Мать Регин очень любил, но было очевидно, что по-настоящему он был сыном своего отца. Истории Брунгильды о воинах он слушал с интересом, но не слишком сильным – и при каждой возможности бежал учиться кузнечному делу.

Зигфрид, поход которого продлился около полутора лет, в братике души не чаял. Они с Гутруной могли без конца придумывать для него игры или мастерить глиняных воинов. Гутруна теперь, выйдя замуж за Зигфрида, обосновалась в лесном домике, но, так как они всё равно постоянно бегали в замок и обратно, сложно было точно сказать, где именно у них дом. Детей, к сожалению Брунгильды, у молодой пары пока ещё не родилось – но они, судя по всему, считали Регина за собственного ребёнка, и большего им пока было не надо. Зигфриду было едва за двадцать – времени было полно. К тому же Миме и Брунгильда были не слишком уверены в том, что домашний уют останется в сохранности, если их маленькое жилище заполонит целая орава малышни.

В замке тоже время не стояло на месте. Гунтер, как и предсказывал, привёз себе невесту – белокурую северянку по имени Хельми. Хельми первые года два страшно робела перед всеми старшими, от Миме до Гибиха, и была с ними настолько предупредительна и вежлива, что мороз по коже пробирал. Потом она понемножку освоилась и была, как выразился Зигфрид, принята в круг. У неё обнаружилось незаурядное чувство юмора – по словам Гримхильды, без этого в таком окружении Хельми бы не выжила.

Замок, в отличие от лесного домика, был очень просторен, и поэтому у Гунтера и Хельми успели появиться на свет уже двое сыновей. Старшего хотели было назвать Зигфридом, но Брунгильда заявила, что не позволит этого, пока Зигфрид-первый сам мальчишка ещё тот. Однако Гибихунги настаивали на том, чтобы как-то почтить друзей через сыновние имена, и в итоге одного мальчика нарекли Фридмундом, а второго Фровальтом – так, как когда-то давным-давно хотел зваться Зигмунд, отец Зигфрида.

После полуторагодовалого первого похода против северян было трёхлетнее затишье, а затем гауты попробовали отомстить, и воинам с ополченцами снова пришлось собираться на битву. Четыре месяца второй войны были кровопролитнее, чем вся первая – из-за обрывочных вестей, доходящих с границы, остававшиеся дома места себе не находили. Вся большая семья сидела в лесной хижинке – потому что она была севернее замка – и высматривала едущих бойцов. Или летящих со скорбной вестью валькирий – сёстры пообещали Брунгильде, что немедленно сообщат, если Зигфрида, Гунтера или Хагена придётся уносить в Валгаллу.

К счастью, без этого обошлось. Гауты были разбиты наголову, и в один прекрасный день все три друга вернулись домой.

Это было в июле, а сейчас уже кончался сентябрь. Стояло чудное бабье лето – после трёх недель проливных дождей солнце вдруг пригрело едва ли не по-летнему. Миме и Брунгильда решили не упускать лишнего мгновения перед промозглой поздней осенью. Они мигом собрались и вместе с Регином отправились на прогулку по лесу.

У лесного озера они проведали Фафнера, по-прежнему жившего одиночкой, но очень привязавшегося к семьям бывших врагов, особенно, конечно же, к детям. Регин этим вовсю пользовался – дома ему никогда не позволяли есть больше двух пирожков зараз, а в гостях у великана он уписывал по несколько огромных рыбных кулебяк. Впрочем, развлечь старика своей простодушной болтовнёй он тоже был не прочь.

– Он мне брата слегка напоминает, – часто говаривал Фафнер.

Разумеется, нельзя было не заглянуть и в шалаш к Альбериху с Хагеном – Миме уже научился это делать почти без отвращения. Гостей принимал в основном Хаген – что ни говори, а на него успели повлиять и семья Гибиха, и Миме с Брунгильдой. Кроме того, бывшая валькирия подозревала, что при всей своей мрачности полугном не остался равнодушен к постоянно строящим ему глазки русалочкам.

– Вот ещё! – фыркнул Хаген, стоило ей предположить это вслух. Но Альберих оказался проницательнее.

– Всё-таки гномская внешность и наполовину гномская – две разницы, – пожаловался он, когда сына рядом не оказалось. – Как я, так эти красотки нос воротят. А как Хаген – так сами к нему лезут!

– Не в этом дело, – растолковала Брунгильда. – Тут нужна мрачная загадочность. На молодых девиц это действует. Спорю на что угодно, если бы Гутруна не была Хагену единоутробной сестрой, был бы у Зигфрида серьёзный соперник.

– Но ведь эта ваша Хельми к нему равнодушна, – заметил нибелунг.

– Хельми не в счёт, её отвоевал себе Гунтер, и это покорило ей сердце однозначно. Ну а если б не война, так и она бы равнодушной не оставалась…

Посидев у Альбериха и Хагена, к вечеру семья вышла на опушку леса. Миме и Брунгильда пособирали позднюю клюкву и грушицу и уселись на каменном валуне, глядя, как резвится среди опавших листьев Регин.

– Пап! Мам! Я золотую штучку нашёл! – мальчик радостно поднял с земли изящную золотую заколку с алмазом. Несмотря на тщательные поиски, учинённые жителями Нибельхейма, подобные находки ещё были обыкновенным делом в окрестностях. Регин подбежал и протянул заколку матери.

– Спасибо, малыш, – улыбнулась Брунгильда. А Регин уже восторженно следил за бредущим сквозь палую листву ёжиком с грибом на иголках.

Тут Миме огляделся вокруг:

– Брунгильда, а знаешь, куда мы забрели?

– Куда? – бывшая валькирия тоже осмотрелась. – Вроде места знакомые…

– Знакомые-знакомые, – рассмеялся гном. – Наверх погляди! Мы возле той самой скалы, где ты четыре года проспала!

Он всё ещё посмеивался, особенно тогда, когда уставшая Брунгильда задремала, положив голову ему на плечо.