Она молча подвела меня к рядам с… водой, как она сказала. А почему она разноцветная? Ну, подслащенная — ладно, это я могу понять, но красить-то ее зачем? Умопомрачительная логика: уничтожить выросший естественным путем апельсин, чтобы добыть из него две крупинки краски, которые бросить затем в стакан чистой воды. Почему просто апельсин не съесть? Там же такая же вода, уже нужного цвета. Что-то мне кажется, что они просто ищут, чем себя занять. Вот и с минеральной водой то же самое. Ну, взяли ее из источника; ну, разлили по бутылкам; ну, по всему миру эти бутылки разослали. Это понятно. Если весь мир к источнику кинется, они же его за полчаса затопчут. А газ этой воде зачем? В источнике же его нет! Да, ладно-ладно, попробую, и с газом и без — а то вон на лице у нее уже обида вселенская.
Дальше я решил молчать. Возле рядов со спиртным я вроде забросил в ее душу зерно сомнения — теперь нужно дать ему время ростки пустить. У отдела со всякими сладостями я не проронил ни слова. Во-первых, у меня просто рука не поднялась разрушать то выражение блаженства, которое растеклось по ее лицу, когда она переводила глаза с одной бело-коричневой массы на другую. Во-вторых, я вдруг с удивлением почувствовал, что слово «сладости» не вызывает во мне отвращения. Скорее любопытство. Ну вот, так я и знал! Уступи хоть самую малость в принципиальном вопросе — и все. Принципиальный вопрос тут же превращается в дело вкуса, в котором каждый — сам себе законодатель.
Задумавшись над коварством развернувшейся у меня перед ногами бездны под названием «чревоугодие», я и не заметил, что она уже набрала целую корзину фруктов и овощей. Честно говоря, внешне они мне даже понравились. Было в них некое утонченное благородство, простота и невинность естественного проявления природы. Как у них только рука поднимается все это кромсать?
По дороге домой я голову ломал над тем, как бы отложить начало тренировочной дегустации. И снова она — бессознательно — пришла мне на помощь. Зайдя в дом и разложив все приобретения по ящикам и полкам, она оглянулась и как-то неуверенно заметила, что вот — убрать бы не мешало. Эту идею я подхватил с радостью. И, забывшись от этой самой радости, сболтнул, что знаю, как убирать, поскольку неоднократно помогал ей в этом. Слава Богу, она мне не поверила! Бросила насмешливо, что почему-то не замечала моей помощи, но тут же нахмурилась, прищурилась…, и я прямо по лицу ее увидел, как накатили на нее воспоминания о тех или иных моментах очень быстрой уборки. Воспоминания сменились растерянностью, за которой показалась… О, нет! Только не это! Сейчас опять благодарить начнет!
Я быстро предложил ей начать, как обычно, с гостиной. Она задумчиво прищурилась и заметила, что быстрее будет каждому заниматься своей комнатой. А вот так не пойдет! Под моим надзором дело пойдет намного быстрее! Особенно теперь, когда мне не нужно постоянно отскакивать в сторону и замирать на месте. И потом — после того, как я весь извелся, дожидаясь ее в такси, я твердо решил выпускать ее из вида только в случае крайней необходимости.
Увлекшись идеей продемонстрировать ей мое единственное полезное в жизни умение, я носился по квартире, успевая не только свое дело сделать, но и ее часть значительно ускорить. И действительно — уборку мы закончили раза в два быстрее, чем обычно. Я оглянулся по сторонам, сияя от осознания своей ценности. Так ее квартира еще никогда не выглядела — сразу после уборки. Вечно мне что-то приходилось доделывать, потом, когда она отвлечется. Я гордо глянул на нее в ожидании признания своих заслуг — и тут же понял, почему люди считают, что торопиться нужно медленно.
Она кивнула с довольным видом и сказала: — Ну, что ж, обед, хоть и поздний, мы явно заработали. — Я вновь оглянулся вокруг себя — в отчаянных поисках хоть каких-то недоделок. Мусор, мусор нужно вынести! Да нет, не пустит, меня же соседи могут увидеть. А может, мы в магазине что-то забыли купить? Я же ее все время отвлекал. Так пусть скажет — я сбегаю! Но она уже скрылась на кухне. Я медленно поплелся за ней. Вот решил не выпускать ее из вида — любуйся теперь ее вандализмом по отношению к дарам природы.
