И нужно отметить, что ребенок, с присущей ему чуткостью, почувствовал мое искреннее и открытое отношение к нему. После обеда он захотел оставаться в моем обществе, ожидая заслуженной награды за удовлетворение требований целой толпы взрослых. В виде игры в кораблики. Мне его пожелание не показалось чрезмерным, но выяснилось, что Света думает иначе. Судя по всему, на родительских весах обед не шел ни в какое сравнение с морским сражением – нужно было к нему еще что-то добавить, для компенсации. Застонав, Света метнула в меня отчаянным взглядом и произнесла одними губами: «А спать?».

Ну что ж – не к лицу мне в присутствии ребенка с его матерью спорить. Но момент этот я запомню – пригодится с Татьяной торговаться. Пообещав Олежке поиграть с ним после сна, я поведал ему, что моряки должны быть сильными – в чем не было ни крупицы неправды. Разумеется, он мне поверил! Человеческим детям все еще присуща открытость и доверчивость неземных существ; они же – не взрослые люди, которые в каждом слове по привычке подвох ищут. Вот нужно будет Татьянино внимание к этому моменту привлечь…

Когда Света увела сына набираться сил перед ответственным поединком, оставшиеся на веранде люди принялись рассуждать, почему их дети, в отличие от них самих, так сопротивляются процессу принятия пищи. У меня было, что сказать им по этому поводу. Человеческие младенцы, так недавно появившиеся на земле и не успевшие еще погрязнуть в земных привычках, инстинктивно чувствуют неправильность поглощения других живых существ для обеспечения своей жизнедеятельности. Но бороться со всем человеческим обществом им просто не под силу – особенно, когда взрослые наваливаются на них вот так, всем скопом…

Я действительно мог раскрыть им глаза на это странное детское поведение, но, как нетрудно догадаться, я решил держать свои знания при себе. Уж слишком многими и крайне нежелательными вопросами грозил такой поворот разговора… Но молчать было непросто. Слушая, как настойчиво убеждают они друг друга в правильности своих заблуждений. И наблюдая за тем, какое живое участие принимает в этом обсуждении Татьяна, посмеиваясь и погладывая на меня…

От дальнейших терзаний выбора между благоразумием и торжеством истины спас меня Сергей.

– Слушай, Анатолий, ты, помнится, в садах разбираешься. Пошли – мне там возле гаража кусты подстричь нужно. А девчонки пока обед приготовят, – неожиданно обратился он ко мне.

Я с радостью ухватился за его предложение. В самом деле, пора бы и перекусить что-нибудь, а то та ложка супа во мне … любопытство растравила. И поскольку завтрак сегодня я готовил, то будет только справедливо, если обедом Татьяна займется. И потом – нужно дать девушкам возможность посплетничать на свободе, еду готовя – у них же руки только с языком в паре работают. А мы с Сергеем пока делом займемся. И Марина вряд ли сейчас за мной увяжется – в крайнем случае, начну садовыми ножницами размахивать…

Я почувствовал небывалый прилив сил. Последствия болезни давно уже прошли, и после недели сидения в офисе мне просто хотелось физически размяться.

Кустарник, о котором шла речь, служил живой изгородью между передним двором и садом, уходя от угла дома к гаражу. Выяснив, какую форму хотел придать ему Сергей – это был декоративный кустарник, никакой урожай с него получить не планировалось – я взялся за ножницы, обрезая отросшие ветки с одной стороны, в то время, как Сергей подравнивал кусты с другой. Работа была несложная – нам главное было сверху друг другу не мешать – и я заметил, что Сергей поглядывает на меня не реже, чем я на него: не вырывается ли кто-то из нас вперед. Ха, обгонит он меня – сейчас! Я еще во время уборки с Татьяной заметил, какой азарт вызывает совместная работа, когда каждому свой участок ее отведен.

Мы с Сергеем продвигались вперед голова в голову. Пока не дошли до места, где ветки кустов переплелись с ветками растущего поблизости дерева.

– А вот здесь спешить не будем, – сказал Сергей. – Давай так: ты ветку приподними, а я под ней подравняю – или наоборот.

