Пройдя это жуткое испытание, я решил, что ничего более страшного мне уже грозить не может. По крайней мере, в этот день. Рано обрадовался.
Вечером она сообщила мне, что хочет принять ванну. И предложила посидеть пока в Интернете, раз уж я умею им пользоваться. Чтобы мне не скучно было. Какое там не скучно? Она же в ванне с книжкой уляжется — и тишина! На добрый час. И под дверью стоять не поможет — все равно ничего не слышно. Я опять вспомнил о том, как просто мне теперь попросить ее о чем-то.
— Слушай, тебе не трудно какие-нибудь звуки в ванне издавать? — спросил я, уже мучаясь от недоброго предчувствия. Вот сейчас она спросит…
— Зачем? — спросила она, озадаченно хмурясь.
— Мне очень тревожно, когда я не знаю, что с тобой происходит, — промямлил я, и только потом понял, мысленно съежившись, что ей остался всего один шаг до осознания…
— Ты что, и в ванную за мной раньше таскался? — проговорила она еле слышно, глядя на меня с таким ужасом, что я тут же понял, что не должен сейчас делать. Ни за что, ни под каким видом, ни при каких обстоятельствах, я не должен отвечать: «Да». Вот это она мне никогда не простит. И пусть летят к чертовой матери все соображения о правильности и правдивости! В конце концов, я сейчас нахожусь на грешной земле, и сложившаяся обстановка диктует мне… необходимость лжи во спасение… ее… э… нравственного покоя. В первую очередь, меня волнует ее душевное состояние, а вовсе не то, что она может-таки меня прогнать — и ко всем чертям вместе взятым. И главное — соврать убедительно.
— Ты что, с ума сошла? — ответил я так же тихо, раскрыв как можно шире глаза и подпустив в голос легкую нотку возмущения. — За кого ты меня принимаешь? Я просто изводился здесь, под этой дверью, каждую неделю… Но теперь-то могу я тебя о такой ерунде попросить?
Она вдруг тихо охнула и залилась краской. Мне очень захотелось исчезнуть — вот прямо на этом месте. И глаза закрыть — чтобы не видеть этот румянец стыда, от которого мое лицо гореть должно было. Но не могу же я объяснить ей, что никогда прежде не подглядывал за ней, а в последнее время мне и самому неловко было… Вот завтра — честное слово! — я буду есть этот чертов салат и глазом не моргну! Какие звуки издавать? Она меня что, решила вообще добить? Да какая разница — какие звуки? Вообще никаких не надо! Я ведь решил уже доверять ей…
— Ты ведь не утонешь там, правда? — на всякий случай уточнил я, скривившись от одной только мысли о такой возможности.
Она сказала, что примет душ — чтобы быстрее было. Я окончательно почувствовал себя последней свиньей. Лишил человека ванны — одного из немногих удовольствий — из-за своих дурацких, неуравновешенных опасений. Я принялся бурно протестовать против ее самопожертвования — не успев подумать о последствиях. Начни настаивать, чтобы она что-то сделала — обязательно сделает, но наоборот.
И, естественно, она пошла в душ. Я поплелся в спальню, решительно запретив себе даже думать о том, чтобы постоять под дверью и послушать, что она там делает. Я ей доверяю. Однозначно и безоговорочно. Она — взрослая женщина, которая вполне в состоянии присмотреть за собой — в течение пятнадцатиминутного душа. Через две минуты я поймал себя на том, что изо всех сил вслушиваюсь в звуки, доносящиеся из ванной. Нет, это — просто безобразие! Нужно чем-то себя занять… Что она там про Интернет говорила?
И тут меня посетила счастливая мысль. По правде говоря, она забрезжила еще вчера, когда я читал значение своего нового имени, но потом как-то все так закрутилось… Теперь же меня опять одолело любопытство: что же значит имя Татьяна? Вот этим и займусь. И некогда будет всякой ерундой голову забивать.
Мне хватило первого же сайта. Первого же текста. Первой же строчки, в которой был указан перевод ее имени.
