отправиться с ним? Он ещё очень мал, чтобы уезжать в одиночку!

– Я запрещу, – гордо провозгласил гном. – Я лично вовсе не хочу куда-то тащиться за тридевять земель, да ещё к родственнице Гибиха, которая к нам никакого отношения не имеет. Зигфрид целыми днями бегает один, он вполне самостоятельный.

Брунгильда хотела было спросить его, почему же он не может позволить ехать ей, но передумала. Её саму отнюдь не привлекала возможность расстаться с Миме почти на месяц. Как он будет тут без неё? Что, если Альберих что-нибудь выкинет? Или Фафнер нападёт, мало ли…

Однако это не значит, что можно отпускать мальчика одного, пусть и в сопровождении давних друзей… Брунгильда начала прикидывать, как бы переубедить Миме и уговорить его ненадолго оторваться от своей наковальни и поглядеть белый свет, как вдруг снаружи послышались быстрые детские шаги.

Удивительно: Зигфрид никогда раньше заката от Гибихунгов не возвращался. С ними он ни разу не ссорился, поэтому такое скорое возвращение могло значить либо то, что в замке другие гости, либо то, что кто-то там заболел.

Брунгильда выглянула из окна и изумилась ещё больше: это был не Зигфрид, а Гунтер.

– Привет, Гунтер! – с улыбкой окликнула его она. – Что у вас там стряслось?

– Доброе утро… Госпожа Брунгильда, представляете? – мальчик подбежал к окну. – Представляете? Зигфрид с Хагеном подрался!

Бывшая валькирия и вышедший из кузницы Миме обменялись быстрыми взглядами. Ну вот, начинается.

– Из-за чего? – полюбопытствовала Брунгильда, открыв дверь и выйдя во двор.

– Не знаю… я только ненадолго отошёл, а вернулся – они уже дерутся! Мы с Гутруной пытались их разнять, да не вышло. А папы с мамой дома сегодня нет. Потом они сами успокоились, разошлись по разным углам, да так и сидят, и не говорят ничего.

– Миме, подковы доделаны? – обернулась Брунгильда к нибелунгу. Тот кивнул и направился назад в кузницу:

– Почти, чуть-чуть осталось.

– Передохни сейчас, и мы все сейчас поедем и посмотрим, что там такое, – сказала она Гунтеру и поставила кипятиться воду. Весной легко простыть после долгого бега. Хорошо, что у Брунгильды была заварка зверобоя.

Вскоре, как раз когда Гунтер по настоянию Брунгильды допил кружку горячей травяной настойки, Миме вышел и объявил, что Гране готов скакать хоть на край света.

Все трое поспешно сели на коня. Гране покорно это выдержал, благо Миме и Гунтер весили не слишком много. Как обычно, он уловил беспокойство хозяев и взял с места галопом.

В замке с того момента, когда Гунтер убежал в лесной домик, ничего не изменилось. В одном углу сада сидел надувшийся Зигфрид, безучастно ломавший на кусочки какую-то палку. В противоположном углу, на своей любимой черёмухе, обосновался хмурый Хаген, щёлкавший орехи и свирепо швырявшийся скорлупками во все стороны. Огорчённая Гутруна бегала от одного к другому, видно, пытаясь их помирить.

– Эй, Зигфрид! – потрясла племянника за плечо слегка растерявшаяся от такого зрелища Брунгильда. – Это что я слышу? Ты подрался?

– Он первый начал, – буркнул Зигфрид.

– Неправда! – донеслось с черёмухи.

– Он сказал, что ты и Миме растите меня только для того, чтобы я добыл вам клад!

– Он сказал, что я урод и все меня терпеть не могут!

– Он сказал…

– Прекратите оба! – закричала Брунгильда. Мальчики затихли. – Гунтер, Гутруна, расскажите нам всё-таки, о чём шла речь перед дракой.

Постепенно картину происшествия удалось восстановить. Так сложилось, что речь у детей зашла о Фафнере и его сокровищах, и все снова начали строить планы о том, как лучше воспользоваться драконьим золотом и кольцом в частности. О том, что именно произошло дальше, мнения расходились. Гибихунги сами забыли, кто начал спор первым – Зигфрид или Хаген. Но все сходились на том, что Хаген и вправду сообщил, что воспитатели Зигфрида только и ждут, когда тот сразится с драконом, а Зигфрид заявил, что в такой голове, как у Хагена, одна лишь мысль – о том, чтобы добыть кольцо, – потому что больше мыслей там не умещается. Слово за слово, дело дошло до рукопашной.