Увидев миску, в которую она сбрасывала изувеченные помидоры и огурцы, я похолодел. Это, что, все мне?
— Татьяна, я тут подумал… — начал было я, но закончить свою мысль она мне не дала. С размаху врезала по самолюбию. Не передумал ли я ехать с ней? Читай: не испугался ли. И что мне теперь — признаваться, что действительно испугался? Только не того, о чем она думает. Она еще и выражение моего лица откомментировала! Извольте, значит, преодолеть свой ужас — и не забывать при этом держать под контролем свое лицо!
Она внимательно посмотрела на меня, вытащила самое маленькое из своих блюдец и положила на него две ложки вот этого… салата. Вот за это — спасибо! Мне стало немного легче. Она поставила блюдце на стол, водрузила перед ним два стакана с прозрачной водой (в одном к стенкам прицепилась масса пузырьков) и изящным взмахом руки пригласила меня к пыточному столбу.
Некоторое время я смотрел на это блюдце, мысленно повторяя себе: «Лучше — сейчас, чем потом, на людях». Не имело ни малейшего смысла тянуть с началом этого эксперимента. С каждой секундой я чувствовал, как в голове моей растет число аргументов против него, а она все презрительнее щурится. Вздохнув, я взял вилку (почему я держу ее как-то не так — словно копье наперевес?), ткнул ею в блюдце и, сознательно перестав думать, быстро перенес все, что на нее наткнулось, в рот. И закрыл глаза.
Первое, что меня поразило — это многообразие ощущений. Мягкость, податливость помидора и дразнящее сопротивление огурца. Помидор расползался по языку, почти тая — огурец скользил во все стороны, пока я не прихватил его зубами. Помидор имел кисловато-сладкий привкус — в то время как огурец взрывался при раскусывании солоноватой терпкостью. И хрустел. Я не успевал зафиксировать одно ощущение, как на него накатывало другое. Вкус, осязание, звук… Пытаясь разобраться, что чувствую, что чувствовал секунду, две секунды назад, я забыл о том, что уничтожаю идеальные в своей завершенности творения природы.
Она вдруг спросила: — А насколько вам помогает подготовка перед тем, как вы отправляетесь на землю?
Честно говоря, сейчас лучшего вопроса она не смогла бы придумать. Вот как могла мне помочь любая подготовка к такому? Да, собственно говоря, и в остальном… Насколько мне помогло знание фактов ее биографии, когда я столкнулся с ее молчаливой задумчивостью? Что из того, что она в один и тот же год закончила школу и поступила в университет, который и закончила спустя пять лет с отличным дипломом? Что из того, что у нее уже набрался пятилетний стаж работы? А человек где? Что стоит за каждой цифрой? Какой смысл их вообще изучать? М-да. Я не стал лукавить.
Заговорив, я вдруг заметил, что у меня рука сама собой потянулась к стакану с водой. Хм, интересно — с пузырьками. Вот же…! Недели еще не прошло, а уже привычка выработалась пить что-то, рассказывая! Она меня собьет-таки с пути праведного! Ну и ладно. Ну, пью я их напитки, вон буйство это вкусовое уже попробовал — ну и что? Я же самим собой быть не перестал! По привычке я сделал большой глоток.
Фу… Меня передернуло. Горько! И как-то не так, как с кофе. Там горечь была какая-то живая, природная, естественная, а здесь… металлическая какая-то, холодная, равнодушная. Такое ощущение, наверно, возникнет, если ручку дверную лизнуть. Вот, кстати, нужно будет попробовать — ночью, когда она заснет…
Она перебила мои размышления: — Ты не отвлекайся. Если начал, так заканчивай. — Сама она своему совету, конечно, не последовала. Дождавшись, пока я снова заговорю, она открыла холодильник, достала оттуда пакет с соком, перелила воду из одного моего стакана в другой и плеснула туда чуть-чуть сока. И все это — внимательно поглядывая на меня и согласно кивая. Затем она небрежно протянула мне стакан с соком со словами: — Запей. Я же вижу, что тебе пить хочется. — Растерявшийся, перебитый посреди фразы, я автоматически взял у нее этот стакан и не менее автоматически прихлебнул. Хм. Ничего. Вот это — куда лучше. Опять легкая терпкость, но сладенькая… Где я там остановился?