Я присмотрелся к ветке дерева, вытянувшейся почти параллельно земле на уровне моих плеч. Черт, что это за дерево? Спрашивать неудобно – он меня уже в знатоки садов записал. По-моему, Света в наш прошлый приезд ничего о нем не говорила. Вроде, плодовое дерево…

Сад у Светы и Сергея уже отцвел, и плодов на ветке – по крайней мере, на этой, у меня перед глазами – завязалось более чем достаточно. Она же через месяц под их весом вообще обломится! Когда я сказал Сергею об этом, он поморщился.

– Да груши здесь, внизу вообще не вызревают. – Ага, значит, это – груша. Ну, слава Богу, можно сделать вид, что я это знал. – Я вообще думал спилить эту ветку ко всем чертям – и не плодоносит, и за кусты цепляется – да руки все не доходят.

– Да зачем же ее спиливать, – возразил я, – здоровое же дерево! Давай ее лучше подвяжем, чтобы не сама свой вес держала.

– Да как ты ее подвяжешь? – отмахнулся он.

– Вон там, наверху веревку захлестнем и подтянем немного, – предложил я.

– Да веревка же кору в момент перережет!

– А мы дощечку подложим, и подтянем ее в двух, а лучше – в трех местах, чтобы вес равномерно распределился…

– Дощечку, говоришь… – Он глянул на меня с интересом. – Можно попробовать…

Но через мгновенье он досадливо покачал головой.

– Нет, лучше в другой раз. Если мы сейчас здесь зацепимся, Светка рычать начнет, что обед стынет. Ей сейчас немного нужно…

– С чего бы это? – удивился я. Света не казалась мне человеком, способным вспылить из-за пустяка.

– С чего бы это? – проворчал Сергей. – Да вот тебе как раз и спасибо – внес раздор в семью…

Это он на наш прошлый разговор, что ли, намекает? Интересно. Я еще раз посмотрел на грушу. Определенно нужно подвязать. Он дал мне шанс вскарабкаться на дерево и хочет теперь, чтобы я от него отказался? Да не будет этого! Как там Татьяна во время уборки говорила?

– Обед, Сергей, нужно заработать, – повторил я ее слова. – Во-первых, это – дело десяти минут, а во-вторых, мы здесь не прохлаждаемся, а сад в порядок приводим. Нужно будет – я ей сам объясню.

Он оживился. Судя по всему, на Свету мои психологические разговоры впечатление произвели, если он с такой готовностью меня на передний край выставляет. Осталось только выяснить, не слишком ли сильное впечатление.

– Ладно, сейчас веревку принесу, – сказал он, поворачиваясь к гаражу.

– И фанерку там какую-нибудь захвати. Найдется? – бросил я ему вслед.

Через пару минут он вернулся со всем необходимым. Взяв в руки веревку, я полез на дерево.

– Так что там за раздор в семье? – спросил я сверху.

– Да вот работать решила возвращаться, – буркнул он.

– Ну, и что в этом плохого? – удивился я, захлестывая веревку вокруг ствола чуть повыше одной из ветвей.

– Да ничего плохого, – ответил он с досадой, – только она рычать на всех вокруг начала; говорит, что ей на рабочий лад настроиться нужно.

– А рычит-то чего? – опять не понял я.

– Да у них в издательстве работа такая – все на всех рычат. Начальство на редакторов, редакторы – на корректоров, корректоры – на верстальщиков. А авторы сумасшедшие – вообще на всех без разбора. Скорее бы она уже туда возвращалась – пусть там и рычит.

– Так я и не понял – ты против или нет? – спросил я напрямик, затягивая узел и бросая ему другой конец веревки.

– Ну, честно говоря, мне бы спокойнее было, если бы она дома сидела… – ответил Сергей, пропуская веревку под нижней веткой и подкладывая под нее кусок фанеры. – Слушай, ее отсюда первым же ветром вырвет…

– А ты держи пока, – сказал я, спускаясь чуть ниже, чтобы взять у него конец веревки, – сейчас подтянем ветку, а потом и зафиксируем. И не отвлекайся, говори, раз уже начал.

– Так я и говорю, – продолжил Сергей, – что мне бы и за нее, и за Олежку спокойнее было. Но с другой стороны, ты, конечно, прав – дома сидеть не слишком весело. Так что, если она так решила, я возражать не буду. И с деньгами опять же полегче будет…