Татьяна (греч.) — Повелительница…
…. верность в сочетании с чувством собственного достоинства…
…. Не приемлет коварства и зла…
…. строгая исполнительница собственного, себе заданного, стремления…
Я мысленно возблагодарил Бога и все вчерашние неприятности за то, что они не дали мне открыть этот текст в тот момент, когда она стояла рядом. Ни под каким видом не должна она это прочитать! Ее эти трактовки имен как будто не интересуют, и я буду поддерживать это отсутствие интереса всеми силами. Если она это прочитает… Если, еще хуже, она в это поверит… У меня от этих ее «собственных, себе заданных стремлений» и так уже голова кругом идет. Хотя, впрочем, «верность» мне понравилась… Жаль только, что не уточнили кому. Или чему.
И вдруг я услышал, как в ванной стихла вода. Выключив компьютер (да что же он так медленно?!), я ринулся к кровати и замер в привычной позе. Еле успел руки на груди сложить и взгляд задумчивый к потолку прикрепить. Сегодня ее очередь рассказывать. Я принялся расспрашивать ее обо всех друзьях и знакомых, пытаясь исподволь выяснить, не прорывались ли у нее хоть когда-то повелительные качества…
До конца этот разговор меня не успокоил. И я вернулся к нему прямо на следующий день, когда мы отправились в парк. Честно говоря, я бы лучше дома посидел, чем под дождем на улице топтаться. Но она, раскрыв зонтик, вручила его мне (я, мол — выше; мне его нести легче), и, чтобы уместиться под этим эфемерным прикрытием, ей пришлось взять меня под руку. Хм. Вот так, пожалуй, можно и подольше погулять. Жаль только, что сегодня на мне дутая куртка появилась — прикосновение едва ощущается.
Она рассказала мне о нескольких случаях, когда ей навязали роль лидера. И что из этого вышло. Это мне понравилось. Затем она поведала о том, что и следовать за лидерами никогда не хотела. Это мне понравилось меньше. И закончила тем, что вот и предпочитает быть в жизни и командиром, и подчиненным. Это мне понравилось еще меньше. Опять «строгое исполнение своих собственных стремлений». Но о первой строчке в описании ее имени, похоже, можно забыть.
Затем она спросила, существует ли такое лидерство у нас, и если да, то в чем оно проявляется. Я задумался. Руководство у нас, конечно, есть. Кто-то ведь должен собирать информацию о подающих надежду людях, анализировать ее, классифицировать, чтобы облегчить нам выбор следующего задания. Нам-то некогда этим заниматься; мы на земле большую часть времени проводим. И потом, опыт наш тоже следует изучать, особенно в тех случаях, когда кто-то не справился со своим делом… Но во время выполнения задания за нами только наблюдают. На случай возникновения необходимости в экстренной эвакуации. Меня опять кольнуло мыслью, почему за нами наблюдают, а друг другу помочь не дают. Не доверяют, что ли, нашей объективности? Или не хотят, чтобы среди нас лидеры выделялись, которые начнут другим навязывать свое видение того, как следует с человеком обращаться? Получается, мы — самостоятельны лишь в определенных рамках. Ну, рамки-то должны быть! Без них… Но я же их преступил! Неужели можно? Или главное — результат? Вон Татьяна в здравом рассудке удержалась — значит, все в пределах нормы? Нет, я просто не могу больше об этом думать!
И вдруг прямо перед собой я увидел знакомое дерево. И тут же внутри меня завибрировала каждая мышца, требуя — именно требуя! — физической нагрузки. Я вспомнил ощущение переполняющей меня силы…
— Слушай, ты не против, если мы тут немного задержимся? Я еще кое-что попробовать хотел…. — «Крокодил»! Вот сейчас-то я его и сделаю! На обеих руках по очереди! А потом… Если с ветки на ветку? А если с переворотом?
Черт меня дернул однажды похвалить ее воображение! Понеслось: куртку испачкаешь! Да ерунда, исчезну — вычистится. Руки испачкаешь! Я нахмурился, старательно припоминая. По-моему… да нет, точно же: когда я во вторник материализовался возле этой скамейки, руки у меня были чистые. А перед этим я ее, значит, грязными руками подбрасывал? Хорошо, что она не заметила! На всякий случай я сказал, что можно проверить, не вычистятся ли у меня при исчезновении руки. Но она, разумеется, пошла еще дальше. Мечтательно улыбаясь, она предложила мне проверить, не срастется ли у меня при исчезновении нога, если я ее сломаю. Ничего себе эксперимент! Я, конечно, не сорвусь — об этом даже думать смешно. Но вот если не срастется? Она же меня, обездвиженного, вообще заклюет! Нет, по-моему, рановато я первую строчку в описании ее имени решил забыть.
